Целый день мы бродим по нотофагусовым[8] лесам, отмечая деревья, подходящие для вырубки, крестами, а некоторые опоясываем краской, запрещая вырубать. Это так называемые «деревья будущего». Проверяем наличие возобновления лесов, исследуем новые районы и мониторим те, для которых уже составлены планы. К нашей деятельности местные жители относятся с пониманием. Они очень дружелюбны, их руки морщинисты, а кожа загорелая и обветренная, но взгляд очень спокойный. Их глаза не светятся каким-то там внеземным счастьем, но в них нет ни скуки, ни печали городских жителей. Трудно описать это ощущение кроме как – спокойствие, уверенное спокойствие. А уголки глаз прячут улыбку, немного хитрую, надо сказать.

Дома лесорубов в горах попроще и поменьше, чем у тех, что живут чуть ниже. Да и хозяйство в основном лишь лесное. Ниже же по склону еще выращивают овес, картофель и некоторые травы. Выше в горах хозяйничают почему-то в основном люди в возрасте, ниже – живут большими семьями, в том числе и с маленькими детьми. Жизнь лесоруба не проста – детишки горных жителей, возможно, разлетаются искать иной судьбы.

На ночлег устраиваемся на берегу Рио Норте. Палаточки, костерок, а на нем сосисочки с хлебом – «чорипан», по-местному. Из багажника извлекают блок пивных банок, а в традиционный бурдюк заливают чилийское красное. Как же они вечером без чая обходятся? Только пиво, вино и жареные сосиски.

– Боррачос, перо буэн мучачос, – смеется Пато. (Пьянчужки, но ребята неплохие.)

Иду к реке умываться. Меня нагоняет взволнованный голос Сигрид:

– Осторожно, там пумы!

Ага, класс. Пумы. Ну вас – я пошла умываться. Пумы подождут.

«Ай, мари, мари…» – это приветствие индейцев мапуче. Встает солнце. Начинается день. Начинается он с мате.

Засыпала я под журчание реки и храп Марсело из соседней палатки. Ночь в палатке без коврика – это, несомненно, новый опыт. Однако совсем не тот, который хочется повторить. Ну, по крайней мере, пума меня за попу не укусила во время ночного хождения в кусты, и то хорошо.

Первое ранчо с утра. Мы подъезжаем к домику на нашей машинке, а хозяин – верхом. Я не отрываю взгляда от коняшки. Так хочется в седло! Наши парни уходят решать их бумажные дела. Мануэль замечает мой восторженный взгляд, обращенный к лошади.

– Умеешь держаться в седле?

Я киваю.

– Ну, так полезай! – улыбается мне Мануэль.

Пока лесовики заполняют необходимые бумажки, я наворачиваю кружочек по полю. Столько лет не сидела в седле. Как же это замечательно! Лошадь совершенно пофигистически относится к моему присутствию на ее спине, но все же слушается. Как только я слезаю, сразу принимается усердно щипать траву.

«Пойа о пока?» – кричит Мануэль из машины стоящим на развилке дороги Пато и Марсело. Парни показывают пальцами, в какую сторону поворачивать, при этом каждый показывает в противоположную. Ох, уж мне этот чилийский! Пор айа о пор ака – а что они говорят?! Возьмите любую фразу на испанском, отрежьте у всех слов концы, слейте это все в одно слово, а потом произнесите с особым ритмическим рисунком. Можно еще прибавить пару исключительно чилийских словечек, и тогда вы получите язык, на котором здесь говорят. И они еще и издеваются, что я ничего не понимаю! И когда я переспрашиваю – нет, чтоб сказать помедленнее и нормально или другими словами – как же! – они просто произносят абсолютно тоже, также и с той же скоростью. Однако теперь я нашла на них управу – проблема не в том, что я не понимаю, а в том, что это некоторые не знают синонимов!

Уже темнеет, но работы в лесу продолжаются. Сиси, Пато и я навещаем последнюю ферму. В маленьком домике живут два лесоруба. Сегодня работаем до ночи и без обеда. Не пойму я что-то этих чилийцев. То у них возлежания на солнышке, матепития с местными жителями и вообще достаточно расслабленный стиль работы, а то они вдруг обед пропускают!

