На других картинах изображались пейзажи: водопады, дороги, лес. Красиво. Можно было долго разглядывать мелкие детали, но не таилось там ничего необычного.

Егор появился внезапно, на третий день. Я уже успела провести закономерность: семь и пять дней, – раньше не ждала, поэтому удивилась, когда обнаружила его на кухне. Егор стоял, распахнув холодильник.

– Привет, – заметил меня. – Что есть вкусненького?

– Ничего, – буркнула я спросонья. – Сегодня в магазин собиралась.

– Опять на велосипеде? – ухмыльнулся он.

– На снегосипеде, – огрызнулась я. Как будто Егор не видит, что за окном выпал снег.

– Кажется, на чердаке были лыжи, но давно, – дёрнул он плечом и захлопнул холодильник.

– Пряники есть, – достала открытый пакет из шкафа. – Будешь?

– Да, – обрадовался Егор, налил себе чай и уселся за стол.

Я расположилась рядом с кружкой кофе. Он молчал, дул на чай, периодически поглядывая в мою сторону.

– Объясни мне все, – наконец, нарушила я молчание.

– Что именно? – а взгляд хитрый, лицо самодовольное. Он определённо что-то задумал.

– Что это была за азбука Морзе светом? Ты хотел что-то сказать?

– Напряжение барахлит, – пожал плечами он и отхлебнул из кружки.

– Сейчас у тебя что-нибудь будет барахлить, если не расскажешь, – я три дня голову ломаю над его загадками, а он дурака включает, будто не знает, о чём речь. – Ты со мной разговаривал, мигая лампочкой. Значит, что-то хотел сказать!

– Ты уже и с лампочками разговариваешь? – сдерживая смех, проговорил он.

Мне было не смешно, я сверлила Егора взглядом убийцы, как мне казалось. Молчала и не моргала, подозрительно прищурившись.

– Кать, не будь такой серьёзной, нужно быть проще, – улыбнулся он в ответ на мой грозный вид.

И правда, лучше бы с лампочкой разговаривала, толку было бы больше, и не так раздражала бы эта наглая ухмылка. Егор доел все пряники, откинулся на спинку стула и смотрел на меня.

– Не расскажешь? – ещё раз поинтересовалась я.

– Свет – это был я, – подтвердил он. – Этого тебе достаточно?

Пожалуй, придётся опять играть в «да-нет», вытягивая информацию.

– Недостаточно. Как и почему ты стал привидением?

– Если бы я знал, – фыркнул он. – Сам ищу ответы.

– Но кто ты? Сейчас же ты живой: ешь, пьёшь. Я тебя вижу, слышу. Как такое возможно? Как ты становишься живым? Почему появляешься то через неделю, то через три дня? Как управляешь светом…

– Катя, – Егор перебил поток вопросов и тихо заговорил: – Я не знаю, как это происходит, не могу проконтролировать и предугадать. Просто исчезаю и появляюсь. Но сейчас я живой, у меня бьётся сердце, циркулирует кровь, я дышу, чувствую и боль, и холод. Ты даже можешь увидеть меня онлайн, наведи камеру. Но записать голос, видео или сфотографировать не получится. То, что делаю я, видно только мне. Живу я так не больше суток, а потом среди ночи растворяюсь, как туман, становлюсь всё бледнее и бледнее и исчезаю.

– А что ты чувствуешь, когда исчезаешь?

– Лёгкость и… – он задумался. – …холод.

Похоже, Егор был не рад тому, что рассказал мне, он вдруг едва заметно нахмурился и поморщился. А я сдерживала лавину вопросов, обдумывая сказанное, хотелось ему помочь, опять стало ужасно жаль.

– Катя, ты дура! – внезапно грубо сказал он, нахмурился и вышел из кухни.

Я опешила. Не терплю оскорблений, они всегда больно ранят, особенно такие беспричинные, внезапные. И если раньше выходки Егора были какими-то детскими, он злил, дразнил, раззадоривал, но это больше походило на игру. То сейчас это было грубо, стало щемяще обидно. Я его пряниками накормила, а он меня дурой обозвал.

– Что я тебе сделала? За что ты так со мной? – догнала Егора в гостиной. Он присел у камина и укладывал в топку дрова, молча разжигая огонь. Игнорировал меня. Я вспомнила предположение Ульяны о том, что Егор – вампир, питающийся моими эмоциями, поэтому он специально злит меня. Разозлить не получилось, вот он и перешёл к оскорблениям. Тяжело это держать эмоции под замком, но я успокаивала себя, хотела во всём разобраться, а обида только мешала.

