Поэтому Кроули с облегчением заключил, что оприходовать Гармони значит попусту потратить время — никто даже не удивится. Склонить к взятке или должностному преступлению тоже не вариант — он же нацист в окружении таких же нацистов, кто вообще это заметит?

Задание оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал — тут требовался творческий подход. Что ж, возможно, ему придется навлечь смерть на Штефана Гармони, раз стандартные подходы не подойдут… и тем не менее было что-то противное в таком «неэлегантном» решении проблемы. Лигур с Хастуром не раз говорили о таком понятии, как мастерство…. что ж, тут оно потребуется.

Необходимо было убрать высокопоставленного чиновника, повлиять на ход войны — пусть и ненамного, пусть и не так, как хочет руководство, но все равно — двух зайцев одним ударом.

Таким образом, Кроули начал продумывать излишне изощренную кампанию, сутью которой было наиглупейшим образом подставить Гармони и вывести его из игры. Кампания включала в себя вхождение в доверие к робкому, но вспыличивому офицеру-недомерку, а затем его продвижение на пост, который позволял бы ему управлять маршрутами бомбардировщиков из ретрансляционного пункта. Затем Кроули должен был «подружиться» с его женой из Рейнланда и однажды ночью очень заметно вылезти из окна ее спальни — так, чтобы все соседи видели. И наконец, он должен был привести всех к выводу, что виноват не кто иной как Гармони, а офицера вывести из себя ровно настолько, чтобы тот возжелал Гармони смерти. Дальше уже дело за малым: узнать, где конкретно Гармони будет в определенную ночь и передать эту информацию нашему офицеру на ретрансляционном пункте.

Легче легкого.

Посредством телефонных переговоров с двойным агентом по имени Грета Кляйншмидт Кроули обнаружил, что цель вместе со своим напарником Глозиером планируют ночную встречу в церкви в районе Сохо — некий продавец книг должен будет передать им артефакты, что те искали. Кроули предположил, что этот человек тоже нацист, а, значит, заслуживает уготованной ему участи.

На протяжении суток он отслеживал перемещения Гармони и Глозиера, дабы убедиться, что в назначенное время они действительно будут в церкви. Фройлян Кляйншмидт сыграла в этом очень важную роль — особенно, когда сболтнула, что Гармони охотился за коллекцией книг.

Внутри Кроули все похолодело.

— Книг? Каких?

— Книги пророчеств по большей части. А что?

— Черт, серьезно? Из всех книг мира… — вырвалось у него. — А откуда эти книги?

— Я уже тебе говорила. Есть книготорговец, он знает, что они хотят его убить, но…

— Торговец редкими старыми книгами. В Сохо…

— Да, точно. Он немного туповат — он думает, что я на его стороне.

— Твою мать!

— А что такое?

— Да много чего! Только гильотины не хватает.

— Не поняла?

К своему удивлению и огорчению, следующей ночью Кроули стоял в той самой церкви в Сохо, вклиниваясь в разговор торговца редкими книгами и трех нацистов-мудаков. Жарило как в Аду (буквально), а продолжительное нахождение на освященной земле вообще могло стать для него последним.

Но к черту опасность — что ему еще делать? Оставить лучшего друга погибать в бомбежке, сгореть до головешек и развоплотиться, чтобы затем его строго отчитали и, возможно, не позволили больше вернуться на землю?

Поэтому Кроули сделал то, зачем пришел — предупредил Азирафеля, что скоро сюда ударит бомба и предложил им обоим чудесное спасение. Но в последнюю секунду до взрыва Кроули с ужасом заметил, что книги пророчеств были в руках не Азирафеля, а Гармони — а значит, им было суждено сгореть. И тогда он сотворил еще одно чудо…

В каком-то смысле в его жизни это стало поворотным моментом, а судя по увиденному, и в жизни ангела тоже.

