- Очень впечатляет, Ваше Высокопреосвященство, - уверила я, наивно хлопая глазами. - Не подскажете, что это за зверь такой?
- Это слон, - лучшего объяснения якобы несведущая я, разумеется, не удостоилась. - Ты можешь коснуться его, - он взял мою руку за запястье и прислонил ладонью к холодному бивню. Когда я попыталась убрать её, он лишь крепче прижал, и мне стало не по себе. Это не было ласковым или шутливым жестом. Он был серьёзен и зол, зол ещё после разговора с Густавом в таверне, а я попалась ему под горячую руку. - Чувствуешь, какой прочный? Если кто-то окажется нечист помыслами, слон поглотит его.
Неужели это угроза? Я смутно догадывалась, в чём она заключается, вблизи понимая, что эта попона - нечто наподобие дверцы…
Я посмотрела на отца Соломона в испуге - особо подделывать не пришлось.
- Как же страшно быть тем, кто идёт наперекор Господу, - нашлась я. - Или наперекор Вам.
Я могла бы засунуть язык ещё глубже, сказав что-то вроде: «Я рада, что Вы очистите эту деревню от скверны», но мне не хотелось так жалко лгать. Рада я не была. А была ли права в вопросах противостояния отцу Соломону… Что ж, в противном случае мне предстояло выяснить это. Выворачивать руки деревенским девчонкам под силу каждому - как, впрочем, и угрожать на словах.
Отец Соломон пристально посмотрел на меня, после чего потерял ко мне всякий интерес. К нему подошёл кто-то из солдат, и вот он уже направился с ним к воротам, даже не посмотрев в мою сторону. Славно поговорили.
***
- Сезар, - я постучалась в оконную раму. Не хочу рисковать - его вся такая из себя верная жёнушка может истолковать моё поведение на свой лад. Мне-то всё равно, но Сезару и без того сейчас горько.
Он выглянул из окна, тут же удивившись. Вид у него был подавленный и непонимающий. Мне захотелось пригладить его растрёпанные волосы, поцеловать в лоб и пообещать, что всё будет хорошо. Но я не могла этого обещать.
Сезар был единственным, кроме сердобольного отца Августа, кто помогал мне как мог, когда я “осиротела” - едой, поленьями для растопки и добрым словом. Я знаю его давно. Мы похожи - его точно так же не любят местные, даже больше. Меня-то, во всяком случае, никто не высмеивает, а его ещё как. То и дело да проскочит в устах какого-нибудь идиота «пьянчуга», а то и «неудачник». Как будто бы так легко, не обзаведясь дурными привычками, жить с тем, кто предал тебя. Отвратительно и смешно слышать эти слова от вонючих тупиц в отношении такого красивого, сильного и заботливого мужчины. Сорняки всегда норовят задушить цветы. Уж особенно в этой деревне.
- Николетт? Что ты здесь делаешь?
- Я пришла тебе кое-что передать, - с этими словами я протянула Сезару свёрток - он растерянно принял его из моих рук. - Подари это Люси, ладно? Чтобы её улыбка согрела твоё сердце в это нелёгкое время.
В свёртке покоилась шаль, которую я сама спряла из овечьей шерсти. Она была очень красивая, лёгкая, персикового нежного цвета - под стать характеру милой Люси.
Я бы могла принести что-то для Сезара лично, но знала, что он будет рад этому приношению куда больше. Ему нужно это сейчас - отцовская радость за единственную оставшуюся с ним дочку. Возможность участвовать в её жизни и чувствовать, как дорога ей эта поддержка.
- Не знаю, как отблагодарить тебя, - ответил Сезар. Он был удивлён и растроган, глаза его чуть заметно повлажнели от слёз. Как легко тронуть душу того, у кого она есть.
- Тебе и не нужно. Просто держись, хорошо? Всё наладится.
Я так часто ему это говорила. Хочу в это верить хотя бы по отношению к нему.
***
Я решила не праздновать. К чёрту. Мне не нужны ни потные танцы, ни самообман. Пусть трясут головой волка сколько заблагорассудится, а я лучше посплю.
Ладно, на самом деле, проблема крылась чуть глубже - даггерхорнцы в последнюю очередь хотят видеть среди танцующих извивающуюся волчицу. Надо принять своё снадобье и поскорее уснуть.
По пути к дому, у одинокой заснеженной тропы, я встретила Питера. Он сидел на поваленном дереве и смотрелся так грустно, что мне его стало жаль. Он не нравился мне своим вечно надутым видом и прочими выкрутасами, как мне не нравились и его лобызания с Валери, но сейчас он казался обычным несчастным парнем, чья девушка умерла.
