– Берешь? – спрашивает Джош.

– Да. – Я широко улыбаюсь.

Лицо Джошуа светится счастьем, однако буквально через секунду выражение его лица становится грустным, и парень быстро отворачивается. Я, естественно, начинаю беспокоиться. Мне хочется знать, что произошло, но по всему видно, что лучше не спрашивать. Тем более что через несколько мгновений Джош вновь поворачивается ко мне и, словно что-то для себя решив, выпаливает:

– Твоему парню нравятся комиксы?

В первый момент мне показалось, что он шутит. Что он в шутку так назвал Курта. Но Джош с самым серьезным видом ожидает ответа, и это приводит меня в замешательство.

Я сглатываю:

– Что, прости?

– Извини. – Джошуа хмурится и переводит взгляд на витрину с новинками. – Не знаю, почему этот вопрос прозвучал так грубо…

Мое сердце колотится в груди, пока я медленно выговариваю:

– Курт… не мой… парень.

Джош замирает на несколько секунд, сверля взглядом переиздание «Тинтина»[18].

– Нет?

– Нет. – И через секунду твердо повторяю – Нет.

– Но… вы всегда вместе. И так близки, – продолжает выпытывать Джошуа.

– Да, мы близки, как лучшие друзья. Скорее даже как брат с сестрой. Но точно не как парень и девушка.

– Но… этот кулон. А еще вы обмениваетесь ключами…

– Потому что мы друзья, которые тусуются вместе.

Его уши становятся ярко-алыми.

– Так… вы никогда не ходили на свидание? – мямлит он.

– Нет! Я знаю его с тех пор, когда мы еще подгузники носили. – Я потрясена. – Поверить не могу, что ты решил, будто мы встречаемся. И как долго ты так думал?

– Я… Я все время так думал.

Меня охватывает самая настоящая паника. Такого сильного страха я еще ни разу не испытывала.

– «Все время» – это в этом году или «все время» с тех самых пор, как Курт начал тут учиться?

– С тех пор, как Курт начал тут учиться, – говорит Джош, с трудом проглотив ком в горле.

– Неужели все вокруг тоже думают, что мы парочка?

Я слышала, как наши одноклассники шутили по этому поводу, но никогда не воспринимала их слова всерьез.

– Не знаю. – Джош трясет головой, но потом говорит: – Наверное…

– О господи!

Мне трудно дышать.

Джошуа начинает странно смеяться. Почти истерично. Но быстро замолкает.

– Так ты с кем-нибудь встречаешься? С кем-то другим? – не отступает он.

– Нет, – просто отвечаю я. – Ни с кем с прошлого года.

– Круто. – Он быстро стучит пальцами по стопке с экземплярами «Тинтина», стараясь скрыть свою радость.

– А ты? Ты с кем-нибудь встречаешься? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

– Нет, – смеется он. – Ни с кем с прошлого года.

Мне хочется кричать от радости. Оказывается, я нравлюсь ему, но он думал, что не может нравиться мне. Происходящее кажется мне чем-то невероятным. Я надеялась, что у Джошуа есть ко мне какие-то чувства, но сложно поверить, что мои мечты оказались правдой. Разве возможно, что человек, который мне нравится вот уже три года, тоже симпатизирует мне? Такое чудо не может случиться в реальной жизни. Джош, похоже, тоже в замешательстве. Он пытается что-то сказать, но его взгляд падает на книгу Сфара.

– Может, посмотрим что-нибудь еще? Пойдем? – Он меняет тему беседы.

– Нет. – Я обнимаю книгу обеими руками. – Это именно то, чего мне хотелось.

Я все еще прижимаю к себе книгу, теперь упакованную в синий фирменный пакет, пока мы бредем к Сене. У меня еще час до встречи с Куртом в «Маре», где мы собирались поесть суши. Теплый вечер постепенно обнимает город, и улицы начинают оживать. Мне кажется, что я парю над тротуаром. Я украдкой бросаю взгляды на Джошуа, улыбаюсь, краснею. И что самое замечательное, Джош ведет себя так же нелепо. Слова застревают в горле. Мой любимый левой рукой сжимает локоть правой, словно это якорь, который удерживает его на месте.

Как мне себя вести? Жаль, что, узнав о взаимной симпатии, мы тут же не перешли к поцелуям. Мне бы хотелось сказать: «Слушай. Ты мне нравишься, я нравлюсь тебе, так давай найдем уединенный парк, чтобы вволю пообниматься».

