Во время одного из выступлений я не отвожу глаз от докладчика, пытаюсь уловить хотя бы общий смысл его речи.
– Не волнуйся, – кивает мне Сиси, видя мое сосредоточенное лицо, – никто не понимает наш чилийский!
Сиси – единственная дама в офисе, не считая меня. Обворожительная чилийка постоянно травит анекдоты:
– Хочу купить себе грелку… По ночам очень мерзнут ноги, – жалуется один дедуля другому.
– Зачем тебе грелка, купи кота, – советует второй.
На другой день пожилой чилиец приходит с расцарапанным лицом.
– Что случилось? – удивляется его друг.
– Ну, видишь ли, вчера, когда я стал заливать горячую воду в кота…
К разговору о грелках успели перейти в процессе обсуждения ближайшей лесной вылазки. На замеры приходится уезжать иногда и не на один день.
– Эй, Паулина, зачем тебе теплый спальник, мы же тебе отдаем нашу лучшую грелку, – смеются коллеги, намекая на моего напарника.
Несколько часов reunion… чилено, чилено, чилено…
Наконец, все расходятся по рабочим местам. Энрике вызывается помочь мне и Сиси освоить новую систему для работы с картами. Он сейчас «на больничном». Недавно Энрике и его напарник Хави попали в страшную аварию. Чилиец с тремя кусками металла в его спине и руке очень жизнерадостно рассказывает о произошедшем. «Мы живы – это главное, – говорит он, – а мой друг скоро сможет снова ходить без костылей». Они попали в оползень. Энрике помнит, как, выпрыгивая из машины, почувствовал: что-то врезалось в спину и он перестал ощущать руки. Его друг Хави лежал рядом с вывернутой и переломанной в нескольких местах ногой.
«Я не думал тогда ни о своей дочери, ни о смерти. Я не молился, – говорит Энрике, – я знал только одно, что мне во чтобы то ни стало нужно дойти до ближайшего жилья и вызвать помощь, иначе мой друг умрет». Энрике не мог шевелить руками, он мог только идти. До ближайшего жилья было несколько километров вверх по склону. Энрике нужно было преодолеть две изгороди и перейти вброд реку, и все это – без помощи рук. Но даже когда он смог добраться до дома, где хозяина не оказалось на месте, и вызвать помощь по рации, ему отказались прислать вертолет. Двух раздробленных людей везли на машине по склонам и сельским дорогам до больницы. В «скорой» даже не было морфина. Первую порцию обезболивающего они получили лишь наутро.
«Я помню, как сидел у огня, залитый кровью, а вернувшийся хозяин домика заварил мне мате и дал закурить».
Энрике чувствует себя значительно лучше, но на работу его пока не пускают. Он скучает по лесным вылазкам. А тем временем заманивает нас с Сиси к себе домой обучать нюансам компьютерной картографии. Оказывается, что лучшая программа придумана русскими. Сейчас в офисе используют Google Earth, но Энрике показывает нам преимущества Sus Planet.
– Видишь, – говорит он Сиси, – недаром к нам занесло русского волонтера!
Они мыслят здесь совсем другими понятиями времени. Я заметила это, еще когда общалась с Крисом на кораблике. Он, делясь своими планами на будущее, сказал, что свое дело собирается начать где-нибудь в 40, а пока будет путешествовать. Помню, это так поразило меня. Сорок – это же уже та часть жизни, когда ты идешь с горы. А он собирается в это время только что-то начинать. Меня вот в мои 26 уже всю трясет, что я ничего не сделала в жизни.
Энрике говорит мне за обедом: «Если ты хочешь чего-нибудь добиться в Патагонии – не спеши».
«Понимаешь, здесь очень долго добираться из одного место в другое. Если где-то ты потратил бы два часа на дорогу, то в Патагонии ты потратишь шесть. Поэтому люди здесь умеют ждать».
Вот! Здесь действительно все именно так. И как меня, такую нетерпеливую, потянуло в столь «медленное» место?
Продолжая обсуждение моего путешествия по Чили, Энрике говорит:
– Да, в Чили много интересной работы…
– Да. Одна проблема, – отвечаю, – мне нужна виза для работы здесь, а это куча сложностей, бумаг…
– Ну да. Или жених, – смеется Энрике.
