Stephanie Perkins

Isla And The Happily Ever After

© 2014 by Stephanie Perkins. All rights reserved

© Медведь О. М., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019

Уже полночь, мне душно, и, вероятно, викодин[1] все еще дурманит мой мозг, но я уверена, что этот парень – да-да, именно этот, – это он.

Он.

Его поза мне уже хорошо знакома: сгорбленные плечи, склоненная вправо голова, нос, зависший в сантиметре от кончика ручки. Сосредоточенный вид. Меня охватывает нервная эйфория, отчего сердце начинает биться быстрее. Он так близко – всего через два стола – и сидит лицом ко мне.

В кафе тихо. В воздухе разливается сладковато-горький аромат кофе. Три года вожделения проносятся перед моим мысленным взором, и имя срывается с губ вопреки моему желанию:

– Джош!

Он вскидывает голову. И долго, очень долго смотрит на меня. А потом… моргает.

– Айла?

– Ты знаешь мое имя? И даже правильно его произносишь!

Многие зовут меня Исла, но я Айла[2]. Как «айланд» – остров, только без последних букв. Я расплываюсь в улыбке, которая тут же исчезает.

Джош осматривается, будто кого-то ищет, а затем осторожно опускает ручку:

– Хм… да. Мы частенько сидели рядом на уроках.

– Да, на пяти уроках из двенадцати, на которые мы ходили вместе.

Он немного помолчал, а потом медленно произнес:

– Точно…

Снова пауза.

– Что для вас? – Парень, похожий на покрытого пирсингом Авраама Линкольна, швыряет на стол ламинированный листок с меню.

Я бросаю на официанта быстрый взгляд. На его беджике значится «Эйб».

– Что-нибудь легкое, как пюре, – бросаю я.

Эйб нервно чешет подбородок – такие неясные заказы его явно раздражают.

– Но никакого томатного супа, шоколадного пудинга или яблочного пюре с малиной. Это я уже ела сегодня, – быстро добавляю я.

– А… – На лице Эйба мелькает понимание. – Вы болеете.

– Нет.

Парень снова хмурится:

– Как скажете. – Эйб подхватывает меню. – Может, вы аллергик? Еврейка? Вегетарианка?

– Что? – Я немного смущаюсь под градом вопросов.

– Сейчас посмотрю на кухне. – Официант шагает прочь.

Мой взгляд возвращается к Джошуа, который все еще наблюдает за мной. Затем он смотрит на свой блокнот для рисунков, вновь поднимает взгляд, а потом снова смотрит вниз. Будто не может решить, продолжаем ли мы беседу. Я тоже опускаю взгляд. Меня все сильнее мучает мысль: стоит мне продолжить разговор, и завтра же я об этом горько пожалею.

Но… Удержаться я не в силах. Когда он рядом, сделать это попросту невозможно. И я решительно вскидываю голову. Мое сердце пускается в бешеный пляс, когда я с упоением рассматриваю его. Его длинный, красивый нос. Худые, но сильные руки. Его бледную кожу, которая слегка потемнела от летнего солнца, черную татуировку, выглядывающую из-под рукава футболки.

Джошуа Уассирштейн. Моя любовь к нему безгранична и причиняет поистине невыносимую боль.

Он снова поднимает голову, и я краснею. Румянец – вечное проклятие рыжеволосых. И словами не передать, как я благодарна Джошуа, когда он прокашливается и заговаривает первым:

– Тебе не кажется это странным? Ну… что мы никогда до этого не сталкивались.

Я тут же подхватываю тему:

– Ты часто сюда приходишь?

– Ну… – Он крутит ручку. – Я имел в виду город. Ты же живешь в Верхнем Вест-Сайде, но я никогда тебя там не встречал.

Сердце пропускает удар. Я знала, где он живет, но не думала, что он знает, где живу я. Мы учимся в Американской школе в Париже, но каникулы проводим на Манхэттене. Все знают, что Джош живет на острове, потому что его отец сенатор Соединенных Штатов. Но почему-то никто не помнит, что я тоже здесь живу.

