Раввин молча выслушал объяснения стюарда.

– Другими словами, равви, мы прибудем в Нью-Йорк за полтора часа до времени вылета, – добавил Лейбер. – Понимаете…

– Да, да, понимаю, я уже летал, знаете ли. – Раввин Левин наградил нарушителя закона субботнего дня таким взглядом, который он обычно приберегал лишь для евреев – поедателей свинины. – Если мы приземлимся хотя бы на секунду после захода солнца, вы меня еще вспомните.

В зале снова послышались смешки, и Лейбер тоже позволил себе улыбнуться:

– Не сомневаюсь. – Он огляделся, вспоминая, что еще упустил. – Небольшое хождение во время полета разрешено, если это кого-то интересует. Кстати, моя жена, Марсия, которая намного симпатичнее меня, будет вашей стюардессой на «ноль первом». – Как и многие другие часто летающие супружеские пары, Лейберы взяли за правило никогда не летать вместе. У них были дети. Он надеялся, что никто из пассажиров не станет делать далеко идущие выводы из этого сообщения. – Есть ли у кого вопросы? Отлично. Тогда все и спасибо за то, что выбрали нашу компанию, хотя в данной ситуации у вас, по-моему, вряд ли был выбор. – Он поднял обе руки. – Шалом.

Капитан Давид Беккер закончил внешний осмотр «конкорда-02» и остановился в тени опущенного носового обтекателя.

Солдаты окружавшего самолет отделения охраны время от времени посматривали на него.

– Как дела, капитан? – поинтересовался подошедший офицер службы безопасности «Эль-Аль» Натан Брин.

– Все хорошо.

– Мы удовлетворены. А вы?

Беккер посмотрел на самолет и кивнул.

– Я провожу вас наверх.

– Давайте.

Беккер еще раз оглядел машину. Белая птица мира отнюдь не походила на голубя. Скорее она напоминала некую морскую птицу. Например, аиста. Может быть, чайку. Птица замерла, присев на высоких ногах, которые необходимы при крутом отрыве. Без таких длинных ног ее задница просто тащилась бы по земле. Именно по этой причине Бог дал морским птицам длинные ноги. К такому же конструкторскому решению пришли разработчики «Бритиш эркрафт корпорейшн» и «Аэроспасиаль». Так же решили проблему и русские, когда строили свой сверхзвуковой авиалайнер «Ту-144». Замечательно. Приятно видеть, что Бог прав, подумал Беккер.

Вторая конструктивная особенность – носовой обтекатель. Клюв. При взлете и посадке он находился в опущенном состоянии, как у птицы, для лучшей видимости. Во время полета обтекатель поднимался с целью улучшения аэродинамических характеристик. Решая проблему полета, британцы, французы, русские и Бог – не обязательно именно в таком порядке – независимо друг от друга пришли к одинаковым выводам. Самолеты начинались как жесткие структуры и, исходя из этого, ограничивались жесткими параметрами. Птицы же гибки и эластичны. Подражая им, люди начали вводить отдельные подвижные части, элероны и направляющие рули. Потом появилось убирающееся шасси. Затем крыло с изменяемой геометрией. И вот теперь опускающийся носовой обтекатель.

Беккер пробежался по машине взглядом. Не такая уж она и большая. Длина фюзеляжа всего пятьдесят два метра, размах крыльев двадцать семь метров. Общий вес с пассажирами – сто восемьдесят одна тысяча килограммов, примерно вполовину меньше веса «Боинга-747».

В кабине «конкорда» нашла одно из последних своих прибежищ и старая английская система мер и весов. Все пилоты мира, проходя предполетную подготовку, изучают как английский язык, так и английскую систему мер и весов. Таков общепризнанный мировой стандарт, и отказываться от него полностью было бы неразумно и преждевременно. Большинство приборов имело две шкалы, и пилоты в своих переговорах легко переходили с одной системы на другую. Вот и в кабине «конкорда» рядом с индикатором воздушной скорости в Махах находился и старомодный индикатор, определявший скорость в узлах. Для Беккера он был островком стабильности в быстро меняющемся мире. В его воображении вставал древний парусник, дерзко пытающийся выжать пять узлов против встречного ветра.

