Распластавшись на сиденье, кое-как занимая удобную позу, среди наваленного склада вещей и почтовых коробов с корреспонденцией, Пётр продолжал рассматривать яркие краски природных красот. Мысли о родном доме не переставали его покидать буквально с первых же минут езды, а уже теперь, когда перед глазами стали мелькать видимо одному ему неизвестные деревеньки с перекосившимися крышами и с зарастающими мхом отсыревшими оградками, наводили какую-то чрезвычайную тоску, но такую не противную, а скорее больше окрылённую. Юный путешественник получил величайшую возможность и честь, и теперь оставалось наслаждаться.
Вот уже добрались до Слободского, а кругом совершенно ничего не менялось и оставалось всё тем же близким. Пыль прибивалась от тяжести колёс, поднимаемая бешеной прытью лошадок. Несколько часов пути позади и первая остановка была очень кстати. Путники наконец-то смогли размять затёкшие конечности, особенно Пётр, которому такие дальние поездки были в диковину. Но показывать свою утомлённость профессору он не посмел, поэтому ловко принялся помогать разгружать почтальону посылки. Сапожковский же уверенными шажками направился к станционному смотрителю, словно в гости к давнему знакомому. Двери распахивал сам, и скомандовал сейчас же принимать почтовый груз и запрягать новую тройку. Видно было, что Бориса Борисовича знавали и в этих местах, где задерживаться он не очень то и хотел. Хотя скорее это связано больше с его запланированными сроками путешествия. Ни одна минута не должна была быть потеряна. Всё приказанное профессором утвердительно было исполнено, и, заполучив дополнительной порции посылок, экипаж тронулся по прежнему курсу.
Снова пересекли плодотворную реку Вятку, скрипя ободками по ветхому мостику, кое-как перекинутому через тихие воды грациозной матери этого края. Нельзя было не проводить её взглядом. Свежий ветерок проносил сквозь кузов экипажа запахи сухостоя, сырости и свежей рыбы, переполняя окружение сладкой палитрой ароматов богатства этой земли. Будто на прощание покачнулся дилижанс, завершив переезд через мост, очутившись на другой стороне, где снова под колёсами оказался всё тот же притоптанный нескончаемыми переездами грунт.
Собственно, что касается самого дилижанса, то он принадлежал как раз самому Сапожковскому. Его же он для путешествия предоставлял на пользование почтовых служб. Личная карета авторской работы, видимо была одним из очередных подарков его приятелей из научных кругов. Изящные контуры и витиеватые изгибы, напоминающие фольклорную роспись узорами, на деревянных элементах, преображали её в чудо человеческого искусства, а металлические детали, начищенные до блеска, из дали можно было перепутать со сказочной колесницей. Такой транспорт вмещал в себя куда большее количество самой разнообразной поклажи, за имением дополнительного грузового вместилища позади кузова, называемого горбок, где по особым случаям на запятках размещаются гайдуки. Багаж размещался и на крыше кузова, аккуратно перетянутый старым брезентом и пенькой. При этом карета давала возможности экономии казённых денег, выделенных Академией на организацию экспедиции.
Дело подошло к обедне, и на очередной остановке путники заскочили в один из придорожных трактиров маленького поселения, видимо выстроенного именно здесь по специальному маршруту профессора не совсем зря. И после нескольких часов молчания Борис Борисович, наконец, развязал свой учёный язык.
– Сегодня пройдём ещё семьдесят вёрст и заночуем в посёлке Осокино. Там проживает мой хороший знакомый, он готов выделить нам две комнатушки на ночлег, а наутро снова направимся в сторону Перми.
Сказав это, профессор как всегда уверенными шагами вошёл в двери трактира, а Пётр ничего не найдя для ответа, просто молча продолжил своё движение вслед за наставником. Скромный трактир, без каких-либо лубочных прикрас, типичных для большинства местных избушек снаружи, оказался весьма уютным и добротным внутри, а также достаточно многолюдным в обеденное время. Толпы народа выстраивались в довольно длинные очереди для получения своей порции. Так же поступили и путники. Кучер при этом был отпущен до почтового отделения, чтобы снова сменить лошадей.
