Он посмотрел в глазницы скульптуры, которую создал.

  - Ты знал, всегда знал.

  Кёрз отвернулся и кашлянул, достав ногтем кусочек сердца, застрявший в зубах, затем задумчиво прожевал его.

  Наконец, я смог рассмотреть окружающую обстановку во всём великолепии. Комната, где находился мой примарх, была примечательной во многих смыслах. Довольно просторный зал без видимого входа и с небольшим окошком под потолком был наполнен посетителями. Обычные смертные, уже не ведавшие страха, заполонили всё помещение - из каменных стен торчали кости тысяч жертв. К острым, как бритва, ребристым узорам на железном полу примёрзли кровавые кляксы. Несчётное множество человеческих тел свисало с крюков в стенах, на их лицах посмертной маской застыла агония. В единственном чистом месте зала стоял отлитый в виде раскрытых крыльев летучей мыши железный аналой. На нём лежала книга в переплёте из человеческой кожи.

  Главной достопримечательностью помещения был величественный золотой трон с тем, что изначально принималось за статую Императора. Хотя почему принималось, это и была статуя Императора. Просто изготовленная не из мрамора. На троне неподвижно, с отрешённым видом, восседал человек. Его руки мёртвой хваткой сжимали подлокотники, а тело покоилось в стальных объятиях трупного окоченения. Вокруг этой основы бледный скульптор слой за слоем создавал произведение искусства. Глиной ему служила принадлежавшая когда-то живым людям плоть. Любой, кто хоть раз видел Повелителя человечества, смог бы оценить невероятное мастерство творца.

  Тело, что служило основой статуи, претерпело много изменений. Многие части были заменены. Руки удлинились за счёт дополнительных суставов, к ногам были пришиты чужие голени, тело разорвано, увеличено и снабжено ещё одним позвоночником. Голова собралась из четырёх черепов. Голосом статуи стала тишина. Вокруг трона лежал сваленный кучками строительный материал: руки, ноги, туловища, головы, мозги, сердца, опорожнённые от дерьма кишки.

  Обычному человеку комната показалась бы домом демона, темницей ужаса, насквозь провонявшей смертью. Мне? Родным домом, уютным и достойным самого примарха.

  Внимание так же притягивали фигуры других космодесантников, что как и я застыли в тенях зала. Без сомнений, все они принадлежали к Восьмому легиону Повелителей Ночи или варбандам, что оттуда вышли. Геральдика, символы устрашения, куски людей на доспехах - всё знакомо. Некоторые космодесантники несли на себе символы Хаоса Неделимого или конкретного бога, но ничего более определённого сказать было нельзя - всех нас скрывал туман. Я мог рассмотреть лишь соседей слева и справа, точнее, увидеть несколько деталей. Один из них сжимал в руках цепную глефу весьма искусной работы, а второй - рукоять силового меча, украшенную символикой Кровавых Ангелов, с куцым огрызком золотого лезвия. Куда остальной меч подевался, оставалось неясным.

  - Но хватит о примархах. Отец, я всегда хотел спросить тебя о том, как воспитывать собственных детей. Воины, которые вернулись после уничтожения Нострамо, были испорченными. Лучшие из них заблуждались, худшие были просто жестокими тварями. Я не знаю, когда мой Легион начал своё падение, знаю лишь то, что когда я это заметил, было слишком поздно.

  Он почесал под рёбрами, которые выступили из-за постоянного недоедания. Кусочек человеческой плоти, засохший на его коже, отвалился.

  - В свою защиту могу сказать, что чрезвычайно сложно сконцентрироваться на настоящем, когда будущее постоянно является к тебе незванным гостем. Как я должен был заметить гниль Нострамо, когда все мои дни заполнялись отравляющими видениями будущего? Ты снова потерпел неудачу, отец, дав мне силу предвидения. Правосудие абсолютно, и благодаря тебе я очень рано узнал, что отклонюсь от его стандартов и стану преступником, который не заслуживает ничего, кроме смерти. Можешь себе представить? Быть созданным для выполнения определённой функции, и, выполняя её, узнать, что сам являешься враждебным для этой функции, каждый день видя свою смерть по приказу собственного отца в качестве наказания. Наказания за то, что просто следовал путём, проложенным для тебя этим самым отцом. Ты создал меня арбитром правосудия. А ещё ты создал меня чудовищем. Примирение того и другого невозможно. Стоит ли удивляться, что я обезумел? - Прошипел он сквозь заострённые зубы, его слова были полны холодной ярости. - Я ни в чём не виноват. Во всём виноват ты. Кровь миллиардов невинных на твоих руках, не на моих.

  Он стал мрачным, его голос приобрёл вкрадчивые нотки.

  - Ты сделал меня судьёй. Это моя цель. Я оцениваю души. Хочешь узнать, отец, как я буду судить тебя?

  Он наклонился так близко к скульптуре, что его нос коснулся мороженой плоти.

  - Виновен, - прошептал он.

  И вновь - тьма и тишина.

  - Я смирился со всей этой кровью и агонией. Я ни в чём не виноват. Нельзя сожалеть о диктатах судьбы, потому что над ней нет власти. Я больше не буду мучить себя из-за своей природы, потому что и она была мне неподвластна. Однако я сожалею об одном.

  Он закусил губу, не решаясь открыть свой секрет.

  - Если бы я мог изменить одну вещь, я бы сделал это не задумываясь, - он отвернулся от безмолвной статуи, обнаружив, что легче признаться, когда на него не смотрят окровавленные глазницы. - Когда ты пришёл ко мне и предстал во всём великолепии, я должен был отказать тебе. Я никогда не должен был принимать имя, которое ты мне навязал. Ибо из всех ужасов твоего правления я извлёк один урок, одно небольшое понимание самого себя. Ночной Призрак был прав. Он был чудовищем, это правда, но такова человеческая природа. Мы можем надеяться лишь на то, что лучшие чудовища спасут нас от худших. Его действия были кровавыми, но в результате на его мире воцарился мир. Впервые за тысячелетия. Лишь после того, как я покинул Нострамо и взвалил на плечи твоё бремя, моя судьба была предрешена.

  Он улыбнулся горькой, уродливой улыбкой.

  - Отец, отец, отец, - произнёс он.

  Единственная слеза скатилась по его щеке. Во время её падения небольшая часть былого величия примарха вернулась. Патина скверны была смыта печалью. Под грязью и запёкшейся кровью сияла чистая белая кожа, созданная искусным генетическим мастерством.

  - Если бы мне снова представилась свобода от цепей судьбы, я бы никогда не стал Конрадом Кёрзом. Конрад Кёрз был предателем. Неверующим. Психом. Но хуже всего, отец, Конрад Кёрз был слабаком. Ночной Призрак был сильным. И в этом погружённом во мрак аду, который ты создал, слабость - величайшее преступление из всех.