Каждый шёл своим темпом – Колька далеко впереди, Андрей отставал.

Наконец Колька сбросил с плеча тюк с лодкой, стряхнул рюкзак и лёг прямо на камни.

Подошёл Андрей.

– Всё. Давай перекурим, – Колька вытащил сигареты. Руки дрожали. – Ну что? Ещё немного пройдём или назад?

– Давай назад. Что-то мне за ребят неспокойно.

– Ага. Десять минут отдыха и пойдём. – Колька закрыл глаза, сигарета дымилась в зажатых пальцах. – Главное, чтобы не больше двух ходок было. Как думаешь, утащим?

– Сейчас вернёмся, и всё станет ясно.

Ребят встретили на полдороге к лагерю. Первого – Вадима. Шел легко, словно не нёс ничего. Молодой, здоровый… только, показалось Андрею, немного напуганный.

– Ну ты как? – спросил Андрей, помогая снять рюкзак.

– Я – ничего. Вот Виталию, кажется, тяжеловато. Что-то он нагрузился сверх меры.

Подошёл Виталик. Лицо красное, потное, дышит хрипло. Сел сразу, не снимая рюкзака.

– Блин! – пот вытирает. – Мы же плыть хотели, а не тяжести с места на место перетаскивать.

– Много там осталось?

– Да не очень, но уж больно всё неудобное. Ящики с продуктами.

– Тогда… Когда дойдёте, лодки из баулов вытряхните, а баулы с собой забирайте. В них будем складывать. Пошли, Коль.

– Дождик будет. Вон всадники дождя поскакали. – Виталик смотрел в небо.

Тучи утянуло выше, уже не давили. Висели ровно, только кое-где из них вырывались узкие размытые сгустки, чем-то напоминавшие столбы дыма, но тянущиеся не вверх, а вниз – к земле.

– Эк, какие ты слова знаешь. – Колька остановился. – Я вот ни разу про всадников не слышал.

– Так книжки надо, Коль, читать, книжки. А не только бабло рубить да по Канарам ездить.

– Может, они не к нам скачут? Может, наоборот, от нас… – задумчиво произнёс Вадим.

Дождь так и не собрался.

За день сделали три перехода. По Андрюхиной прикидке, прошли километров восемь.

Устали, вымотались. Два желания – поесть и спать.

Андрей оставил ребят возиться с ужином, а сам ушёл вниз по ручью глянуть, что ожидает завтра.

Шёл налегке.

Сейчас больше всего волновало отсутствие дров для костра. На сегодня хватит – что-то захватили с прошлой стоянки – а вот завтра…

Раз за разом проигрывал в голове сценарий высадки. Почему всё так сложилось? Где ошибся?

Смеялся с тем геологом, который рассказывал случаи из полевой жизни – как, бывало, забрасывали вертолётом группу не в тот район и неделями выбирались к людям. Тогда смеялся…

Что-то неуловимо менялось. Уклон стал больше – он шёл уже не по плоскотине. И берега у ручья более чётко выражены. Камни по берегам навалены.

Ещё метров двести. Ещё ручей! Маленький, хилый. Но соединяются!

И радостью окатило. Улыбнулся первый раз за день – всё они правильно делают. Выведет ручей к реке.

Начало смеркаться. Дальше решил не идти, повернул в лагерь.

У чахлого костерка сидели Колька и Вадим.

– Виталик где?

– Мы поели без тебя. Он совсем раскис – лёг сразу.

– Бавили?

– Нет. Тебя ждём.

– Ну тогда разбавь, Коль, чуток, примем по сто грамм – есть повод.

– Ага. Только я хочу тебе сказать… Перестань ты дурью маяться и себя корить за случившееся. Произошло то, что уже произошло. Каждый бы из нас так же ошибся. Никто тебя не винит. Всё! Проехали.

А теперь рассказывай.

Виталий проснулся первым.

От вчерашних туч не осталось следа.

Белый шар солнца, вывалившийся у горизонта, белёсое небо над головой – ни облачка.

Вылез из палатки, умылся.

Стоял у ручья. Прохладно. Чувствовал, как холодит мокрое лицо ветерок. Рассматривал русло.

Всё-таки со вчерашнего дня что-то изменилось.

Солнце… и ручей изменился.

Если вчера, выходя из лагеря, брели вдоль тонких струек, терявшихся в камнях, то теперь – сплошные ванны или большие лужи, разделённые плоскими каменными перемычками.

Явно больше воды стало!

