Они не поделили девушку, что легко была прикрыта нежнейшей простыней, так простыню еще не брал. Когда часы пробьют десять, а дом заходит от опаздывающих, солнце нарисует на небе привет от космоса, паром, везущий по другую сторону переправы, и перец с солью из ресторана насыщает с влажности утомленного языка. В сторону, где поднимаются широченные ели, спят в берлогах семьями медведи, через наст с подушкой чувствуется начало лета, когда не все согласны будут с борьбой за идеалы и отказ от места в пищевой цепочке, где между колосящимися хлебами и тропами через бурьянистый овраг найдено решительное противоречие точно в гастрономе на выборе между похожим блеском прилавков. Мечтой стать мерчендайзером делился с ними один из лучших друзей, но память не дала повода внести лицо в реестр.

Началась борьба, они убирали пальцы, стремящиеся решить исход за горло, непорядочно и улично буднично, пока были в запасе серии, но не все хотели сражаться с ленью. Четыре в лоб на два в живот с проникающим, один собрался зрителей, ударив обождав поверху и зацепив голову, что была против нокаута. Птицы подлежали транспортировке. Бройлер не имеет головы, а петушатина дает наваристый бульон, особенно когда берешь полпетуха и морозишь до инея, затем рубишь на заднем дворе словно удачный для пламени сук. Жизнь не имеет под собой основания для тяжелых раздумий, но все отнекиваются от роли Молчалина, явно следуя кругу карет в Оружейной. На их счастье не было ни ножей, ни разрешения. Корм кур был голландский.

Нечто привлекло внимание в конце переулка, где двое целовались со знакомой милахой. Девушка начала отбиваться, бить в грудь кистями. Вырвалась, членораздельно произнесла «Господи, насилуют». Один сорвал джинсы до края красивых ляжек. Второй принялся стягивать через голову кофту. Андрей подбежал, вдыхая полной грудью адреналивый воздух.

– Оставьте девушку.

– Мы не делимся.

С милым восторгом полетели в голову хуки, второму достался аперкот. Драка не была долгой, перемежалась руганью. Сочный антрекот на утренней сковороде остался без яиц, магазин был закрыт.

– Давай, первый. У всех было.

Андрей побил еще с превосходством контроля. Девушка металась, не хотела быть спасенной им. Насилие достало, выбило из рамок приличия, мир сходился горизонтами по горизонтали от блеклых лучей солнца через плотные облака. Андрей махнул, пошел дождь. Он заговорил с ней, признался в любви, долгих ночах после с ее образом, молился перед образами у корешков о соединении судеб, свадьбе с гостями, тюльпанах на ковре из церкви. Точно на пасху они соединятся в порочном сладострастии, обнимутся родительскими блинами. Насильники отступали:

– Ты сделал нас насильниками, тебе не простят.

Один сделал шаг навстречу, позитивно перемахнулись. Наклонился, якобы спросить и приятно для взрыва ударил, Андрей бил в голову, представив на мгновение счастья их будущий дом, искусственный камин, золото подсвечников. Жесткий амбиент насытил после постельных забав.

Они разочаровано ушли. Она ждала удаление фигур. Затем улыбнулась, и не отреагировав на искреннее предложение встречаться, пошла по диагонали. У плитки фасада подняла плиссир и помахала на прощание, риском прошлого свергнуть будущее с пьедестала. Звучали слова не верить тому что видишь, быть не совсем собой, не оставаться расставаясь в дураках. Советов было пять, про варенье и любовь.

Земельный холод и до костей земля, в глазах солнце пашет и бьет человечество изнутри. Не все хотят жить и праздновать, когда согласие нарушено, многим человечность представляется чем-то большим. Огни, ночной город, не надо сон, когда все осталось раскрытым, словно ставни в огне и плач стен, люди боялись солнца и жестокости в отношениях, где мир бьет в себя больше чем надо. Совсем вбив в жизнь остаток бензина, топить на ладонях с мечтой. Остановиться в придорожном кафе, поесть спинки. Мяса с годами становилось все меньше, вкус его падал.

