Я быстро оделась и вышла на встречу утренней прохладе. К счастью, на улице было не жарко. Миновав быстрым шагом две улицы, часть меня всё ещё верила в чудо, а другая сомневалась, что где-то там, за поворотом, начнётся грязный переулок, который сузится до маленьких размеров и приведёт к норе, ведущей в необычный парк. Мне мало верилось в говорящие деревья и кусты, в аккуратно выстриженные газоны и пёстрые клумбы. В голове не укладывалась сама мысль о том, что в таком обыкновенном городе, как Олд-Пардингем, есть цветущий парк с экзотическими растениями. В какой-то момент я даже обозвала себя дурой и посчитала глупостью искать мираж. Мне было проще скинуть всё на сон, как знак того, что я была в своём уме.
Я сошла с дороги и пошла в обратном направлении к метро, чтобы поскорее добраться до школы танца. Мне нужно было кое-как отвлечься. Я передумала спускаться в подземку и запрыгнула в пустую коляску, остановившуюся напротив меня. Извозчик улыбнулся и с радостью довёз меня до школы, и взял, как со студентки. По какой цене считать было на их собственное усмотрение. Обычно брали всё сполна, а иногда даже обсчитывали.
Опоздав на лекцию на несколько минут, я скользнула в приоткрытую дверь и села за первую парту – ту, что была дальше от профессора. Головастый педагог всё же прервал свою речь, посмотрел на меня сверх приспущенных очков и решил обождать, пока я приготовлюсь к занятию. Он напомнил ещё раз о том, что на его уроках нужно внимательно слушать, а не стучать и елозить по скамье, доставая книгу, тетрадь и прочие предметы, что нужно приходить пораньше и готовиться заранее. На меня глазел весь класс, как на преступницу. Когда всё более-менее угомонилось, и профессор перевёл теперь уже довольный взгляд на аудиторию, вернувшись к теме, на которой по моей вине прервался, у меня зашумело в ушах, и я поняла, что не слышу ничего, кроме непонятного урчание.
Коль я так поспешно норовила выяснить всю правду, то сразу после лекции забросила учебник и тетрадь, как попало, в сумку и, выскочив на улицу, пулей помчалась к метро. Накрапывал дождь, и я успела намокнуть, про себя причитая, что только вчера помыла голову. Снова мимо проехала коляска и остановилась за мостом. Она стояла и не трогалась с места, словно дожидалась меня. Я поспешила к ней, опасаясь, как бы кто её не перехватил у меня перед носом, и только успела в неё запрыгнуть, как она тут же покатила вниз по мостовой и довезла меня до нужной улицы.
Дождь усилился и стучал по верху экипажа. «Вот так всегда, когда нужен зонт, его нет», – возмутилась я, очутившись на мокрой и пустой дороге. Мне ничего не оставалось, как идти вперёд и мокнуть. Я шла быстро по знакомой улице с сумкой над головой, чтобы хоть как-то укрыться от дождя, стекавшего ручьём по рукам и лицу. Я ступила в область невозможных событий и была настороже, выжидая, что хоть что-то из вчерашней ночи повторится, но ничего: ни грязного переулка, ни норы, ни парка, который по моим подсчётам должен был находиться примерно где-то здесь. Теперь я окончательно сочла себя за сумасшедшую, блуждавшую по улицам в дождь, где ни одна собака не бродила, и убедилась в том, что парка нет и нет старухи, а значит, всё действительно приснилось. «Куда ночь, туда и сон», – зашевелила я дрожащими губами и поникла.
Совсем одна, насквозь промокшая, я стояла посреди опустевшей улицы под плачущим небом. Я не чувствовала ничего, кроме мокрого платья, прилипшего к телу. «Льёт как из ведра», – прошептала я и с трудом сглотнула, сжав мокрые губы, чтобы дождь не затекал мне в рот. Ещё с минуту я постояла с гордо поднятой головой, устремив мутный взгляд вверх к тяжёлому серому небу, которое плотно затянули свинцовые тучи. Ни единого просвета не было на нём. Только отовсюду надвигающаяся серая мгла быстро расползалась. «Если через пол часа выглянет солнце, – думала я, – то это нормально» и, закрыв глаза, позволила дождю и дальше стекать по лицу, рукам и уже давно намокшему платью.
