Они, едва сдерживая улыбки, «незаметно» тыкали друг другу пальцами в штаны на нашем джигите. Ефросинья громко осадила:

– Вам смешно, потому что не понимаете, кто находится перед вами. Это знаменитый вождь рыкцарей Малик Носатый, и если он сейчас здесь, то Верховная царица помиловала его, или он идет просить об этом. Думаю, сейчас нам все расскажут. Одевшись как женщина, Малик Носатый дает понять, что его положение выше обычного разбойничьего сброда и что он им не чета. По его одежде сразу видно, что он – командир.

Неплохое объяснение. Кажется, в своем нежелании соблюдать местные обычаи Малик отныне будет ссылаться именно на эту причину.

– У Малика Носатого должен быть огромный меч! – не удержался мелкий Антип.

– Он остался в комнате, которую нам любезно предоставила хозяйка. – Малик на миг уважительно склонил голову в сторону Ефросиньи.

Употребление слова «хозяйка» по отношению именно к царевне, без лишних дифирамбов отсутствующей цариссе, Ефросинье, безусловно, понравилось. В ее задумчивом взгляде проскользнула благосклонность.

Малик вновь повернулся к мальчишкам:

– Приходите после ужина, покажу.

– Можно?! – Братья вскинули умоляющие взоры на сестру.

– Подумаем, – сдержанно ответила та.

Дядя Люсик осторожно вбросил:

– В мой прошлый визит ваш последний оставшийся в живых дедушка болел, и я не смог с ним познакомиться…

– Позавчера он умер, – перебила Ефросинья. – Вчера увезли на кладбище.

– Приношу соболезнования. – Дядя Люсик сочувственно опустил лицо.

Мы с Маликом сделали так же.

Еще одна ниточка оборвалась. Теперь не узнать правды, откуда и как пришли беловолосые: Юлиан почти ничего не помнил, а Ярослава младше него и в то время, наверное, еще под стол пешком ходила. Если пересечемся с ней, то я, несомненно, поинтересуюсь, но на информативный ответ рассчитывать не стоит.

Наше сочувствие Ефросинье оказалось не нужно.

– Рано или поздно все там будем, – отмахнулась она, – жить надо здесь и сейчас. Дед пожил, теперь наша очередь.

Глубокомысленно-философское начало речи напрочь перечеркнула себялюбивая концовка. Дядя Люсик вздохнул, мы с Маликом переглянулись.

– Царисса Анисья, как я понимаю, вернется нескоро… – начал дядя Люсик и умолк.

Ответ Ефросиньи мог разъяснить, куда и зачем отправилось почти все боеспособное население башни, а мог и перевернуться в обратное: «Зачем вам моя мама, какое у вас к ней дело, и что вы, собственно говоря, делаете так далеко от дороги между школой и крепостью?» Врать про некий секретный приказ Верховной царицы можно долго, в этом мире нет единой базы данных, но когда-нибудь такая ложь выйдет боком.

Я, Малик и дядя Люсик замерли: в какую сторону качнет царевну?

Ефросинья взяла в руки ложку, это послужило сигналом к началу трапезы.

– Кушайте, не стесняйтесь, у нас не отравят, – сказала царевна с улыбкой и показала пример.

Дальше она говорила уже с набитым ртом, и, кстати, это ее не волновало. Возможно, местные правила этикета отличаются от тех, что знакомы мне с детства. Возможно и другое – что Ефросинья хочет больше чем умеет, а о том, что чего-то не знает, она просто не догадывается.

– Да, мамы сейчас нет, и все это время хозяйка здесь – я, – гордо продолжила она. – А сейчас, папринций, объясните, пожалуйста, в каком качестве здесь присутствуют два ваших спутника.

Я ощутил, как рядом напрягся Малик. Мой взгляд остановился на лежавшем около Ионы ноже. Пропадать – так с музыкой, как гласит старая поговорка.

Сидевшие напротив нас трое братцев молча скребли ложками, они предвкушали скорое развлечение, а о том, что приключения, возможно, начнутся еще до конца ужина, даже не догадывались.

Дядя Люсик молча протянул царевне свиток с подписанной Верховной царицей амнистией.

Ефросинья читала долго. Видимо, перечитывала и одновременно думала. Сомнений или отчужденного неприятия на лице не возникло, только замешанная на собственных заморочках глубокая сосредоточенность.