- Здравствуй, Питер, - обратилась к нему я. Он поднял на меня пустой взгляд. - Я сожалею о Валери.
Он промолчал, лишь кивнул. Вероятно, винил себя - по правде сказать, причины на то имелись: если они, например, запланировали ночное свидание, то виноваты оба. Но кто виноват ещё? Кто тот третий? Кто дикий зверь?
«Это ты, Николетт». Так сказал мне тот голос. Могло ли это быть правдой?
========== 5. Неуслышанные молитвы ==========
Вести последней ночи дошли до меня своевременно - только проснулась, а мне уже сообщили о том, что случилось ужасное. Соседка в слезах сползла по стене, пряча заплаканное лицо в ладонях.
- Густав мёртв! - твердила она. - Волк убил его… Святая Богоматерь, что мы наделали…
Я затолкала несчастную в дом, отпоила водой, чудом не отрезвила пощёчиной. А соблазн был велик. Вдоволь наплакавшись, пока я томилась в неведении, Эмили наконец рассказала мне о случившемся.
- Мы праздновали, как вдруг это чудовище выпрыгнуло словно из ниоткуда. Чёрный волк с горящими в темноте глазами… Он перегрыз горло Густаву, а точней попросту разодрал его, и как будто забавы ради убил на бегу Ксандера и Хлоку. Кошмарно… Отец Соломон его остановил, а скорее вспугнул - волк какое-то время ещё позверствовал, но сбежал от солдат, когда те его обступили. Надо было послушать его, надо было сидеть по домам, под защитой… Я не могу поверить… - Эмили всхлипнула и опять расплакалась, в исступлении повторяя имя Густава. Я знала, что для неё он был как отец, так что придираться не стала - мне было важно узнать, не убила ли тварь кого-то, кто дорог мне. Не убила. Тут ей повезло куда меньше.
Чёрный волк… Признаться, эта деталь лишила меня понимания происходящего окончательно. Моя мать была серой волчицей, уж это я ясно запомнила - так же ясно, как то, как она прижимала меня лапой к полу, когда кусала. Это никак не могла быть она. Обращаясь, я становилась чёрной волчицей.
***
Я смотрела на снег, взрытый конскими копытами и звериными лапами, розовый в тех местах, где лежали тела, чёрный - там, где слеталось на пир вороньё.
Отец Август тихо молился, женщины плакали, мужчины стояли, потупив взгляд, будто им было стыдно за то, что они ничего не смогли сделать, чтобы спасти деревню. Потрясённая страшным зрелищем, я подняла глаза и увидела, что отец Соломон идёт мимо убитых - он не останавливался посмотреть на них, не читал, как положено священнику, молитв за упокой их душ, но доспехи его, словно зеркала божественной силы, блестели на солнце.
- Никогда ещё не встречал зверя, по силе равного этому, - рассуждал он скорее сам с собой или с шествующим подле него солдатом - капитаном, как поговаривали местные, чем с кем-то из перепуганных до смерти сельчан. - У этой твари сильная кровная линия - каждое новое поколение крепче прежнего. Мы должны найти его в человеческом обличии, когда он наиболее уязвим.
- Но как? - насупился пуще прежнего и без того озадаченный капитан. - Это может быть кто угодно.
- Он бы не смог столько жить, ничем себя не выдавая, - отец Соломон бегло осмотрел собравшихся. - Ищите повсюду. Высматривайте знаки, свойственные нечисти - уединение, тягу к колдовству и чернокнижию, подозрительное поведение, странные запахи. Ваши дома обыщут, - он повысил голос. - Всё тайное станет явным. Если вы невиновны, вам нечего бояться, если же вы повинны, клянусь перед Всемогущим Господом - вы будете уничтожены!
Тут раздался надрывный кашель. Капитан, до того величаво кивающий словам отца Соломона, ринулся на звук.
- Он ещё жив! - дрожащим от волнения голосом вскричал он, склонившись над раненым соратником. - Кто-нибудь, принесите воды! Живее!
Роксана закопошилась с ведром, но отец Соломон одним своим взглядом поверг её в оцепенение. Это был непреклонный и мрачный взгляд. Молча выдернув меч из ножен одного из своих людей, он подошёл к раненому и, к ужасу стоящего рядом с ним на коленях воина, направил на беззащитного остриё.