– Я не так часто выбираюсь в люди, – выпаливаю я. – И сюда пришла лишь потому, что проголодалась, а дома пустой холодильник.

После этой фразы я перебираюсь на свободный стул напротив Джошуа. Мой медальон в виде компаса ударяется о столешницу.

– Утром мне удалили зуб мудрости, и, хоть я и приняла лекарство, зубы все равно ломит, поэтому я и заказала что-нибудь легкое.

Джош впервые расплывается в улыбке.

Тут же я вспоминаю о том, что получила хорошее воспитание, и, как пай-девочка, счастливо улыбаюсь ему в ответ, не обращая внимания на боль.

– Обезболивающее… Это все объясняет, – тянет он.

– Вот дерьмо! – Я закидываю ногу на ногу, ударяясь при этом коленной чашечкой о ножку стола. – Я веду себя как слабоумная?

Джощ усмехается от удивления. Люди всегда так ведут себя, потому что не ожидают услышать слово «дерьмо» от миниатюрной девушки с тихим и милым голосом.

– Скорее просто не так, как всегда, – отвечает он. – Вот и все.

– Знаешь, я очень хочу есть и спать, но заснуть не могу. Должно быть, это из-за лекарства. Поэтому я и пришла сюда.

Джош снова смеется:

– Я проходил через это прошлым летом. Завтра тебе станет лучше.

– Обещаешь? – с надеждой спрашиваю я.

– Ну, вообще-то не завтра… Но дня через два точно все пройдет.

Наши улыбки постепенно гаснут, над столиком повисает напряженное молчание. Мы редко общались в школе и никогда за ее пределами. Я слишком застенчивая, а он – слишком скрытный. К тому же Джош целую вечность встречался с одной девушкой.

Встречался.

Они расстались в прошлом месяце, как раз перед ее выпускным. А нас с Джошуа еще ожидает последний учебный год. Мне бы хотелось верить, что он внезапно проявит ко мне интерес, но… не ничего не получается. Его бывшая – решительная и прямолинейная. Полная моя противоположность. И сейчас я с удивлением ловлю себя на том, что хочу продолжать разговор во что бы то ни стало, несмотря на охватившие меня страх и чувство беспричинного стыда. Чуть дрожащей рукой я показываю на его блокнот:

– Над чем работаешь?

Он сдвигает руку, скрывавшую портрет парня, похожего на молодого Авраама Линкольна.

– Я просто… валял дурака.

– Это же наш официант! – радостно восклицаю я и снова широко улыбаюсь.

Он немного застенчиво убирает руку и пожимает плечами:

– А еще вон та пара в углу.

Разве мы здесь не одни?

Я осматриваюсь и замечаю в дальнем углу мужчину и женщину средних лет, которые вместе читают «Голос Гринвич-Виллидж»[3]. Больше здесь никого нет, так что, пожалуй, я не окончательно потеряла связь с реальностью. Хотя со мной явно происходит что-то странное, потому что я поворачиваюсь к Джошу и храбро спрашиваю:

– Можно посмотреть?

О господи! Поверить не могу, что я это спросила. Мне всегда хотелось заглянуть в его альбомы и блокноты, всегда хотелось подержать один из них в руках. Джош – самый талантливый художник в нашей школе. Он многое умеет, но его настоящая страсть – комиксы. И я слышала, как он говорил, что рисует комикс о своей жизни.

Автобиография. Дневник. Какие секреты он хочет раскрыть? Мне нравятся наброски, которые Джош быстро рисует на полях тетрадей, картины, сохнущие в школьной студии, скетчи, которые он оставляет на дверях своих друзей. У него есть свой неповторимый стиль, мрачный, причудливый и изящный одновременно. При этом линии он всегда ведет чертовски аккуратно. Однако многие считают, что Джошуа слишком много выделывается, потому что он все время витает в облаках, прогуливает уроки и не выполняет домашние задания. Однако, когда я смотрю на его рисунки, я понимаю, как же ошибаются все эти люди.