Беккер начал заключительный общий осмотр. Встав под правым дельтовидным крылом, он поднял голову. Нет, этот самолет строили не для того, чтобы перевозить сотню пассажиров, предпочитающих летать туристским классом. Он предназначался для семидесяти особо важных персон, желающих путешествовать со сверхзвуковой скоростью: видных миротворцев, нефтяных магнатов, богатых и нетерпеливых любовников. Элитный самолет. Максимальная скорость – 2,2 Маха, то есть около двух тысяч трехсот километров в час в зависимости от температуры. Скорость пули, вылетающей из дула винтовки. На такой скорости многие привычные законы воздухоплавания неожиданно меняются.

При полете на сверхзвуковых скоростях к самолету предъявляются новые требования. На звуковой скорости проявляется так называемый тяговый фактор. В определенной степени здесь помогает дельтовидное крыло. Но это крыло обладает плохими характеристиками управляемости. При определенных обстоятельствах оно ухудшает летные способности.

Если вы потеряли двигатель при полете на обычном коммерческом самолете, это никого особенно не расстроит. Потеря же двигателя на сверхзвуковой скорости ведет к потере контроля над самолетом. Лайнер переворачивается и разваливается.

На скорости 2 Маха обшивка разогревается до температуры 127 градусов по Цельсию. В случае ее дальнейшего повышения самолет не рассыплется моментально, но его конструкция сильно ослабнет, и это может сказаться при следующем полете.

На скорости 2,2 Маха думать надо быстро. Если вы хотите подняться до девятнадцати тысяч метров, то начинать следует с семнадцати тысяч. В случае более быстрой коррекции пассажиров унесет в багажный отсек.

Было и еще одно обстоятельство, которое не давало Беккеру покоя с самого первого дня, когда он поднял «конкорд» до девятнадцати тысяч метров. Это внезапная декомпрессия кабины, подобная той, которая случается при попадании ракеты, небольшом взрыве на борту или если кто-то, например, разобьет иллюминатор пулей. На обычном коммерческом самолете, совершающем полет на высоте около девяти тысяч метров, декомпрессия кабины не так уж и страшна. Экипаж и пассажиры надевают кислородные маски и дышат через них до тех пор, пока самолет не снижается в более густые слои атмосферы. На высоте девятнадцать тысяч метров для дыхания уже нужен скафандр, а одна только кислородная маска не поможет. При отсутствии скафандра у вас остается лишь несколько секунд, чтобы спуститься до приемлемого уровня. Если не успеваете это сделать, то теряете сознание. Даже в маске. Бортовой компьютер, почувствовав опасность, сам выполнит маневр, но к тому времени, когда вы сможете нормально дышать, ваш мозг уже сильно пострадает.

Беккера постоянно преследовал кошмар: экипаж приходит в себя после потери сознания, натягивает кислородные маски – если для этого еще хватает ума – и с удивлением и непониманием смотрит на мигающие индикаторы и смешно бегающие стрелки; глаза летчиков закатились, по подбородкам стекает слюна. И все это время «конкорд» идет по выдерживаемому компьютером курсу, ожидая направляющей руки человека. Неандертальцы в «Аполлоне». А в салоне семьдесят идиотов-пассажиров, пребывающих в разной степени умопомешательства, кривляются и строят друг другу физиономии. В этом кошмаре «конкорд» всегда приземлялся, к восторгу встречающих. Как же они радовались и удивлялись, увидев спускающихся по трапу друзей и любимых.

Беккер закрыл глаза.

Он знал что довести самолет до места, спустившись с высоты в девятнадцать километров после тридцатисекундного кислородного голодания, невозможно. Такое могло случиться только в кошмарном сне. Тем не менее, он постоянно повторял одно и то же правило, вколачивая его в мозг и надеясь, что оно сработает в нужную секунду: если в кабине все выглядит незнакомым, не притрагивайся ни к нему. В конце концов, топливо когда-нибудь кончится.

Он утер покрывшееся потом лицо и посмотрел на второй «конкорд», рядом с которым стоял Авидар. Интересно, бывают ли у него такие кошмары?