Мы обходим группу туристов, рассматривающих миниатюры Нотр-Дама. Джош сглатывает.

– Давай проясним, – говорит он, – когда я пригласил тебя сходить со мной в магазин, то не пытался… ну… увести у Курта. Это было… ну… знаешь, дружеское предложение. Не хочется, чтобы ты считала меня гадом.

– Я не считаю тебя гадом. – Я улыбаюсь в ответ.

Но Джош смотрит на вычурный балкон, на резную каменную арку, на огромный рекламный плакат зимних Олимпийских игр в Шамбери, на что угодно, кроме меня.

– Просто в прошлые выходные я понял, что, даже если у тебя есть парень, я все равно хочу с тобой общаться.

Это значит, он хочет быть для меня не только другом. Мое сердце сжимается от радости.

– В прошлые выходные? – переспрашиваю я.

– В Йом-Кипур, – уточняет Джошуа.

Джош бросает на меня взгляд, чтобы понять, слежу ли я за потоком его мыслей. И, заметив, что я ничего не поняла, он пускается в рассуждения, не дожидаясь моего вопроса. Кажется, он рад сменить тему разговора.

– Это период между Рош ха-Шана, который празднуют за день до нашего возвращения в школу…

– Это еврейский Новый год? – перебиваю я.

– Да, – Джош кивает. – Так вот, время между Рош ха-Шана и Йом-Кипуром нужно провести за размышлениями. Иудеи думают о совершенных ошибках, просят прощения, принимают важные решения. И Йом-Кипур отмечают как завершение этого непростого периода.

Мы обходим по разные стороны месье с бассет-хаундом, и, когда вновь оказываемся бок обок, я замечаю, что расстояние между нами сократилось вдвое.

– То есть ты хочешь сказать, что обдумал свою жизнь и… решил стать мне другом? Хотя и не придерживаешься еврейских традиций?

– Это может как-то помешать нашей дружбе? – Джош лукаво улыбается.

В ответ внимательно смотрю ему прямо в глаза.

Джошуа смеется, но затем задумчиво пожимает плечами:

– Не знаю. Есть что-то… поэтическое в этом времени года. И я же не говорю, что ко мне пришло духовное озарение. Да вообще, мне кажется, что в этом нет ничего особенного. Просто захотелось все как следует обдумать.

– Конечно, в этом нет ничего такого. Мои родители – католики, но никогда не ходят на мессу. Я даже не знаю, верят ли они в Бога. Но при этом каждый год ставят рождественскую елку, которая дарит нам всем ощущение покоя и счастья. В традициях на самом деле есть что-то хорошее.

– А ты веришь в Бога? – спрашивает Джош.

Его прямота почему-то не удивляет меня. Мы как раз подошли к громаде Нотр-Дама, отражение которого мерцает в темных водах реки, что протекает рядом. Какое-то время я смотрю на собор и только потом отвечаю:

– Я не знаю, во что верю. Меня можно считать агностиком. И одновременно свидетелем рождественской елки…

– Мне нравится твой подход. – Джош улыбается.

– А ты атеист, празднующий Йом-Кипур, – улыбаюсь я в ответ.

– Так и есть, – легко соглашается Джошуа.

Я никогда раньше не вела разговор на такую деликатную тему. Мы переходим по мосту к Нотр-Даму, величественному собору, построенному на острове Сите, большем из двух островов реки Сены, в самом центре Парижа.

– У меня вопрос, – говорит после непродолжительного молчания Джош. – Но не знаю, как задать его.

– Уверена, ты отлично справишься, – подбадриваю я, жалея, что не могу его шутливо подтолкнуть.

Повисает напряженная пауза, пока парень подыскивает слова.

– Курт – аутист? – Наконец решается он.

У меня внутри все сжимается. Но я щажу Джошуа, как и он только что пощадил мое собственное невежество.

– Да, – прямо говорю я. – У него то, что в «Диагностическом и статистическом справочнике по психическим расстройствам» раньше называли синдромом Аспергера, а теперь высокофункциональным аутизмом. На самом деле это одно и то же. Но это не заболевание в привычном нам смысле этого слова, оно не требует лечения. Просто его мозг работает немного иначе, чем у других. Вот и все.