Среди «оппонентов святого Шарбеля», как сделала я вывод из собственных встреч и наблюдений, есть те, кто решительно отвергают возможность обращения к ливанскому святому, потому что он – католический святой. Очень печально, что иногда такое мнение разделяют даже священники, пастыри душ человеческих. Ведь кому, как не им, лучше знать, что святость неподвластна земным ценностям и ограничениям, что Господь, держащий весь наш мир на Своей ладони, принимает и отмечает особой благодатью святых, наделяя их способностью врачевать и утешать для того, чтобы несли они исцеление людям всего мира, тем более всем, исповедующим веру в Христа. Но иногда некоторые священники рассуждают, к примеру, так:
«Во многих случаях нетленность тела свидетельствует о благочестии христианина. О том, что тела христианских подвижников могут становиться нетленными, известно с самого начала христианства. Вразрез с законами физики мощи могут источать миро, по весу далеко превосходящее вес самих мощей. Такой феномен мироточения есть у мощей святителя Николая, Нила Мироточивого и мироточивых глав в Киево-Печерской лавре. При этом отношение к тлению тела различно у разных христианских традиций. Например, в монастырях святой Афонской горы предпочитают разложение, а свидетельством святости признают только цвет оставшихся костей.
В том, что касается числа исцелений, мощи почтенного ливанского монаха рекорда не ставят. В России достаточно святынь, в том числе чудотворных икон, целебных святых источников и мощей великих святых, которые и в целом, и в отдельности позволяют нам не прельщаться «феноменом Шарбеля». И было бы столь же дико, сколь и глупо обращаться за помощью именно к ливанскому монаху, забыв о великих святынях российских монастырей, ведь по святости жизни и по значению для России ливанский монах никак не может быть даже поставлен в один ряд с Феодосием Печерским или Сергием Радонежским. Нашим прихожанам нужно понять, что подобные публикации в светской печати – соблазн для простаков. А публикация его «целебных изображений», которые иные верующие пытаются класть себе под подушку, – искушение. Если наша цель – получение определенной порции чудес, то, в общем-то, неважно, где и от кого их можно получить. Опять приходится напоминать о том, что чудотворит и исцеляет не только Господь Бог, но и падший первоангел. Бог чудотворит, спасая человека, а диавол прельщает, чтобы погубить.
И дело, конечно, не в том, что мы отрицаем праведность и благочестие подвижников христианского Запада. Не отрицаем, иначе о христианстве не следовало бы и говорить. Но если говорить о насыщенности духовной жизни православия по отношению ко всему остальному христианскому миру, то православие можно сравнить с цветущим раем сладости, а весь остальной мир – с бесплодной пустыней. И на это есть серьезные основания. Что касается богооткровения и богообщения, явлений Божией Матери и святых, мироточения мощей и икон, чудес и исцелений, то для Западной Церкви это – сенсация. Напротив, для Православной Церкви это – неотъемлемая часть церковной жизни. И даже такие всемирно прославленные чудотворные святыни западного христианства, как Монреальская и Ченстоховская иконы Божией Матери, имеют свое происхождение в лоне Православной Церкви. Из своего опыта могу сказать, что служу в храме, где в разное время мироточили почти все иконы. Был даже случай, когда на Светлой седмице на престоле замироточила простая бумажная плащаница. Так что же: оставить нам райские кущи православных святынь и бежать смотреть на чудо цветения отдельных цветов в пустыне? Будем же помнить, братие, что вне полноты духовной жизни, церковной молитвы и церковного благочестия все чудеса – лишь соблазн и прельщение».
Разумеется, что касается последнего утверждения, здесь трудно не согласиться. Трудно и понять тех верующих, для которых святой Шарбель стал как бы синонимом веры, синонимом православия, а молитвами только к этому святому они сами и ограничивают свое общение с Господом, с верой. Впрочем, винить наших верующих в этом трудно. Восемьдесят лет в нашей стране религия называлась не иначе, как опиумом для народа. Страшные репрессии против и русских православных священников, и священников западной христианской церкви, и протестантских церквей прокатились по российской территории в 1920—30-х годах. Тысячи монахов и монахинь были зверски замучены в сталинских лагерях. Сотни храмов были взорваны, тысячи храмов подверглись медленному уничтожению, так как в них, словно в насмешку, располагались склады, овощехранилища, а то и клубы, молодежные танцплощадки. Практически все мои знакомые, которые были крещены в детстве (стоит напомнить, что не меньшее количество сегодняшних 30—40-летних крестилось уже взрослыми, в перестроечные годы, запоздало обретя дорогу к Храму), вспоминают, что родители крестили их «подпольно», со страхом, не решаясь оповестить о таком благостном событии даже ближайших родственников и друзей семьи, что для этого они специально выезжали в маленькие церквушки в отдаленные глухие деревни, а то и приглашали священника, предварительно договорившись о сохранении тайны. Часто о таком «крещении» не делалась запись в церковной книге. К примеру, недавно увидела, как, обращаясь через Интернет к священнику Олегу Моленко, одна верующая просит его подсказать – как можно «вычислить», «рассчитать» свое православное имя, так как ее мать его забыла – крещение, разумеется, совершалось подпольно и в спешке. А недавно пришлось услышать в церкви такую проповедь – сам факт крещения отнюдь еще не делает человека автоматически верующим. Таинство крещения только приоткрывает ему ворота Царства Небесного, но последующий земной путь человека, если он не сопряжен с церковью, вовсе не делает его подлинным верующим. В белорусском поселке Свирь, где и состоялась моя «встреча» с ливанским святым, я услышала рассказы верующих о том, что некоторые из них были крещены не в конфессии своих родителей – не было, к примеру, в деревушке церкви, и многие родители приносили своих младенцев в костел в Свири – самое близкое христианское культовое сооружение. Ксендз не отказывался окрестить детей, напоминая, что таинство – едино, и что только от родителей, вынужденных крестить своего ребенка в костеле, зависит, воспитают ли они его подлинно православным человеком.
