– Тебя убьют раньше, чем ты доберешься до соседнего поместья, потому что путь к нему лежит через лес, – строго заявляет брюнет, скрещивая огромные руки на своей излишне накаченной груди (да, так я пытаюсь развеять образ идеала, но минусы у меня весьма сомнительные).

– Я смогу пройти через лес, пусть это и будет волнующе, но тем не менее! Я же не белоручка. Да, я ребенок асфальта, но и дома у нас было множество деревьев, я готова! – самоуверенности мне не занимать. Но, даже не глядя на выражение лица мужчины, стало ясно, что я не понимаю, о чем говорю.

– Тебе нужно опасаться не деревьев, а тех, кто обитает за ними. Не скажешь, от кого ты бежала, сверкая пятками? – он делает шаг ко мне, и дышать становится трудно, опять это наваждение.

– Я просто испугалась!

– Кого? – продолжает настаивать мужчина.

– Никого, просто испугалась звука! – я упрямо не хочу признавать его правоту, потому что для этого нужно поверить в то, что происходило на опушке, но к такому я не готова.

– Какого звука? Ты сама все знаешь, чувствуешь. Я видел страх в твоих огромных глазах, и заметил резаную рану на плече, оставленную стрелой. Это лес в тебя пустил стрелу?

– Нет, я порезалась о ветку, – я слишком уперта, чтобы отступить, поэтому продолжаю стоять на своем, чем, видимо, вывожу брюнета из равновесия. Он подается вперед, хватает рукав плаща и дергает вниз, оголяя плечо, правда, не то.

– Ха! – важно заявляю, ведь моя теория подтвердилась – раны нет. Мужчина открыл левое плечо, а порез-то у меня на правом.

Однако глаза брюнета округляются, его рука зависает в воздухе возле моей кожи, а взгляд прикован к узору. Я не понимаю, чего он так уставился, рисунков что ли никогда не видел?

– Откуда это у тебя? – он аккуратно проводит большим пальцем по символу, похожему на солнце, словно пытается стереть его границы. От его прикосновения мурашки пробегают по коже, и я вздрагиваю.

– Это просто рисунок, – отвечаю, немного замявшись, но руку не одергиваю. – Хм, а вообще он как-то не так выглядит, бракованная хна попалась. Она должна быть рыжеватой по цвету, а сейчас больше напоминает шрамирование или татуировку белой краской.

Действительно странно, какая-то мистика. Хна словно впиталась под кожу. Провожу пальцем по контуру круга, ощущая небольшую выпуклость на поверхности, будто бы действительно шрам.

– Откуда у тебя этот символ? – требовательно переспрашивает мужчина, заглядывая мне в глаза.

– Я нарисовала его накануне вечером, прежде чем оказаться в этом проклятом лесу, а что такое-то? – теперь уже требовательно спрашиваю я. Ненавижу, когда человек не может объяснить все сразу.

– А вот что, – нервно отвечает он, начиная расстегивать пуговицы на своем странном, буду называть его «пиджак».

– Эй, эй, эй! Что началось-то? Ты чего? – выставляю перед собой руки и отшагиваю назад.

Однако брюнет не останавливается, снимает «пиджак» с плеч и бросает его на кровать, благо под ним просторная рубаха. Но ему и этого мало! Я что, сказала слова, которые на его языке означают: «скидывай с себя немедленно одежду, а то я перережу всю твою семью»  или «берите меня семеро»?

Собеседник стягивает ткань через голову, во всей красе демонстрируя свое идеально-накаченное тело, а после поворачивается спиной, указывая большим пальцем на родимое пятно, находящееся на левой лопатке.

Когда я перестаю откровенно глазеть на невероятно широкую, рельефную спину, с накаченными крыльями (и это все при узкой талии), то подхожу ближе и начинаю всматриваться в очень знакомый узор. Мои пальцы сами тянутся к чужой коже, повторяя подушечками изгибы рисунка, который в точности такой же, как мой.

