Мне приятно видеть боль на лицах тех, кому дорог тот, кто потерял рассудок. Ведь родным и близким сложно осознавать факт, что их любимый дядя, или сын, или мать разлагается изнутри, теряя себя, теряя связь с окружающим миром. Родным и близким страшно, ведь тот, кто узнавал их ещё вчера, сегодня не помнит себя, а подчас мнит себя совсем другой личностью, ну или замыкается в себе, не в состоянии даже ложку поднять. Вариации могут быть разными. В данном случае моё веселье было более чем обосновано.

Такая омерзительная горечь… она рождает страх и отвращение.

Нью-Йорк. 2000 год.

Яркая вспышка света — это зажглась лампа в ванной комнате, выложенной чёрной плиткой под мрамор. Торопливые шаги босых ног по холодному полу, звук льющейся в раковину воды…

В зеркало на себя смотрит бледный мужчина. Впалые щёки, измученные глаза… он слышит голоса в своей голове, те, что не затыкаются ни на минуту, а ведь был когда-то красноречивым пастором в католическом костёле. Был. Пока я не увидел деяния его. Каждому воздастся.

Мужчина вздрогнул, когда один из сотен голосов в его сознании сделался громче:

— Н-нет… — обернулся, а после снова уставился на своё отражение. Глаза в глаза. — Это всего лишь телевизор, всего лишь телевизор! Ничего нет! Просто наваждение! Все эти кошмары нереальны. Я здесь совершенно один… Просто проклятые стены давят на меня. Боже, помоги мне!

— Ну да, стены, — ответил голос в голове, — конечно стены. И одиночество. Оно сведёт тебя в могилу, приятель. И уже очень скоро!

Лицо мужчины стало злым, когда «некто» в его воображении, ехидно засмеялся. Страдалец не выдержал, что есть силы ударив своё отражение в зеркале. То в свою очередь мгновенно разлетелось тысячей мелких блестящих осколков по комнате.

— Уйдите прочь! — по руке пастора из глубокого пореза побежала кровь. Алая, живая…

Только резкая боль в груди заставила мужчину умерить пыл. Он едва ухватился за выступ раковины. Однако слабеющая рука разжалась. Пол и потолок закружились, поменявшись местами.

«Я так хочу жить! Так не должно случиться! За что мне это…» — мысленно воскликнул пастор, оказавшись распростёртым на полу среди сверкающих осколков. Так живописно! — «Мне всего сорок…» — карие глаза устремились на меня. Безысходность сменилась испугом.

— Прозрел, ну надо же, — оскалился я, склонившись над умирающим. — Интересно, почему вы, люди, видите то, что сокрыто, лишь перед смертью? Я всегда ломал голову над этой загадкой!

Взор страдальца застыл от ужаса, ведь я был пред ним в своём настоящем виде, а он далеко не так привлекателен, как человеческий облик, в котором я люблю являться в мир.

— Что, пастор, угасла твоя вера?

— Изыди бес… — попытка прочитать молитву не увенчалась успехом. Слова путались, а дрожащие губы не хотели слушаться.

— Ты жалок, умоляя о пощаде бога, которого ты давным-давно забыл, преследуя лишь свои мелочные цели. Ты помнишь как жил ты, во лжи и обмане?

— Нет… ты не можешь знать!

— А горькие слёзы любовниц и отчаяние матерей, чьих дочерей вводил ты из-за похоти своей в так называемый грех? Сколько судеб ты исковеркал, пастор? Сколько? Славно было б знать число!

— Оставь меня или пощади! — мужчина силится встать, разогнав мглу, закружившуюся вокруг него, ещё не понимая, что его время уже остановилось.

— Как же ты легко идёшь на сделку, человек, — я даже удивился.

— Чего ты хочешь, проклятый демон? Покаяния?

— Быть может. Посмотри назад.

Ещё один миг жизни, но он рисует знойное лето. Лес и голос матери, зовущей сына. Запах елей, нагретых полуденным солнцем, теряющимся где-то в самых верхушках. Аромат смолы… Светлые, чуть вьющиеся локоны ребёнка. Ветер играет с ними. Мальчишка по-настоящему счастлив, ведь перед ним огромный мир, в который он ещё не успел принести зла. Он любит и любим. Он никогда больше не будет одиноким.

