жизнь служению Богу? Я не могла понять людей, выбравших такую жизнь.

Но во времена кризиса, как и во время нынешней вспышки чумы, монахи не

отказывали никому в помощи. Я была уверена, что мои родители не знают о

больных и умирающих, убегающих за городские стены в монастырь, иначе

они отослали бы меня подальше, скорее всего, в какое-нибудь отдаленное

поместье наших владений, где я была бы еще более изолированной.

Словно прочитав мои мысли, Труди уперла кулаки в широкие бедра, прищурившись.

– Если вы не прекратите тайком пробираться в монастырь и навещать

больных, то заставите меня попросить графа переселить вас. И поверьте мне, девочка, там этот монастырь покажется раем.

– Вы не посмеете ничего сказать отцу. – Я распахнула дверь настежь.

– Посмотрим.

Перекинув косу через плечо, я вышла, одарив ее улыбкой.

– Посмотрим.

Моя дорогая няня фыркнула и покачала головой, моя улыбка

расползлась. Я любила Труди почти так же сильно, как своих родителей. На

самом деле, мне было комфортнее находиться именно с Труди, которая была

свидетелем всех моих детских шалостей, и я не смогла не подразнить ее, как

сейчас. Я вышла во двор и приблизилась к одному из скипов.

– Посмотрим.

Труди кудахтала, как наседка, выскочив вслед за мной.

Я развернулась и убежала.

– Земля, реки и небо, – пробормотала она.

Промчавшись по открытому двору мимо дома аббата, я свернула к

боковым воротам, которые обнаружила еще в начале недели. Я заглушила в

себе чувство вины. Еще один визит в лазарет никому не повредит. По

крайней мере, до сих пор не вредил. Я хотела сделать что-то полезное, помочь. Мои родители целыми днями ухаживали за больными, и я хотела

последовать их примеру. Как они могут винить меня за это?

Я скользила пальцами по каменной стене, от времени ставшей серой и

местами заросшей кустами ежевики. Ворота находились за ними.

– Леди Розмари? – Послышался голос со стороны дома аббата.

Я замерла. Тысячи мыслей пронеслись в моей голове. Может сделать

вид, будто ничего не слышала? Или проскользнуть в ворота, не ответив?

Честность выиграла битву. Я медленно повернулась и увидела

высокого аббата, который приветствовал меня в тот день, когда я прибыла в

монастырь. Лицо аббата Фрэнсиса Майкла осунулось, плечи и локти

заострились. Но, как и прежде, меня поразило сострадание в его глазах.

– Ваша светлость, – сказал он. – Могу я быть вам полезен?

– Святой отец, – ответила я. – Я шла помогать больным.

Он перевел взгляд туда, где были спрятаны боковые ворота, и

улыбнулся.

– Вижу, вы нашли мой вход в монастырь.

Первой мыслью было все отрицать из-за страха, что не смогу

использовать их в следующий раз. Но, судя по хмурому взгляду Труди, догнавшей меня, я поняла, что в любом случае не смогу больше пользоваться

воротами.

– Извините за беспокойство, святой отец, – сказала Труди, кланяясь.

Хотя я успела убежать недалеко, Труди тяжело дышала и вытерла

капли пота, выступившие на лбу.

– Вы не беспокоите меня, – сказал он.

Дверь его дома была открыта. Почему он не помогает больным в

лазарете вместе с другими монахами?

– Я отведу Розмари в пансион. – Труди стала нащупывать мою руку.

Я отошла в сторону, чтобы она не смогла дотянуться до меня.

– Отец настоятель, позвольте мне помочь монахам. Лазарет переполнен

больными. – Если я не смогла убедить Труди, то возможно смогу убедить

аббата.

Аббат склонил голову набок и посмотрел на меня. Серьезность

выражения его лица дала мне надежду на то, что, может быть, он сочтет меня

достаточно взрослой.

– Святой отец, – снова заговорила Труди. – Родители миледи

отправили ее в монастырь, чтобы уберечь от чумы. Они и так не обрадуются, узнав, что болезнь добралась и сюда. Но будут еще более недовольны, если

леди Розмари сама будет ухаживать за больными.