В ожидание того, что солнце непременно вот-вот выйдет из-за туч, я прошла за угол и зашла во двор, и стала посреди обыкновенной игровой площадки. На меня смотрели люди из окон своих домов и качали головой от удивления. Вряд ли кто из них мог уяснить, что моё внезапное намерение стоять и мокнуть здесь было лишь минутной слабостью. Более того, впервые в жизни я позволила себе быть на людях в никудышном виде. Платье промокло насквозь и сделалось тонким, как мокрая марля. Мои женские выпуклости заметно обозначились, и мне пришлось прикрываться руками. Я подумала о том, что среди всех тех ротозеев наверняка нашлось бы два-три человека, которые бы проявили ко мне жалость.
Дождь заливал глаза, поэтому я навострила уши, хотя и не надеялась, что кто-нибудь закроет окно или пригласит меня на чай. Моё поведение было вызывающим, но и в тоже время смелым. Потратить столько времени в пустую, чтобы искать парк, которого в помине не было, назвал бы кто-угодно помешательством. Именно так я и сделала – решила, что я сумасшедшая, если мокну под дождём и жду чудес. Стало даже смешно. Со стороны я выглядела глупо. Ситуация была нелепой. Я понимала тех людей, глазеющих на меня, как на какое-то явление, и недоумевающих, что её сюда привело. Для них я была лишь посмешищем. «Нужно убираться отсюда, – подумала я, – пока кто-нибудь не начал бросать в меня яйца и не вызвал полицию».
Пока я спускалась с небес на землю, струйки воды продолжали течь по волосам, лицу и шее – по всему телу. «Что ты стоишь и мокнешь? Может, она бездомная? – Доносилось слева. – Возмутительно! Простудишься ведь! Совсем из ума выжила!» – громко возмущались люди. Ни с того ни с сего на меня обрушился целый шквал негодований, хотя я никого не трогала и никому не мешала. Недовольные люди кричали кто что, только бы прогнать меня со двора и покончить с этим жалким зрелищем. На их вопиющие крики сбежались дворовые собаки. В воздухе повис словесный хаос вперемешку с собачим лаем. И тут я встрепенулась, задрожала и выскочила через приоткрытую калитку на дорогу.
В последний раз окинув взглядом серый двор и скучившиеся вокруг дома, я с опущенным носом побрела прочь от обозлённых, неприветливых бездельников, которые, то и дело, выглядывали кто из окон, кто из дверей, уставившись на меня как на круглую дуру и друг с другом перешёптывавшись. Я потупилась лишь потому, что не имела желания смотреть на это представление. «Ну и чёрт с ними», – молча ухмыльнулась я и подумала, что, возможно, точно так же пялилась бы на какую-нибудь жертву обстоятельств.
Я уже давно не беспокоилась о том, а что подумают другие. Их мнение мне было безразлично. Я давно усвоила одно, что большинство – это не что иное, как толпа, необходимая таким, как я, лишь для того, чтобы не скрючиться от скуки. Меня скорее волновало то, как побыстрее добежать бы до метро или поймать такую же промокшую насквозь кибитку. Впрочем, так было всегда, когда я закрывалась в себе. В моём представлении люди тут же сливались в одну огромную тухлую массу, и я видела только их недостатки.
Я добралась домой, поднялась наверх и сбросила с себя мокрую одежду. Меня трясло и лихорадило. Здесь шёл всегда холодный дождь, а иногда дул ветер. Я приняла горячую ванну, чтобы не свалиться, и надела тёплый байковый халат, который подарила мне бабушка, затем спустилась вниз на кухню и влила в себя две чашки чая с мёдом и лимоном. Дождь барабанил по карнизам и сердито стучал в окна. Небо затянуло надолго. Если циклон приходил, то на целые сутки.
В такую погоду в доме становилось жутко. Он словно оживал и издавал посторонние звуки: поскрипывали половицы, и ветер посвистывал в щели. Можно было часами бродить из комнаты в комнату, в страхе зашторивать окна и вслушиваться в тишину и шорохи. В такие моменты оставаться одной было страшно. Обычно спасала хорошая музыка или увлекательные беседы, но лучше всего помогала Аннет, когда под её болтовню и смех можно было быстро скоротать жуткий вечер.
Меня снова тянуло в спальню. Из всех комнат в доме только там мне было спокойно. Мы с Аннет обустроили её под себя: на окна повесили шторы, на стены картины, а пол украшал бежевый узорчатый ковёр, придавая комнате уют. Хозяйка не препятствовала переменам в её старом, никому ненужном доме. Ей было всё равно. Она была готова отдать его даром, лишь бы ни копейки не платить за ремонт, а дом требовал ухода, и затрат с ним было больше, чем дохода.