Видение летнего дня исчезает так же быстро, как и появилось. Оно уступило место мраку вечности, где я и пастор остались вдвоём. Нет уже никаких осколков зеркала на тёмной плитке пола, нет даже шума воды и неумолкающих голосов в голове. Ничего.

— Видишь, пастор… ты забыл самое главное. Ты забыл о добродетели, которой клялся служить когда-то. Вместо утешения ты нёс лишь боль.

Утром хозяйка квартиры, которую снимал мужчина, обнаружит его тело, лежащее на полу, вызовет полицию… а позже, на пышных похоронах, многие лишь вздохнут с облегчением по поводу безвременной кончины уважаемого пастора, который на деле был отъявленным плутом и скотиной. Тело пастора сгинет, превратится в прах, как и всё прочее, а бессмертная душа ещё долго будет меня забавлять, стеная в Аду.

========== История шестая. Звуки музыки. ==========

Венгрия. Городок Эгер*.

1920 год.

Осенний дождливый день с редкими проблесками света не смог заставить меня отступить в привычный мрак небытия. Я не люблю солнце, но вреда оно не причиняет. Пасмурная же погода как раз мне по нутру. Не слишком светло, но достаточно темно, чтобы небесное светило меня не раздражало.

Приняв более или менее «человечный» вид, я неспешно двигался в сторону крепости, что появилась в городке ещё в середине тринадцатого столетия. Именно это строение интересовало меня больше всего. Если быть точным, то моей целью являлись подземелья. Я слышал, как Ваал** говорил моему отцу о том, что где-то здесь сокрыт древний свиток, имеющий разрушительную силу, который привезли с собой турецкие захватчики в 1552 году. Также я знал и о том, что себялюбивый Ваал сам неоднократно пытался завладеть сим артефактом, но безумный маг Адони Аль Гезен надёжно укрыл его своими чарами.

Ныне колдун давно умер и я не видел серьёзных помех для достижения цели. Почему? Потому что, в отличие от Люцифера и других падших ангелов, я не был низвергнут. И никогда не буду. Это ещё один плюс, который делает меня непохожим на свою «семейку». Этим я безмерно счастлив, ведь хитрые турецкие маги пользовались в основном Ключами Соломона*** и Гоэтией****, чтобы оградить себя и то, что хотели защитить, от посягательств злых духов. Я не пал и, следовательно, моей печати в Книге нет, и древние заклятья остановить меня не способны.

Рядом с крепостью, на холме расположена базилика, построенная по проекту Йожефа Хильда, что возвёл величественный собор в Эстергоме, но главную ценность здесь представляет огромный орган, что находится внутри. Именно его звуки я услышал и… остановился.

Искусство в любом своём проявлении — именно та неведомая сила, без которой на мир людей смотреть было бы отвратно. Тут я отдам должное человеку…

Прекрасная мелодия Токкаты***** лилась из старой базилики на площадь стремительным потоком. Создание великого Иоганна я узнал сразу, ибо мастер занял отличное местечко в Аду. Интересно, кто играл Токкату ныне? Любопытство не дало бы мне покоя, посему я решил войти внутрь, отворив тяжёлые двери.

Чуть позже, заняв последнее место на широкой скамье в самом удалении, я восхищённо наблюдал, как светловолосый юноша, забыв обо всём, играет бессмертное творение классика, вкладывая душу в каждый звук. Одна мелодия сменилась другой, более грандиозной…

Что может быть забавнее, чем демон внемлющий музыке? Отец бы позлорадствовал.

На секунду я даже подумал, что подобное не могло быть создано человеком, но нет. Всё было так, как должно было быть. За гением, создавшим всё это великолепие, тоже грешки водились, но они уже давно в прошлом.

Доиграв до конца, юноша обернулся, должно быть, ощутив, что у него появился благодарный слушатель, лицо которого показалось слишком бледным в мерцании свечей у алтаря. Показалось! Потому что когда мальчишка присмотрелся повнимательнее, то никого не обнаружил. Только мистическая игра света и тьмы от подступивших сумерек, затаившихся в дальнем углу базилики.