О том, в какую сторону кренились главная мысль Ефросиньи, можно было понять еще из вырвавшихся на лестнице слов. И вот прорвало:

– Чапа – уже не Тамарин, такой семьи больше не существует. Что из этого следует? Он временно свободен от обязательств. Я хочу это исправить. Возраст еще не позволяет подать заявление в храм, но я требую, чтобы отныне Чапа, бывший невестор Тамарин, считался объявленным невестором Ефросиньиным.

Братья царевны перестали жевать и застыли с открытыми ртами.

– Чьим быть Чапе, – спокойно ответил дядя Люсик, – будет решать Верховная ца….

– Кстати, – перебила что-то надумавшая Ефросинья. Ее взгляд перескочил на Малика, выражение глаз изменилось: в них появилось нечто новое, с разгорающимся огоньком и чертиками в разворошенном омуте. – Я хочу, чтобы амнистированный разбойник Малик Носатый отныне и навсегда, для всех и каждой тоже назывался невестором Ефросиньиным. Это официальное заявление, и да будет так. Пусть мама узнает, что усилить семью можно даже не выходя за стены башни.

На лице довольной собой царевны расцвела победная улыбка.

Где-то поблизости – не в обеденном зале, а, скорее, на лестнице или в соседних помещениях – верещал, жалуясь на жизнь, звонкий сверчок. В окошки-бойницы с шорохом задувал ветер. Было слышно, как в поселке за внешней стеной женский голос истерично отчитывал нерадивого мужа. А когда Иона потер ладони, от неожиданности все обернулись на него, отчего парнишка жутко покраснел.

Долгую паузу нарушил дядя Люсик:

– Делать судьбоносный выбор лишь для того, чтобы угодить маме или доказать ей что-то…

Ефросинья скривилась, будто вместо апельсина грейпфрут откусила, но ответить не успела и тоже застыла с открытым для возражения ртом, поскольку в разговор внезапно встрял Малик.

– Если мне дозволено будет сказать, – медленно и весомо проговорил он, – то я хочу поблагодарить царевну за мудрый выбор и поддержать в нем. Она – будущая глава семьи, ее надежда и опора. Царевна Ефросинья уже сейчас руководствуется в решениях не личными хочушками, а общими интересами, и это говорит о многом. Я вижу в молодой царевне огромный потенциал. Мое мнение в этом вопросе – это, конечно, не самое главное, но прошу учесть, что я готов подождать, сколько требуется, чтобы в качестве одного из будущих мужей помочь ей достичь вершин, которых, нисколько в этом не сомневаюсь, она заслуживает. – Малик положил ложку в опустевшую тарелку и поднялся во весь чудовищный рост, отчего показалось, будто в холмистой местности землетрясение вытолкнуло из недр грозный каменный пик. – Мне лестно внимание юной царевны к моей скромной персоне. Я готов делом доказать, что ее выбор – мудр и оправдан.

Когда дело касалось чего-то важного, Малик умел находить нужные слова. Наверное, потому он и стал вождем – не за силу мышц, которая в избытке встречалась у многих, а за силу слова, сказанного нужным людям в нужное время.

Удовольствия на лице Ефросиньи хватало, чтобы на пару веков сделать счастливыми несколько стран средних размеров.

– Мне приятно это слышать. – Она оглядела пустые тарелки на столе и тоже поднялась. – Мой избранник покажет нам свой меч?

Достаточно было приказать, но царевна спрашивала. И у меня возникло подозрение, что она хочет сказать больше, чем говорит.

– Мой меч всегда к услугам моей госпожи. – С прижатой к груди рукой Малик низко поклонился.

В самой нижней точке он чуть повернул голову и подмигнул мне. Я выпятил нижнюю челюсть, стараясь соорудить на лице максимально суровое выражение. Только бы не засмеяться.

События повернулись так, что обо мне забыли. Ничего лучше не придумать.

Для меня – да. А для Малика…

Ежкин кот, да он же смотрит вперед дальше нас всех!

Отличный ход. Отныне Малику и любым легальным спутникам, которые будут его сопровождать, вход в башню, где живет Шурик, открыт. То, от чего я всеми конечностями отбрыкивался, нам оказалось нужно. Малик взял удар на себя.