Но это… этого он ждал с самого Начала Времен. Высшее проявление любви. Счастье искомое и обретенное. Истинное земное наслаждение.

Кроули уперся в плечо ангела, часто дыша и слушая ошеломленные тяжелые вздохи ангела. Затем он открыл глаза и с удовольствием посмотрел вниз, на чудесное сверхъестественное существо. Шесть тысяч лет мучительного и изощренного воздержания наконец обрели физическую форму и лежали каплями на бедре Азирафеля. Пожалуй, это была самая чистая любовь, что ему доводилось видеть.

____________________________________

Несколько долгих минут они пролежали в тишине, а затем Кроули наконец встал, сходил в смежную со спальней ванную комнату и принес полотенце.

— Ну что? — спросил он и протянул полотенце ангелу.

Азирафель посмотрел на него, сел на кровати и принялся вытирать с себя результат их с Кроули труда.

— Полагаю, каждый из нас мог бы просто щелкнуть пальцами и все бы само вытерлось, — заметил Кроули.

— Угу, — ответил Азирафель, кинул полотенце на пол и лег обратно.

Кроули лег рядом с ним, поцеловал в плечо.

— Говорить можешь?

— Я не знаю, что.

— Из-за того, что ты настолько ошеломлен и не можешь связать и пары слов? Или потому, что хочешь сказать нечто трудноосмысляемое?

Внезапно Азирафель хмыкнул:

— Первое.

— О, тогда хорошо, — ответил Кроули, переворачиваясь на спину. — Так и должно быть.

— У меня ощущение, что весь мой жизненный опыт в одночасье перевернули с ног на голову. В прямом смысле.

— Так и есть.

— И ни с того, ни с сего я уже не могу быть таким, как раньше, и я… понял. Понял, почему люди люди так гонятся за этим и часто платят за это непомерную цену.

— Ага. Теперь ты видишь, почему мне порой было даже слишком легко выполнять свою работу.

— …а мне мою — практически невозможно.

— И мы только начали, ангел. Ты не испытал и малой доли ощущений из всего возможного спектра.

— А сколько этим можно заниматься за ночь?

— Ты про меня спрашиваешь? Или вообще?

— Вообще.

— Зависит от многих факторов. В случае с людьми — чем моложе мужчина, тем неутомимее. У меня были любовники двадцати лет, которые не знали усталости. Были и шестидесятилетние, которых хватает всего на один раз, а потом им был нужен день на восстановление. Хотя это — чрезмерное упрощение. К тому же есть и женщины, но это — совсем другой мир.

— Бог мой…

— Что касается нас, то это — три-четыре раза без особых усилий, а если немного постараться или добавить магии — и того больше.

— Боже, я умираю от голода, — сказал Азирафель. — Пойдем поищем что-нибудь перекусить и…

— Пойдем на второй заход?

— Да. Если хочешь.

— Хорошо.

— Так ты хочешь или нет?

— Скажу один раз, ангел: я всегда хочу.

Комментарий к Глава 8

Ну что, какие мысли? Can I hear a Wahoo?

========== Глава 9 ==========

Кроули уже давным-давно понял, что человеческие существа в ситуации смертельного страха становятся на порядок изобретательнее и красноречивее демонов. На практике это позволяло им ломать друг другу жизнь гораздо успешнее, чем любой демон мог даже мечтать. Естественно, злонамеренность как таковая Кроули невероятно импонировала. Тот факт, что люди вели себя друг с другом как мудаки без какой бы то ни было причины вообще, невероятно забавлял и значительно упрощал работу. Месть, стремление к власти, пьяные потасовки — таким Кроули тоже баловался и нередко с удовольствием развлекался, подстрекая то того, то другого.

Однако Кроули приводила в замешательство ненависть людей на почве пола, расы и религии — это было даже как-то несправедливо. Это уже было какое-то ленивое и непродуманное зло: действия были нерешительными, основывались на страхе, а под маской принципиальности и праведности скрывалось не что иное, как безыскусность и недальновидность. Частично поэтому большую часть Второй Мировой войны он пронаблюдал разинув рот. В списке самых зверских и беспощадных ужасов за всю историю существования всех царств Холокост до сих пор занимает одну из лидирующих позиций. Даже несмотря на демоническую натуру, та часть души, что Азирафель называл «хорошей», никак не могла постичь весь масштаб бездумного насилия и невыразимого человеческого страдания.

Стоит ли говорить, что в марте 1941 года, когда нацисты пришли к власти с лозунгом «Долой принципы! Да здравствует власть!», Кроули отнесся к ним с большим презрением. Шел шестой месяц операции «Блиц», и Кроули мотался по военному Лондону вот уже пару лет, всеми силами пытаясь избежать развоплощения. Время от времени он проводил соблазнения, ворошил нацистский улей и, пользуясь их некомпетентностью, выгадывал что-то для себя — его искренне забавляло строить им козни и усложнять жизнь.

Однажды вечером Кроули сидел выпивал в подпольном (буквально) баре и пытался слушать радио, как вдруг демонический голос старины Лигура встрял в и без того не блещущее мастерством выступление оркестра Глена Миллера. Лигур хотел проинструктировать Кроули касательно «устранения» высокопоставленного чиновника в интересах «изменения хода войны».

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, в чью сторону в Аду хотели склонить удачу. Однако так же очевидно, что Кроули не очень-то хотел помогать нацистам, как и не хотел пособничать в проведении конца света — в действительности последствия этих событий имеют между собой много общего.

В связи с этим Кроули решил воспользоваться двусмысленностью формулировки и выбрать в качестве объекта соблазнения не британца, а нациста. Звали его Штефан Гармони, и он очень хорошо подходил на роль «устраняемого». Гармони был родом из Берлина, работал профессором истории и значился у фюрера в списке «шпионов на побегушках». Ему поручили выяснить местонахождение определенных артефактов, представлявших для Гитлера особый интерес, а Кроули слышал, что Гармони планировал посягнуть на некоторые святыни Вестминстерского аббатства. Кроули видел, как оно строится, и на разных этапах даже немного мешал строительству: к примеру, он сделал так, чтобы некоторые участки не были освящены, и он мог пробираться внутрь по необходимости. Аббатство ему нравилось, он считал его своим собственным. Ну или если не само аббатство, то те козни, что он там понастроил и результатами которых гордился. И, как бы трудно ни было это признать, такое посягательство на аббатство оскорбляло его как коренного лондонца — так или иначе, он не мог позволить кому-то издеваться над этим зданием. Гармони придется уйти со сцены в любом случае, так почему же не объединить это событие с выполнением приказа?

Кроули какое-то время наблюдал за Гармони. Без особых раздумий можно было сказать три вещи: он был умён, имел большие связи и был гомосексуалистом. Такой поворот означал, что Кроули стоит быть осторожнее: человека подобного ума и сообразительности наверняка будет непросто опозорить. С грустью он вспомнил, что в процессе соблазнения дело может дойти до секса. Мысли о нацистской нежности настроение не поднимали, но цель оправдывает средства, или как там говорится?

Однако Кроули к своему удивлению обнаружил, что Гармони был настолько близок к открытому признанию своей ориентации, насколько это вообще было возможно в 1941 году. Он это давно про себя понял и принял, а во внутренних кругах эта информация не представляла никакой тайны. Его коллега Глозиер определенно был в курсе, и даже некоторые ближайшие помощники фюрера понимали это. Тем не менее этот человек выполнял очень важную функцию — доставал то, что было необходимо партии. Кроме того, он, похоже, запятнал репутацию и других чиновников, так что его собственные проступки оставались незамеченными.