– Вы принимаете меры предосторожности? – спросил аббат Труди, его

тонкие брови сошлись вместе, образуя галочку над встревоженными глазами.

– Да, – опередила я Труди. – Моя няня заставляет меня умываться

уксусом, есть лук и чеснок, спать на животе и повсюду таскать цветы и

душистые травы.

– Хорошо. – Руки аббата были засунуты в широкие рукава, как принято

у монахов. – Тогда пока вы в безопасности.

Трепет надежды вспыхнул в моей груди.

– Значит, вы позволите мне помочь?

Он заколебался и снова склонил голову набок. Голая макушка засияла

бликами отраженных солнечных лучей.

– Женщинам и детям запрещено входить в монастырь.

Мои плечи поникли, и я вздохнула.

– Но при данных обстоятельствах, – продолжил он, – я сделаю

исключение. Я не смогу отвернуться от больного из-за того что она женщина.

По этой же причине, я не смогу отказаться от помощи женщины.

Его слова затмили все мое разочарование последних дней.

– О, благодарю вас, святой отец.

Я не смогла сдержать улыбку, хотя знала, что должна была, особенно

когда увидела как глубокие морщины на лбу Труди стали похожи на рвы, вокруг замка Монфор. С дороги, проходившей перед монастырем, донесся

какой-то крик, и настоятель выпрямился во весь рост, возвышаясь надо мной, как колокольня над церковью.

– У меня сообщение для леди Розмари, – снова раздался далекий крик, на этот раз более отчетливый.

В голосе посыльного слышалась срочность, и я, обойдя аббата и Труди, побежала к дороге, молясь, чтобы это были добрые вести: например, что

чума наконец-то утихла, и теперь мои родители позволят мне вернуться

домой, и лорд Колдуэлл сможет вернуться в Эшби.

Солдат моего отца, сидевший на фыркающем боевом коне покрытый

попоной с сине-золотой эмблемой моей семьи по бокам, при виде меня

спешился, опустился на одно колено и склонил голову.

– Миледи, – сказал он.

Улыбнувшись и кивнув, я разрешила ему встать.

– Какие вести вы принесли? – Спросила я, когда он встал на ноги.

Солдат взглянул мимо меня. Я последовала за его взглядом и увидела, что Труди ковыляла к нам так быстро, как только могли нести ее пухлые

ноги, а аббат медленно и размеренно шел через двор.

– Продолжайте, – сказала я, слишком озабоченная, чтобы ждать их. –

Как поживают мои отец и мать? Они послали вас за мной?

– Моя госпожа. – Он упорно не хотел на меня смотреть.

Только тогда я обратила внимание на его поникшие плечи, как будто

он нехотя нес слишком тяжелый груз. Дрожь беспокойства поползла по моей

спине, и я почувствовала сильное желание смотреть куда угодно, только не

на него. Я взглядом нашла замок Монфор на утесе, чьи массивные башни и

толстые стены были хорошо видны со стен монастыря. Я даже могла

различить остроконечные башенки с флагами, которые колыхались, касаясь

голубого неба, и крышу, мерцавшую величественным серебром. Замок был

одной из самых мощных крепостей в королевстве, благодаря скалистым

утесам с трех сторон и окруженным стеной города на переднем плане.

Когда-нибудь я стану владеть замком, городом и всеми окрестными

деревнями и землями. Ответственность за руководство моим народом и

заботу о нем ляжет на мои плечи. Всю неделю я думала, что готова принять

на себя эту заботу. Но теперь, когда передо мной стоял солдат, явно несущий

дурные вести, мне захотелось повернуться и спрятаться за юбками Труди.

Я выпрямила спину, как бы компенсировав поникшие плечи солдата, и

заставила себя заговорить.

– Можете изложить свое послание, сэр. Не медлите.

– Хорошо, миледи, – сказал он, все еще избегая моего взгляда. – Я

принес послание от графини Монфор. Вы должны вернуться в замок как

можно скорее.

Я улыбнулась и расслабилась.

– С удовольствием.