Спускаясь с холма по дороге к дому лесорубов, с которыми общались еще днем, натыкаемся на одиноко стоящий куст крыжовника. Три голодных лесовика на закате объедают пышный кустик. И, тем не менее, торопиться все равно некуда – Сиси и Пато передают друг другу самокрутку. Темнеет.

Так тепло, так уютно примоститься у маленькой печки, в деревянном домике на холме. Здесь живут два лесоруба и жена одного из них. Хозяин готовит мате. Из маленького чайничка заливает полное жербой мате и предлагает Пато. Тот благодарно кивает, но «спасибо» не говорит. Сказать «спасибо» означает, что все, больше не хочу мате. «Спасибо» здесь, как и в танго, говорят по окончанию процесса. Пато возвращает мате хозяину, и тот наполняет его водой вновь, передавая следующему. И так все идет по кругу.

Домик мне почему-то напоминает «Едоков картофеля» Ван Гога. Конечно же, обстановка не так бедна, а лица не так усталы, как на картине, однако этот полумрак, люди, работающие на своей земле и также, как «едоки», выращивающие картофель, – все это создает похожую по духу атмосферу. В доме нет электричества, лишь играет старенькое радио на стене, передающее программу Гаучо с традиционной музыкой и забавным говорком ведущего. Топится печь. Когда опускается мрак и уже не различить лиц сидящих, хозяин зажигает в углу небольшой газовый светильник. «Что, есть такие в России?» – улыбается он мне.

Особенно мне нравятся деревянные спинки стульев и плетеный диван у окошка. Проходит не один круг мате, когда, наконец, мрак за окном освещают фары автомобиля. Входят Марсело и Мануэль, чтобы присоединиться к матепитию. Кажется, никого не волнует, что время уже за десять и нам предстоит ставить палатки в полной темноте. Разговоры. Это очень важная часть работы. О деле и о жизни. Люди, с которыми работают мои лесовики, целый день проводят в лесу и в работе на земле, каждая семья живет далеко от иной, и даже приехать в Койайке на какое-нибудь собрание для кампесинос для них – целое событие. Поговорить – это очень важно. И, конечно же, навернуть десяток кругов мате.

Полночь. Где-то рядом журчит река. Я устало брожу во мраке, пытаясь найти подход к воде. Мы встали около восьми и ездили по участкам до 11 ночи. Почти на ощупь поставлены палатки и разведен костер. Я поднимаю голову и замираю, погружаясь в звездное небо. Там, в этой необъятной безбрежной глубине, извиваются мириады светящихся существ. Если неотрывно смотреть на звезды, то кажется, что наиболее яркие из них приближаются, почти касаясь носа, а те, что поменьше, уходят вглубь. Небо приобретает трехмерность, а ты словно погружаешься в него, как в воду. А светящиеся звери плавно покачиваются вокруг. Я никогда в своей жизни не видела столько звезд! Даже в горах Кавказа. И звезды здесь совсем иные. Вон у гребня висит Южный крест, похожий на воздушного змея. Он, в противоположность нашей Медведице, указывает на юг. В другой стороне растянулся, держа одной рукой лук, небесный стрелок. И, конечно же, Млечная дорога простирается вдоль всего небосклона.

Мы идем среди извилистых стволов вековых подокарпусов[9], продираясь сквозь их опавшие ветви и бамбуковый подлесок. Атмосфера совершенно отличается от нотофагусовых лесов, что мы обследовали ранее. Здесь прохладная влажность исходит, кажется, от самой каштановой коры этих деревьев, эндемиков Южного полушария. Кора их слоится, что является характерным признаком данного вида, и покрыта различными мхами и лишайниками, также свисающими с ветвей, придавая деревьям еще более зачарованный вид. Это совершенно волшебный лес. К сожалению, и он идет на отопление и постройку домов. Топить дома подокарпусом – уму непостижимо!

Приближаясь к последнему месту, мы встречаем хозяйку угодий, идущую с подругами куда-то по дороге. Большая удача, что мы ее заметили, а то ждать бы нам неизвестно сколько ее возвращения. Сигрид быстро запихивает меня к себе на колени, а рядом усаживает жену лесоруба. И вот такой веселой компанией мы отправляемся к великолепному деревянному домику. Рядом с ним бегают куры и утки, за углом притаились два жирных хряка. На заднем дворе футбольное поле и округлое строение наподобие чума.