Резко разворачиваюсь и перехватываю тонкое запястье. Луна вздрагивает, поднимает на меня свои огромные зеленые глаза и смотрит пристально, но не испуганно. Она не пытается выдернуть руку или отпрянуть, чтобы увеличить промежуток между нашими телами, наоборот, девушка делает шаг вперед, останавливаясь настолько близко, что её грудь почти касается моего торса. Гостья протягивает руку к моему лицу (ту самую, которую я удерживаю), не мешаю ей, но и не ослабляю хватку. Тонкие пальцы касаются щеки, а мой взгляд изучающе замирает на манящих губах. Её рука скользит по лицу вверх, поднимаясь к скулам, а после перемещается на короткие волосы. Чувствую, как сердце ускоряет ход и моим разумом завладевает какое-то животное желание обладать ею. Хватаю ткань плаща и властно притягиваю Луну к себе, её ладонь тут же находит место на моей груди и я, выпустив девичье запястье, обхватываю рукой изящную шею, вынуждая гостью приподняться на носочках. Мы сохраняем молчание, глядя друг другу в глаза, из-за чего в комнате становится слишком жарко, и когда её горячее дыхание обжигает мои губы, я почти теряю самообладание.

Не понимаю, что это за проклятье и почему оно действует таким образом, но меня тянет к ней словно магнитом. Одного прикосновения к её коже хватает, чтобы в теле пробудились все первобытные желания, а благоразумие улетело в сторону.

Ветер за окном усиливается, небо больше не плачет дождем, оно обрушивает на землю маленькие кусочки льда, которые с силой тарабанят по стеклу, привлекая мое внимание. Очень вовремя, потому что ещё мгновение, и я начал бы срывать дрянные тряпки с девичьего тела.

Отступаю на шаг назад, отводя взгляд в сторону, потому что иначе мне не удержать дистанцию и не оградить себя от её открытого, завлекающего взгляда. Теперь уже я начинаю переживать, что Торвальда не будет так долго, и он не сможет уберечь меня от глупых поступков своим мудрым советом.

Боковым зрением замечаю, что Луна немного заторможено, но так же отступает, закрывает лицо руками, а после отворачивается, делая несколько бесполезных шагов по комнате. Уверен, она ощущает похожее влечение, которому не может противиться. И, кажется, даже знаю чем оно вызвано – мы связаны одной меткой и, вероятно, именно из-за нее блондинку перенесло в другой мир, прямиком ко мне.

Натягиваю рубаху на голое тело, делая при этом несколько размеренных вдохов, чтобы привести дыхание в норму и обуздать разгулявшееся воображение. В голове творится какая-то неразбериха. Я взрослый мужчина тридцати пяти зим, у меня не должно пропадать самообладание из-за какой-то пигалицы. Да и помимо возраста, есть достаточно причин держаться от неё как можно дальше.

– А что тебе говорили о твоем родимом пятне? – раздается приглушенный голос гостьи, но она не оборачивается.

– Можешь повернуться, я одет, – не разговаривать же мне с затылком.

– Так, что с меткой? – повторяет Луна, и я подхватываю пиджак с края кровати, чтобы уберечься от сплетен среди прислуги, которые непременно появятся, если кто-то из них увидит меня в таком виде.

– Говорили, что однажды она сыграет ключевую роль, но никто не знает, когда и в чем. И уж точно не связывали метку с появлением чужеземки, – криво усмехаюсь, натягивая плотную ткань на плечи.

– Не делай такое выражение лица, словно ты здесь жертва. Ты хотя бы дома! – недовольно, с долей обиды в голосе произносит гостья, видимо, сделав из моих слов какие-то известные только ей выводы.

– Хочешь, чтобы я относился к тебе как к жертве? – удивленно поднимаю брови и смотрю на девушку в упор.

– Нет, ещё чего, – мгновенно отрезает она.

Благо я не забыл, какого это, когда в жилах бурлит кровь, побуждая на неразумные и импульсивные действия. Правда, для вечного напоминания о юношеской глупости, хватит одного Уилла. Не знаю, как долго смогу терпеть их обоих.

– И, как тебя зовут? – украдкой спрашивает Луна, словно ей совсем и не интересно. Неужели из нашего разговора ей не стало понятно, что она находится в моем доме?

– Генри, – коротко отвечаю, помня, что Уилл озвучивал мое полное имя.

– Тот самый, который здесь главный? – все в той же манере спрашивает девушка, и я мягко, немного снисходительно, улыбаюсь её сообразительности, кивая.