Наверное, что-то похожее произошло и со святым Шарбелем. При жизни католик, после своей смерти этот святой стал подлинной жемчужиной всего христианского мира. Он не делает различий для людей разных вероисповеданий, помогая подчас и мусульманам, и иудеям. Вера – вот он, загадочный «критерий» великого ливанского старца. Долог путь, чтобы стать святым, просто так он не дается, множество чудес должен свершить он, не только исцеляя больных, но и возвращая им веру в жизнь.
Вот любопытное письмо. Его показал мне среди многих священник храма в Свири. Ведь, прежде чем отправить в Ливан письма, которые верующие опускают в ящик, предназначенный для писем святому Шарбелю, святые отцы просматривают их – дабы не попало в священное место, в монастырь в Аннайе, письмо, хулящее святого, а то и попросту издевательское.
Маргарита Нестерова, г. Тверь:
«Долгие годы нас всех приучали жить материалистами, учили тому, что нет таких проблем, каких не мог бы преодолеть советский человек. Долгие годы у нас бичевалось пьянство и алкоголизм как проблема морально-нравственного характера, а в первые годы перестройки руководители нашей страны посчитали, что проблему пьющей России можно решить очень просто – достаточно вырубить виноградники и свернуть винно-водочную промышленность. Между тем количество семей, которые погубило пьянство главы семьи, а то и обоих взрослых, – не счесть. Я сама насмотрелась в своей жизни многого. Мы с мамой жили без отца, поэтому у нас в семье никогда не стояла проблема пьющего мужчины. Но, когда я пошла учиться в техникум, оказалось, что почти у всех моих подруг отцы – пьяницы. Одна подруга рассказывала о том, как ее мама, красивая яркая женщина, кинокритик, сменила трех мужей, и со всеми было у нее только одно противоречие – страшное безбожное пьянство, принятое в этой богемной, так сказать, среде. Подруга рассказывала, что ее мама в молодые годы и сама часто перегибала палку со спиртным. Меня очень поразил, помню, как-то рассказ моей подруги, ее ужасное детское воспоминание, от которого она не могла отделаться и годы спустя, о том, как мама ее напилась после какого-то вечера, и моя Оля, тогда десятилетняя, тащила ее домой. Мама упала и не могла даже подняться, а Оля плакала, но в ответ люди только насмехались. Вторая подруга много рассказывала о своем пьющем отце, о том, что у них в семье два холодильника, так как отец много лет не дает на хозяйство ни копейки, поэтому они с матерью вынуждены отдельно хранить свои продукты в холодильнике, который стоит у них в закрывающейся на ключ комнате. Иногда отец, когда у него заканчиваются продукты, взламывает двери в комнату и крадет у них еду. Мне страшно всегда было слушать такие рассказы – неужели алкоголь так силен, что уничтожает, делает звериными, нечеловеческими отношения между самыми близкими людьми? Эта же подруга однажды пришла на занятия со сбитыми в кровь костяшками тыльной стороны рук, с припухшей губой. Оказалось, что отец вчера бросился на маму с ножом, и моя подруга дралась с ним, била отца и тот тоже бил дочь! Я спрашивала ее – почему же вы не разъедетесь, как можно так мучиться? Но она ответила, что с разводом, разъездом огромное количество проблем, да и неловко как-то разводиться ее маме, разменявшей пятый десяток. Уж доживут, как жили. Прошли годы, и сама я стала встречаться с человеком, который сильно выпивал. Надо заметить, что к этому моменту я уже была не первой молодости, мне исполнилось 28 лет, у меня была трехлетняя дочь, которую я родила от любимого, но женатого человека, родила сознательно, насмотревшись на пьяниц и опустившихся людей, которых кругом полным-полно. Виктор мне тоже, конечно, понравился, он относился ко мне с самыми серьезными намерениями, дочка моя его хорошо воспринимала, но он, увы, выпивал, поэтому мне очень не хотелось рисковать с замужеством. А все вокруг уговаривали – ну и что, что пьет, а кто сейчас не пьет? Говорили, что мне незачем опасаться за девочку, приводили в пример многих соседских девушек – мол, и у той отец алкоголик, и у той всю жизнь пьяный под подъездом валялся, а дочери хорошие выросли. Не страшно, если твой Витя пару раз в неделю придет поддатый, главное, чтобы совсем стыда не терял и семью не забывал. И я решилась. Первые полгода Витя был человеком в семейном быту вполне сносным, хотя перегаром от него пахло практически каждый божий день, и пиво «к ужину» – бутылки две-три – он всегда неизменно приносил, хотя не сказать, что такие мы уж обеспеченные. Постепенно я поняла, что благосостояние в доме для него значит очень немного. Когда я говорила, что нужно поэкономить, чтобы обложить ванную плиткой или поехать отдохнуть на море, он смотрел на меня круглыми удивленными глазами – разве это, по его мнению, важно? «Отдыхать» он предпочитал поблизости, в нашем или соседнем дворе, не брезгуя никакой компанией, особенно той, где можно выпить еще и за чужой счет. А нельзя – значит, мой муж всегда был готов угостить компанию, даже полузнакомую. И ему никогда не приходило в голову сделать на эти деньги что-то приятное мне или ребенку. Наоборот, он считал, что достаточно нас обеспечивает – картошка с салом есть в доме, значит, все хорошо.
