Наконец, удовлетворившись результатом визуального осмотра, Грег протянул руку к моему левому запястью. Я знала, что он проверяет, нет ли на мне электронного браслета. Но я хорошо знала правила: иметь при себе любые гаджеты во время сеанса алéксам запрещено, поэтому я оставила и браслет, и персональную компьютерную консоль в глайдере. И всё же детального досмотра избежать не удалось. Эмпаты параноидально осторожны.

– Напоминаю: ты можешь задавать любые вопросы, но решение, на какие из них отвечать я оставляю за собой. Расспрашивать о том, по какому принципу работает оборудование, даже не пытайся. Это абсолютно конфиденциальная информация, – голос тихий, низкий и очень ровный. Он говорил так, словно мы давние знакомые, которые просто в очередной раз встретились.

– Я запомню.

На мои глаза легла плотная кроваво-красная повязка:

– Меры безопасности, – услышала я, и Грег потянул меня за руку. Я чуть было не выдернула её машинально – мне физически неприятны прикосновения, особенно внезапные. Но сдержалась: слышала, что эмпаты не церемонятся со строптивыми алéксами, и чуть что – разрывают договор, особенно если поведение клиента кажется им подозрительным. Находясь на чужой территории, я вынуждена была принимать чужие правила игры.

Грег, по-прежнему удерживая мою руку, завёл меня в дом. В нос ударил неприятный запах въевшейся сырости и чего-то кислого. Я слышала, что в старых многоэтажных домах эмпатов регулярно протекают стены и крыши, из-за чего в них часто селятся грибки и плесень – вероятно, они и давали такое зловоние.

Мы петляли минут семь, поднимаясь и спускаясь по лестницам, проходя по длинным гулким коридорам, пару раз воспользовались лифтом. Очевидно, Грег пытался путать след. Только это была бесполезная затея: даже если бы мы целый час кружили по этажам, я бы не забыла маршрут.

Наконец, щёлкнул замок, меня перевели через порог и сняли повязку. В глазах резануло от яркого света внутри помещения.

Внезапно откуда-то выскочил большой лохматый зверь, и, размашисто виляя хвостом, сначала прыгнул на Грега, а потом зачем-то облизал и мои руки. Я дёрнулась, пряча их за спину. Да это же псина!

– Сидеть, Рик! – всё так же тихо, но твёрдо проговорил Грег. Собака забурчала, однако послушалась хозяина.

Я стояла как окаменевшая, впервые в жизни рассматривая вживую настоящего пса. Он оказался просто огромным – сантиметров восемьдесят в холке, с широкой грудной клеткой и сильными передними лапами. Рыжевато-коричневый окрас с чёрной «маской» на морде и сложенные пополам висячие уши делали его похожим то ли на медведя, то ли на льва. Увидеть зверя в человеческом жилье для меня было в новинку: домашних животных держат только эмпаты.

Ещё одно отличие общества эмпатов от нашего в том, что они с самого рождения остаются жить в родных семьях. Мало того, в таких семьях одновременно может проживать по нескольку детей, которых воспитывают сами родители. Они отказываются отдавать детей в специализированные интернаты в младенчестве. Да и потом предпочитают домашнее образование или образовательные классы, куда дети приходят лишь на несколько часов в день.

Вот он – первый признак нерациональности поведения этих людей. Эмпаты настолько привязаны друг к другу, к своим родителям, детям и даже супругам, что считают благом проживать вместе на крохотной жилплощади, видеть друг друга каждый день и постоянно контактировать. Их модель мира устарела ещё сотню лет назад, и они никак не способны этого принять. Негибкое, неэффективное мышление.

Примерно так я думала в тот день, когда впервые встретилась с Грегом. Так думают все алéксы. Потому что именно так нас научили думать.

Я не понимала, зачем эти люди, лишённые какой-либо государственной поддержки и поощрения, вообще заводят детей, для чего они добровольно решаются на этот странный шаг. К тому же, большинство из женщин-эмпатов отказываются от анестезии и операции по извлечению плода, предпочитая роды естественным путём, а матери сами кормят своих новорожденных детей грудью, словно дикие животные. Неужели все эти первобытные чувства способны настолько затмить разум человека – высшего создания на планете?

