При одном воспоминании о тех получасах в кабинете Лобзовского, к горлу подкатывает тошнота. Едкий и душный запах его пота с тех пор преследовал меня на всех последующих занятиях, которые вёл Лобзовский. По этому же запаху я могла определить, что он недавно прошёл по коридору, и неизменно хотелось вывернуть содержимое своего желудка прямо на идеально белый пол. Теперь, благодаря Грегу, я знаю, что это называется отвращением. Да, я испытывала отвращение к господину Лобзовскому, к тому, что он со мной делал, к брачным контрактам и – если уж быть честной до конца – к самой себе!
Никто из учеников практически не общался между собой, и ни одна из моих сокурсниц ни словом не обмолвилась о «беседе» в кабинете Лобзовского. Так же, как и я. По правде сказать, у меня даже мысли не возникло, что я могу кому-то пожаловаться или попросить о помощи. Как не подумала и о том, чтобы предупредить тех девочек, которые ещё не успели побывать на «беседе». Нас не учили защищать самих себя, и проявлять заботу об окружающих мы тоже не умели. Возможно, это как-то взаимосвязано? Что если умение дать отпор, сказать «нет», да и вообще способность воспротивиться, когда кто-то предъявляет права на моё тело и волю, напрямую связано с готовностью защищать других людей? Быть может, именно так это работает у эмпатов? Я решила, что обязательно должна спросить об этом у Грега.
Тут я мимовольно улыбнулась. «Кому должна?» – спросил бы сейчас Грег. Да себе, чёрт возьми, я должна это самой себе! Мне просто необходимо разобраться.
О том, чтобы рассказать обо всём произошедшем в колледже своим родителям, я даже не помышляла. Но если бы мне и вздумалось это сделать, подозреваю, они не придали бы моему рассказу никакого значения.
На следующий день после случившегося я не смогла пойти в колледж: сильно ныл низ живота и ощущалось жжение в промежности. Но мать, узнав об этом, лишь поморщилась, как от зубной боли. В таких ситуациях, когда ребёнок жалуется на какие-либо болезненные ощущения, закон обязывает родителей обращаться в клинику. Но внеочередное обращение влечёт за собой большие расходы и лишние хлопоты для родителей.
В клинике я прошла обследование на универсальном сканере. Эдаком роботизированном терапевте. Обработав данные, полученные сдатчиков, а также озвученные мной жалобы, робот выдал электронный рецепт на медикаменты и рекомендации по устранению физического дискомфорта. В комплекте выдавалось официальное освобождение от посещения колледжа на три дня. Вся информация с результатами обследования автоматически поступила на планшет моей матери, а освобождение – в администрацию колледжа. Ровно через неделю я обязана была вернуться на повторное обследование.
Ни до обследования, ни после него, мать ни разу не спросила, как я себя чувствую и по какой причине у меня возникли боли. Её беспокоило лишь одно: через неделю придётся вернуться в клинику и оплатить повторное сканирование. Ведь если этого не сделать, к родителям применят штраф.
Таким образом, родительский контроль над состоянием здоровья ребёнка был основан вовсе не на заботе о моём благополучии, а на нежелании быть оштрафованными за ненадлежащее исполнение родительских обязанностей.
Я относилась к этому спокойно, поскольку и не предполагала, что может быть иначе. Ведь меня тоже не волновало здоровье матери или отца, я никогда не интересовалась их самочувствием или вопросами, которые их заботят. Вероятно, поэтому-то воспоминания Грега о его детстве так озадачили меня. Бескорыстная забота эмпатов друг о друге не поддавалась моей логике.
Раз за разом, возвращаясь мыслями к последней встрече с Грегом, я снова и снова прокручивала в памяти эпизод, когда его горячая ладонь касалась моего тела, обозначая зоны локализации чувств. Удивительно, что даже без подключения мозга к загадочному прибору, я сумела испытать все те чувства и физические ощущения, которые перечислял Грег. И к тому моменту, когда он начал рассказывать о проявлении сексуального возбуждения, я уже ощущала горячую волну, разливающуюся от низа живота прямо к стопам – через бёдра, а потом с невероятной скоростью взлетающую обратно вверх, к самой груди. Кажется, даже лицо обдало жаром. Но затем робкая радость от этих ощущений сменилась едким жжением в нижней части грудной клетки и желанием спрятаться от посторонних глаз. И, словно по заказу, я узнала от Грега определение и этому состоянию. Стыд.