В облачном краю живут те, кого нет. Разбив о сердце фужер, шампанское рекой. Через шесть часов после битвы насмерть жизнь была пустынна и тяжела в раю, где никто не ждет. Абордажники курили на склоне, передавили сонный коньяк. Печень не болела после вчерашних возлияний. Кругом сколько хватало глаз была снежная пустыня, где летали бликами снежные пики, ледовые постаменты изваяниями как античных статуй. Вбив в землю микрофлаг с патентом, огни печально взирали на несущиеся вниз фигуры, оценивая целяк.

Никто не станет объяснять, что за этим скромным снежным холмом имеется впадина, где враги готовятся вбить в землю микрофлаг. Разрешение на отстрел сыро выпирало гортекс. Они спустились, бросились в неравную схватку. Сигал точно, прыгнул на укрепление последний.

Всем подогретым подскажет, что мир плывет под водкой с винегретом, полета конфетой, ярким свет через ставни открытые весной, когда летают бумажные самолетики и прыгают в снеговиков дошкольники, несет борщом из распахнутых форточек, хозяйки пьют колосянку, джентельмены предпочитают овсянку, с пьянки на пьянки чтобы не отсосали как пиявки, мокрые шарманки кутают в плащи эксгибиционизм. В сапогах скоро растает носковая наледь, проберет до костей точно через доски мартовской палубы. Против течения медленно и без извилин между сужающимися берегами, где смысл не имеет греха, и все остается точно в лунном шекспире, где на премьере аплодируют рядами и наблюдается феноменальный разгардаж.

Было поздно, снег заметал холодный двор. Стояли напротив друга, мечта и позор. В коридоре не было светло, лишь шумел кондей. Не закрыв дверное полотно, они прошли в покои. Не все были довольны ее платьем. На нем застежка открывалась спиной. Не мешал метал. Точно слезы ее шаги. Грохот протекторов. Все быстро разделись, плевками пала одежда. Секс переходил в насилие. Это робко смущало, тревожило. Ее стало больно. Она вырвалась и прыгнула с балкона. Капот. Она побежала, кричала в ужасе. Остановилась машина, неопрятный водитель завез в лес. Поняла без слов и минуты разделили ожидание и страсть. Восторг не был долог, счастье в будущем не страдало.

Звон разбитой посуды снова привел в чувство.

Утро хмуро вечерело, не давая шансов опомниться.

Придти в себя, возненавидеть происходящее. Не было и восторга, кроме желания просить о милости со стороны бога, что тайно поддерживал на перепутье.

Там было не более ста разбойников, они пели громкие песни, жгли знойно факелы. На них набросилась ватага с карабинами. Войдя в кабинет, олигарх потребовал для доклада двадцать китайцев. Они кланялись, просили поменять кофе на лимонад. После краткого брифинга стали смотреть футбол. Это не принесло ожидаемой выгоды для потепления отношений. Секретарша в просторной мини предложила соединить с Вашингтоном. Они были готовы вылететь, но Атлантика неспокойна. Не сегодня произойдет подписание, когда все будут согласны с означенным результатом, посчитаны деньги, шелестящий хруст свежих пачек евро. Было невыносимо признать, что контракт не ушел, остался в машинах, люди бьют по карманам.

Нефть кончается каждый квартал, хорош был девятый-десятый. Нет потребности в обслуживании трубы, лишних людях на отдаленных вышках. Всем приходится слушать рявки. Гости из Поднебесной предложили более миллиона за небольшой отворот. Гуанчжоу не самый большой город, но очень приятен. Там продают на рынках некачественный товар. Это их Родина, то место где они плачут. Китайцы миролюбивый народ. Статуи Будды по обочинам проселочных дорог. Печаль на переживших фестиваль лицах, не все довольны скорбью на могильных процессиях, тем что нет минимальных средств для жизни, не хватает даже на поездку за фруктами в соседний улус.

Кустарниковое производство обуви, столь приятное в экономический рост не дает повода гордиться работой администрации. На некоторых из прибывших были те самые найки из Гуанчжоу.