Сама я никогда не хотела уподобляться животным, и это было одной из причин, по которой я не стремилась заключить брачный контракт. Никакие государственные выплаты не заставили бы меня стать контейнером для вынашивания биоматериала. Больше чем на полгода отказаться от основной работы, переехав в спецучреждение для вынашивания плода? Позволить лазерному ножу разрезать мой живот для того, чтобы этот плод извлекли наружу? А потом пережить ещё одну операцию по удалению рубцов? Нет, всё это отнимает слишком много времени, которое я могу использовать гораздо продуктивнее.

Вообще-то, я всегда считала так: чем меньше людей на планете, тем спокойнее живётся каждому отдельному человеку. Из истории мне было известно, что незадолго до смещения континентов численность населения Земли достигала одиннадцать миллиардов человек. Но теперь, с учётом того, что из всех крупных континентов пригодной для жизни осталась лишь часть Евразии да несколько небольших островов, даже полтора оставшихся миллиарда жителей – это слишком много.

Проведя меня в одну из комнатушек со старинным интерьером, Грег подсоединил к нашим головам электроды с длинными проводами. Они сходились в замысловатом приборе, похожем на портативный энцефалограф. Сам прибор он закрепил на запястье левой руки. К этому времени Грег уже снял тёмные очки, и я обратила внимание, что у него стальные, и как-будто немного прозрачные глаза.

– Что мы будем делать? – я первой решилась прервать обоюдное молчание.

– Лично я буду есть, – кратко ответил Грег, снова надевая мне на глаза повязку.

– Зачем это? – я вспомнила, что хотела наблюдать процесс своими глазами, но меня лишили этой возможности.

– Когда светло, легче удерживать чувства на расстоянии. В темноте всё обрушивается на тебя, и ощущения становятся острее. А ведь именно это нам и нужно, так?

Я равнодушно пожала плечами, но быстро спохватилась:

– Да, конечно. Ощущения поострее. Это именно то, что нужно.

После этого Грег отвёл меня в какое-то другое помещение, вероятно столовую, и действительно просто сел есть, подвинув тарелку с едой и ко мне и помогая мне донести первые три вилки с едой до рта. Обычная лапша с соусом и овощами. Но благодаря этим чёртовым проводам, я впервые почувствовала предвкушение и блаженство. Именно так Грег обозначил эти чувства Грег – мне они отозвались внутренним покалыванием, а затем полным мысленным растворением во вкусе еды. А ещё разочарование. От того, что добавки не будет…

Сеанс окончился внезапно. По завершении ужина, Грег объявил, что для первого раза достаточно, и, не реагируя на возражения, снял с меня электроды. Затем всё так же, с повязкой на глазах, он отвёл меня в прихожую, помог обуться и, снова петляя кругами, вывел к паркингу. Всё это время я пыталась понять, что же сделала не так, чем разозлила продавца, и почему он решил прогнать меня. Но когда мы прощались он совершенно спокойно сказал:

– Мы сможем продолжить, когда ты отдохнёшь. Мои контакты у тебя есть.

Уже сев в кресло наземного глайдера, я поняла, что Грег был прав в своём решении не продолжать сеанс. Усталость, охватившая всё моё тело, оказалась такой всепоглощающей, что я даже не решилась управлять машиной, а сразу включила автопилот. Практически всю дорогу до дома я спала. Да, я могла полностью доверить управление глайдером бортовому компьютеру. Ведь исходный код к автопилоту написала я сама.

Одна из особенностей алекситимиков – это невозможность определить степень усталости своего организма, пока он сам внезапно не начнёт отключаться. Для большинства алéксов существует лишь два крайних состояния: абсолютная бодрость или полное истощение, когда уже с трудом добираешься до постели. С чувствами голода и насыщения у нас такая же полярность. Никакие промежуточные состояния мы не отслеживаем, и это безусловный плюс к нашей работоспособности. Обычно проблем из-за этого не возникает. Главное – соблюдать распорядок дня: просыпаться, работать, принимать пищу, ложиться спать в строго установленное время и следовать подсказкам персонального электронного менеджера.