Теперь, анализируя этот эпизод на холодную голову, я осознавала, что порядок перечисления эмоций и знакомства меня с ними был не случайным. Такое впечатление, что Грег видел меня насквозь. Он читал меня, словно программу с открытым исходным кодом, заранее предугадывая реакции моего тела на его слова и действия. Но как ему это удаётся? Возможно ли, что он каким-то образом разузнал информацию обо мне? Что-нибудь о моём детстве, успеваемости в колледже, поводы, по которым я обращалась в клинику, мой карьерный путь… Но у эмпатов нет доступа к государственным базам данных с информацией о гражданах ОЕГ. Разве только, если он сам какой-нибудь хакер.
Однако поразмысли ещё немного, я поняла, что Грегу вовсе не нужно было выяснять мою подробную биографию. Ведь у всех современных алéксов она практически ничем не отличается.
Увлечённая этими размышлениями, я и не заметила, как автопилот, запрограммированный вернуться домой после часовой «прогулки», прикатил меня прямёхонько к дому.
Я уснула, едва моя голова коснулась подушки. Однако ночь была не менее тяжёлой, чем предыдущая. На сей раз я сама разворошила груду воспоминаний.
Но мне снился не хряк Лобзовский с его толстыми пальцами-сосисками и пухлыми потными ладонями. Персонажем моего сна был совсем другой педагог – молоденький Нил Доран, преподаватель истории цивилизаций. Он пришёл в наш колледж, когда я училась на последнем курсе. Я уже знала, что стану зарабатывать программированием, да и тесты показывали мою предрасположенность к точным наукам. Однако история стала номером два в моём персональном рейтинге учебных предметов. Нил был одним из тех преподавателей, кто стремился максимум информации донести учащимся лично, лишь по минимуму используя электронную аппаратуру, и всегда был готов в личном общении отвечать на вопросы.
Однажды я задержалась после занятия господина Дорана в учебной аудитории, чтобы дополнительно разобрать несколько непонятных вопросов. На моём мониторе было выведено изображение планеты в том виде, какой она была за пару десятилетий до окончания Великого смещения. Я никак не могла понять, что и куда перемещалось, а также каким образом происходило переселение некоторых народов. Тогда Нил сел рядом со мной, чтобы наглядно объяснить мне ход происходивших процессов. Он демонстрировал смещение магнитного полюса в сторону Сибири и замедление Гольфстрима. А я наблюдала за его длинными пальцами в стилусных перчатках, перемещавшими объекты на большом прозрачном экране, вслушивалась в глубокий низкий голос, вдыхала какой-то терпкий, присущий лишь ему аромат, и вдруг ощутила, что от его близости у меня начинает кружиться голова. Перехватило дыхание, и я задышала часто-часто, стараясь при этом не смотреть Нилу в глаза, чтобы не выдать своё состояние. Но вопреки странному физическому дискомфорту, ощущения были как-то по-необычному… приятны, и мне хотелось, чтобы этот момент не заканчивался.
Неясное чувство какого-то странного томления с тех пор охватывало меня, стоило Нилу Дорану переступить порог учебной аудитории. Прошло несколько месяцев, прежде чем я сумела понять, какие биохимические процессы происходили в моём организме при встрече с Нилом, и тогда я решила, что если и позволю ещё хоть одному мужчине прикоснуться ко мне, им будет именно Нил Доран. С такими иллюзиями я жила примерно полгода, пока не хакнула базу данных с персональной информацией о сотрудниках колледжа. К слову, это была моя первая успешная попытка взлома, о которой, к тому же, никто не узнал. Но на этом радости и заканчивались. Из файла с делом Ника Дорана я узнала, что два года назад он заключил брачный контракт с некой Катериной Тейт, работающей нянькой в интернате. Конечно, я понимала, что брачный контракт между мной и Нилом невозможен в любом случае – мы не были ровесниками, а потому официальное заключение брака было бы недопустимым. В ОЕГ сексуальные отношения между людьми любого возраста разрешены, однако лишь при условии, что оба партнёра не состоят в браке с другими лицами. В противном случае такие связи были уголовно наказуемы. Видимо, преподаватель социального права – господин Лобзовский – однажды сильно впечатлился этим пунктом в Законе, если так ни разу и не заключил брачный контракт за свои сорок восемь. Брак навсегда лишил бы его возможности «беседовать» с юными ученицами о практических аспектах некоторых пунктов Закона.