Место для остановки называлось посёлком Белохолуницким, где подавляющее большинство жителей работали на железоделательном заводе. Приближаясь к посёлку можно было уже лицезреть небольшие одноэтажные домишки с покатыми крышами и высоченными трубами вздымающиеся из них, которые безостановочно курили коптильный дым, покрывающий лёгкой серой пеленой окружные территории, с первыми дуновениями ветра тут же развеивающейся, словно после пробуждения, смывая муть из воздуха. Хотя крепостное право, как считается, уже отменили, сюда видимо эта новость доберётся ещё не так скоро, да и сами люди, давно привыкшие к тягостному труду и муштре, никак не переставали бросать своё непосильное бремя, продолжая выполнять титанические заботы во благо потребительской необходимости.
Здесь у трактирщика работяги получали свою порцию отдушины в виде куска хлеба и кружки чего-нибудь пенного, чтобы после снова коллективно приступить к обслуживанию доменных печей, вагранок, кричных горнов, слесарных, мельниц, кузниц и лесопилок. Посёлок жил благодаря заводу и каждый искренне любил своё дело, приступая к нему неустанно.
Гвалт стоял оглушительный. Чумазые мужики с потрёпанными бородами вели галдёжные речи между собой простецки толкаясь и бранясь понятными только им шутками. Их угрюмый вид с нахмуренными бровями легко перекликался с простецкими повадками, словно за личиной страшного бирюка скрывается на самом деле мало дитя. Но все они были люди взращённые в суровых условиях на чёрствой земле, где только через тягость физического труда, можно добиться чего-нибудь для себя ценного, оттого возможно все эти токари вовсе потеряли самих себя. При виде гостей толпа постепенно потеснилась, растерянно тупив взор куда-то на сапоги вошедших путешественников, услужливо уступая свою очередь. На что единовременно получили отказ от Сапожковского, который примкнул к всеобщей группе ожидающих свою порцию. Пётр поступил аналогично, несколько неуверенно повторяя движения профессора, будто это было весьма обязательным. Этот жест со стороны профессора был принят одобрительно, потому ещё большая суровость на лицах рабочих быстро преобразилась точно в детскую дружелюбность, которой обладает абсолютно всякий ребёнок.
Приближаясь к стойке, за которой укрывался маленький трактирщик, ловко выдававший со своим более крупным помощником одинаковые заказы, усиливался аппетит от всевозрастающего кухонного духа. Пареные овощи и жареная рыба заполнили собственным чадом всё компактное помещение трактира до потолка, делая похожим его на парилку.
– Чего изволите? – несколько любезно вопросил трактирщик, как только профессор сравнялся с его приземлённой фигурой. Годы видно были суровы с этим малым, грубое морщинистое лицо наполовину поражено параличом, всклокоченные усы и борода возмещали недостаток волос на его блестящей лысине, а нос тяжёлым набалдашником выпячивался вперёд, загибаясь очень хватким крючком. Тем не менее, грозный вид свой трактирщик весьма облагораживал добродушным голосом и приветливой улыбкой, какую он едва мог изобразить от неподвижности правой стороны огрубевшей щеки, а глаза его выражали некоторую глубину пожилого опыта с блеском голубого оттенка.
– Нам, пожалуй, всё, как и всем, – лаконично отвечал профессор, едва видимо подмигнув старику, что естественно смог подметить Пётр, немного вопросительно посмотрев на Сапожковского. Борис Борисович в свою очередь с лёгкой подачи вынул из одного своего жилетного кармана металлическую монету, расплачиваясь за выдаваемые розовощёким помощником тарелочки с наваристой ухой и краюхи ржаного хлеба, а также выкатывались две кружки хвойной настойки, которые мигом разбавили душистым дурманом свежих иголок местные кухонные изыски.
– Желаете оставаться на ночлег? – непринуждённо продолжал вопрошать трактирщик, облокотившись на буфетную стойку и снова перекосившись в свойственной ему улыбке.