– Ты хочешь сделать мне больно, потому что питаешься моими эмоциями? – сыпала предположениям я. – Чем хуже мне, тем лучше тебе, так ведь? Я больше не поведусь на провокацию!

Я была тверда и решительна, полностью уверенная в своей теории. Странно, но, когда сказала ему это, стало легче, будто разоблачила убийцу, и обида и злость ушли в сторону, ведь ответ на его странное поведение нашёлся.

Огонь разгорелся, Егор закрыл камин экраном и сел на диван:

– Тепло, действительно стало тепло, – он смотрел на меня проницательно и долго, чего-то ждал. Я злилась. – Ох, сколько же у тебя негодования и обиды. В какой-то степени ты права. Только я не питаюсь эмоциями, я ими согреваюсь. Но, Катя! – Он вдруг встал, подошёл, крепко сжал мои плечи, слегка встряхнул и пристально посмотрел в глаза, в самую душу. Мне стало страшно от его взгляда – тёмные глаза засасывали в глубину. По телу побежали мурашки. – Я не переношу жалости к себе! Меня выворачивает наизнанку от твоих слёз и мыслей!

– От жалости? – я поморщилась. – Ты меня изводил, потому что я тебя жалела?!

– Да! – он отпустил мои руки и ушёл обратно на диван.

– Сразу бы так и сказал, – меня постигло разочарование, почему-то я думала, что всё гораздо сложнее.

Значит, Егор мучается, когда его кто-то жалеет. А как наверняка было тяжело, когда его похоронили, ведь после смерти близкие долго оплакивают умерших. Бедный Егор.

– Катя! – громко сказал он. – Ты невыносима! Я слышу каждую твою мысль. Прекрати меня жалеть! Вычеркни это чувство из своего сердца. Навсегда! Ненавидь меня, злись! Думай о том, что я мучаю твою бабушку, пугаю тебя по ночам! Только не жалей, прошу!

Как я могла не жалеть его после сказанного, да у меня сердце кровью обливалось при мысли о том, что, мало того что Егор погиб, застрял между мирами живых и мёртвых, так ещё и страдает, если его кто-то жалеет.

– Зачем я тебе рассказал?! – он зажимал уши ладонями, тёр виски, пока я сидела напротив и просто смотрела на него. – Ты ужасна, Катя! Наверняка в детстве подбирала всех раненых и обездоленных котят. Откуда в тебе столько жалости?

Я не думала о нём, старалась не думать, но чувствовала боль на душе, тоску и горечь. Лучше бы и правда злилась, но теперь не могла.

– Я не собирала котят, – покачала головой. – Мама даже хомяка не разрешила завести. Егор, я хочу помочь.

– Не надо, – нервно затрясся он. – Одну ошибку я уже совершил, когда рассказал.

– Я не знала, что тебе так плохо, – поджала я губы.

– Теперь узнала и решила добить жалостью, – усмехнулся он. – Катя, пожалуй, самое время тебе в кое в чём признаться. У этого дома есть глаза и уши. Мои. Помнишь про песенки в душе, я слышал их все до одной.

Кровь хлынула мне в лицо. Стало ужасно стыдно.

– Ты?! Ты подглядывал и подслушивал всё это время?

С довольной ухмылкой он кивнул.

– Я тебя убью! Нет, правда убью! – вспылила я.

Он усмехнулся и сразу как-то приободрился:

– Отличный план! Попробуй!

– Я не могу тут жить! – вскочила и заходила туда-сюда. Осознать, что за тобой следят каждую минуту, казалось, хуже быть не могло. Но нет, могло, это узнать, что и мысли твои тоже на виду. Куда от него спрятаться в доме и как скрыть то, что творится в голове?

Егор спокойно наблюдал, как я в задумчивости расхаживала туда-сюда по комнате.

– Ты привыкнешь, – подал он голос и заставил остановиться.

– Как к этому можно привыкнуть?! Ты живёшь в моём доме, подсматриваешь, подслушиваешь, читаешь мысли. Тут, вообще, можно не сойти с ума?

– Из тебя выйдет неплохой параноик, – улыбался он. – Отменный.

Я выдохнула. «Катя, думай о еде. Что ты приготовишь на ужин», – повторяла, как мантру. Но Егор сидел рядом, и негодование внутри росло и просило выхода.