Только вчера, когда мы ехали в эль кампо «на шашлыки» к Марсело, его девушка Алехандра выясняла причины моего путешествия.
– Я приехала, чтобы подумать о жизни.
– А, – с пониманием кивает она, – найти парня.
– Да нет же, найти себя. Я хочу понять, что я хочу делать в этой жизни…
– Ну да, я ж и говорю, найти парня!
Алехандра и Марсело смеются, а я думаю: «Ну да, к концу путешествия меня выдадут замуж, устроят на работу… ну, если нет, то, может, хоть чамаме танцевать научат».
Вечерняя рапсодия
За окном тыквенным светом загораются приземистые фонари. Они рассеянно освещают небольшое пространство вокруг себя. Еще не стемнело. Выше крыш одноэтажных домиков, разбросанных по ухабистому ландшафту городка, поднимаются холмы. Кажется, что они ворочаются перед сном как неуклюжие великаны, устраивая поудобнее свои облезлые бока, тут и там пестрящие охристыми проплешинами. А выше клубятся нежно-голубые облачные стайки, купаясь в молочно-розовых небесах, словно катаясь по только что постеленной простыне.
Фонари разгораются все ярче, облачные бочка сереют, а небо нежным фиалковым пологом укрывает успокоившихся великанов.
Вот и наступает моя вторая ночь в Койайке.
Мне хочется отобразить каждый перелив, как Моне писал свои стога. Каждое мгновение краски меняются, наполняя мою грудь томлением от невозможности описать красоту и свежесть оных. Господи, дай мне в руки кисти!
Боррачос, перо буэн мучачос
Утро начинается с пустого офиса. Если для меня девять утра означает 8.40, то для чилийцевэто около 10. Зато мы почти сразу выезжаем. В чилийской Патагонии лучшее, что возможно сделать, – это расслабиться и получать удовольствие. Планы все равно изменятся по нескольку раз за вечер, а с утра выяснится, что мы будем делать вообще что-то иное. Ну, а время… – это и вовсе общее предписание, а не закон.
Красный минивэн с рисунком бобра – защитника леса на боку несется по горным дорогам прочь от Койайке. Транспортное средство принадлежит вышестоящей организации КОНАФ. За рулем один из ее представителей – Мануаль, а рядом – Пато. На самом деле имя этого темноокого бородача – Патрисио, но по местной традиции давать прозвища имя было сокращено до Пато, что в переводе с испанского означает «селезень». Вот так это красивое имя приобрело перепончатые лапки.
На заднем сиденье примостились трое – Марсело, Сигрид (Сиси) и я посерединке. Нам предстоит трехдневное путешествие по лесам отдаленных угодий этого района. Цель работы обеих организаций – мониторинг состояния естественных лесов, контроль над вырубкой и просвещение в этом вопросе местного населения. Поэтому ближайшие три дня мы будем колесить по фермам лесорубов, отмечать деревья под вырубку и под сохранение и проверять, как исполняются предыдущие планы использования леса.
Внизу расстилается долина реки. Наш минивэнчик с ревом вскарабкивается на крутые перевалы, над которыми кружат кондоры. А потом по уходящей за горизонт дороге несется сквозь чилийскую пампу, а в машине играет музыка мапуче (одно из индейских племен Патагонии, но о них чуть позже).
На некоторых склонах у меня возникает ощущение, словно я на американских горках: машина спускается вниз, а склона за капотом не видно! Когда мы, почти что стоя на двух боковых колесах, объезжаем пни, Марсело, замечая мой озабоченный взгляд, интересуется: «Думаешь, мы перевернемся? Для того чтобы машина перевернулась, нужен вот такой угол, – наклоняет ладонь, – а у нас пока только вот такой». Спасибо, успокоил.
Мне представился уникальный шанс увидеть жизнь чилийцев изнутри. Не горожан, а тех самых простых людей, на которых и держится любое государство. Маленькие деревянные домики посреди необъятных просторов. До соседей пешком зачастую не дойдешь. Зато есть старенький, искореженный до совершеннейшего металлолома грузовичок для перевозки дров. А то, может, и лошадка, а по двору у дома бегают куры, а у кого еще и индюки, и утки.