Нельзя сказать наверняка, что пронеслось в голове Азирафеля в ту ночь, но он был стойко убежден, что ангел любил его и до этой ночи — на протяжении нескольких веков, а может, и дольше — сам Кроули любил ангела определенно дольше. Однако позволял ли себе ангел когда-то это прочувствовать и внутренне осознать? В этом он не был уверен от слова «совсем».

Однако, когда он вручил ангелу саквояж с нетронутыми книгами, он увидел, как в глазах Азирафеля, словно огонек, затеплилось смутное осознание. Видеть это было невыразимо прекрасно и… мучительно одновременно.

В этот момент Кроули почувствовал, как на него накатывает прилив нежности, плавно спускается в низ живота и обретает до боли знакомое физическое воплощение.

С этим ощущением пришло еще кое-что. Воспоминание. Он вдруг увидел перед собой залитую ночным светом спальню, потрепанное постельное белье и жену нашего легкого на расправу офицера. Не то чтобы это было совершенно необходимо, да и самым приятным служебным сексом за всю карьеру это не назовешь. Скорее наоборот: с течением времени такие рабочие «перепихоны» становились все более пресными и предсказуемыми — и все же Кроули продолжал прибегать к ним как к возможности отвлечься от прочих мыслей. Для него они были чем-то вроде неубедительной, но рабочей отговорки.

Так и секс с фрау Раймер из Рейнланда был частью продуманного, изощренного, но не очень разумного плана; приятным этот секс тоже нельзя было назвать. Ее пышная комплекция его не смущала, но будь он человеком, ей бы не составило труда придушить его грудью в приступе возбуждения. Голос ее и сам по себе действовал ему на нервы, но когда она приближалась к оргазму, то начинала перечислять имена всех габсбургских правителей, начиная с XI века — от этого ему просто становилось жутко, и не в хорошем смысле. Кроме того, они совокуплялись под непрекращающийся плач ребенка, на которого она не обращала ни малейшего внимания. Потом она, конечно, спустилась к нему, но лишь двадцать минут спустя, когда они закончили. Кроули попробовал тоже не обращать на плач внимания, но не мог. Даже если не брать в расчет любовь к детям — как вообще можно на чем-то сосредоточиться, когда рядом плачет ребенок?

Как только она заснула, он как можно скорее выбрался оттуда, но ровно настолько, чтобы его заметили. Дождаться правильного момента — вот, что самое главное в скандалах на почве любви. Точнее не любви, а как там называется все то, что не любовь?

Все то, что не любовь.

Не любовь.

Это называется «трахаться». Кто-то скажет по-другому — «грешить».

И это предательство.

Ведь любовь у него уже была. Об этом он тоже вспомнил. Любовь стояла прямо перед ним.

На него внезапно нахлынула ненависть. Ненависть к себе.

Любовь не входила в его обязанности, но была неотъемлемой частью его самого, и неважно, что он — демон. Любовь — это единственное непорочное чувство, что у него есть, и нельзя обесценивать ее подобными любовными драмами с теми, кто для него ни черта не значит. Веками он ненавязчивыми поступками проявлял истинную любовь по отношению к своему другу, и теперь нельзя это опошливать, унижать себя или унижать Азирафеля подобными бездумными выходками. Нельзя предавать эту связь, пусть и негласную.

С тех пор он никогда не использовал секс в качестве инструмента соблазнения. В связи с этим ему пришлось стать еще находчивее и убедительнее, но это не заставило его изменить решение.

Таким образом, уже 78 лет Кроули не предавался чувственным удовольствиям.

_______________________________________________________

Поэтому очевидно, что так он встречал день в первый раз.

Да и ночи, подобной этой, у него тоже никогда не было.

Кроули притворялся, что все это у него было, и делал это много раз. Фрау Раймер в 1941 году была последней в тысячелетиями тянувшейся череде вынужденных и порой вполне энергичных свиданий, где жертва и понятия не имела, какую роль ей суждено сыграть в очернении или погибели ближнего. Или себя самой.