И тревога, которая давила вчера целый день, – что с нами будет? – отступила. Солнце! Небо над головой! Вот оно – приключение! Как говорит Колька – «эдвенча»!

Чёрная проплешина кострища. Дров нет.

Решил, пока мужики спят, пройтись вниз по руслу, поискать каких-нибудь веточек, хоть чай вскипятить.

И только отошёл метров на пятьдесят, как на камнях, возле самой воды увидел наваленную кучу. Свежую. Только что пар не идёт.

Совсем офигели мужики! Кто это отличился? Отойти в сторону сложно? Ведь и ежу ясно, что пойдём вдоль берега, – обязательно вляпаемся.

Что-то было не так…

Брезгливо присмотрелся. В буром жидком месиве – непереваренные веточки, остатки листьев.

Медведь! Не человек.

Вспотел.

Ушёл или где-то поблизости?

Затравленно огляделся по сторонам. Во все стороны – каменистая плоскотина с куцыми пучками травы, словно остатки шерсти на облезлой шкуре. Пусто. Тихо. Ветерок.

Быстрым шагом, поминутно оглядываясь, вернулся в лагерь.

Тюк с лодкой, перевязанный крест-накрест верёвкой. Внутри – разобранное ружьё.

Брать или не брать ружьё? – решали долго.

Ружьё осталось от отца. Документов на него нет. Охотбилета ни у кого из них нет. Везти с собой – найдут – дело почти подсудное.

Наконец всё-таки решились. Поезд – не самолёт – в багаже копаться не будут. И вертолёт – не самолёт – багаж не проверяют. Решили рискнуть. Запаковали внутрь резиновой лодки.

Отец был охотником. Компания, друзья. Брал его с собой, маленького.

Словно откуда-то издалека, из какой-то сладкой мути, выплыли тугие весомые тельца убитых уток – тёплое, живое оперение и мёртво свисающая голова на размякшей шее.

Не мёртвых уток было тогда жалко. Завораживал, пугал этот непонятный переход от ещё живых тёплых перьев к безжизненно болтавшейся шее. Словно жизнь и смерть одновременно в руках держишь.

Мелькнула чёрно-белая фотография – ему лет пять – тянет руки вверх, поднимает за уши убитого зайца, стараясь оторвать от земли, и не может. Заяц здоровущий, вытягивается, словно стекает вниз, – он его за уши вверх, а задние лапы всё равно касаются земли.

Отец не успел сделать из него настоящего мужчину – охотника и хозяина жизни. Заболел.

Из плотно сбитого крепыша-военного, с седым ёжиком волос, уверенного, громогласно смеющегося, за год превратился в хнычущего старичка. Похудел, усох, и в гробу лежал уже почти карлик, похожий на старую куклу, – незнакомый и поэтому не страшный.

Приклад, стволы. Защёлкнул цевьё – он помнил, хорошо помнил, сколько раз под присмотром отца это проделывал.

Вскинул, прицелился – чёрные стволы в небо, мушка – та самая точка в конце слова «жизнь».

Подошел к палатке.

– Андрей? Эй? – постучал ладонью по брезенту.

Первым отреагировал Колька.

– Что тебе, Виталь, неймётся? Всё у тебя не как у людей – вечером ты спишь как сурок, а утром никому покоя нет.

– Сейчас, – отозвался Андрей.

Завозились в палатке, заворочались.

– Ты чего с ружьём?

– Патроны куда убирал?

– В бауле с крупами. Целлофановый пакет, изолентой обмотанный. Ружьё-то зачем?

– Медведь где-то рядом бродит.

– Точно? Откуда знаешь?

– Ниже по ручью – куча дерьма свежего.

Из палатки вылез Колька. Щурится на солнце.

Огляделся.

– У нас, как в анекдоте, – ну всё есть, вот теперь и медведь для полного счастья. Может, ошибся? Может, кто из нас?

– Ты бумагой пользуешься? – усмехнулся Виталий.

– Ну… Пока ещё да.

– А вот он – нет. И листья с какими-то корешками никто из нас не жрёт.

– Ладно вам препираться. Что делать будем? Пойду Вадима разбужу. – Андрей направился к палатке.

– Не сплю я. Всё слышал. Сейчас вылезу.

– Так… что мы там о медведях знаем? – Колька глотнул из котелка холодного чая и достал сигареты.

Весело светило солнце. Просторно и открыто.

Не страшно – проглядывается со всех сторон. Пусто. Нет никакого медведя.