править народом справедливо и мудро, но и собственные дети, которые

могли бы унаследовать Эшби после меня. Без наследника король отдаст

землю соседям, например, лорду Уизертону, который приобрел дурную славу

за жестокое обращение со своим народом. Я, конечно, не могла позволить

даже самой маленькой части Эшби попасть в его руки.

Отец встал позади матери и обнял ее. Она откинулась назад и

прижалась к нему, подставляя щеку для поцелуя. Хотя я привыкла к их

открытому проявлению любви, но сейчас отвела взгляд, смущаясь этого

перед лордом Колдуэллом.

По правде говоря, помимо всех практических причин, по которым мне

нужно было найти мужа, я мечтала о браке и любви, как у моих родителей.

– Можете называть меня Томасом, – сказал лорд Колдуэлл, словно

почувствовав мою нерешительность, – если захотите.

Тепло растеклось по моему телу, и я кивнула.

– Я подумаю.

Он ответил ослепительной улыбкой. Мое согласие было равносильно

признанию на взаимность. Он взял поводья лошадей, и мы неторопливо

направились к ручью.

– Мои родители должны вернуться завтра домой.

Я чуть не споткнулась от этого известия.

– Так скоро? – Сорвалось у меня.

Лошади опустили головы и стали пить.

– Вы будете скучать по мне, миледи?

Я провела пальцами по шее лошади, почувствовала ее напряженные

мышцы. Мои мысли лихорадочно подыскивали подходящий ответ, который

завуалировал бы мои истинные чувства: пылкие и наивные.

– А вы будете скучать по мне… Томас?

Я едва слышно прошептала его имя, но он вскинул голову, как будто я

его выкрикнула. Карие глаза приняли оттенок сумеречного леса, сверкнув

чем-то, что я не смогла разобрать. Томас на четыре года старше меня и явно

был готов к серьезным отношениям. Он не собирался играть в детские игры, и нужно оправдать его ожидания. Поэтому я выдержала этот взгляд, желая

показать ему свою искренность и расцветающие чувства. Внутри снова все

встрепенулось.

– Миледи, – хрипло прошептал Томас, шагнув ко мне. – Не знаю, как я

смогу прожить хотя бы день, не имея возможности быть с вами.

Я задрожала от такого откровения. Его рука потянулась к моей щеке, но замерла на полпути. Мне захотелось придвинуться навстречу, почувствовать ее на своей коже. Но он опустил руку и быстро отступил

назад, повернувшись к лошадям. Я медленно выдохнула. Томас опустился на

колени у кромки воды, сложил ладони чашечкой и наполнил их до краев.

– Может мне удастся уговорить вашего отца продлить свой визит.

– Возможно.

Он попил, а потом, наполнив их снова, и протянул мне. Его глаза

пригласили меня, и, выпив из его рук, я тем самым призналась бы, что мне

нравится его идея остаться. Я в сомнении перевела глаза на родителей, и

наткнулась на пристальный взгляд отца. Его пальцы снова переплелись с

пальцами матери. Длинная мантия развевалась вокруг него, страусиные

перья на фетровой шапочке трепетали на ветру. Встретившись со мной

глазами, он отвернулся, как будто решил не смущать нас, и тем самым

позволяя мне общаться с Томасом, как я считала нужным. Неужели он

действительно позволит мне без всякого осуждения пить из рук Томаса и

прижиматься губами к его коже?

Но обдумать странное поведение отца я не успела: громкий треск в

кустах на противоположной стороне ручья отвлек меня. На поляну вышел

крестьянин, практически голый, если не считать набедренной повязки. У

меня перехватило дыхание. Моя реакция затерялась среди криков и воплей

охотников. Распухшие фиолетовые бубоны у него в подмышках и на шее, почерневшие гангренозные пальцы на руках и ногах, указывали на многое.

Мужчина, не старше тридцати лет, согнулся пополам, как будто выпил

слишком много эля, и упал в ручей, окрашивая воду кровью, пузырившуюся

из раны на стопе. Его дикий взгляд остановился на мне.

– Леди Розмари! Помогите!

Я замерла.

– Помогите!

Кожа на почерневших от гангрены губах и кончике носа, будто вот-вот

слезет, как кожура с подгоревшей луковицы. Его запавшие глаза умоляли

меня:

– Пожалуйста, помогите моим детям. Я не хочу, чтобы они остались

одни, когда я умру.

– Конечно, – начала я.

Я знала этого человека? Может это один из тех бедняков, которым я с

матерью доставляла еду и припасы? Он был почти рядом со мной, и чем

ближе подходил, тем дальше отступала я. Я видела желтоватую слизь, сочившуюся из опухших шишек под его руками и шеей, чувствовала от него

тошнотворной запах заживо разлагающегося трупа. Если я и встречала его

раньше, то сейчас не смогла узнать.

– Остановите его! – Закричали несколько голосов. – У него чума!

Крестьянин, казалось, не видел и не слышал никого, кроме меня. Он

опустился передо мной на колени прямо в ручей, не обращая внимания на

камни, которые врезались в его голые колени, отчего крови становилось еще

больше, и протянул ко мне руки.

– Отойди подальше, Розмари! – В голосе отца звучало отчаяние.

Он направился к крестьянину с застывшим от страха лицом. Томас

схватил меня за руки, пытаясь оттащить от зараженного. Я была в ужасе и в

то же время слишком заинтригована, чтобы действовать по собственной

воле. Хотя при моей жизни в Эшби не было чумы, до меня доходили слухи

об этой заразной, быстро распространяющейся болезни. Никто не хотел

говорить об этом открыто, боясь разбудить дремлющее смертельное

проклятие. Слишком многие до сих пор помнят вспышку в прошлые

десятилетия, которая опустошила все королевство.

– Не трогай ее! – Закричал Томас, но узловатые пальцы крестьянина

нащупали мою юбку.

Я могла только смотреть на ужасные, почерневшие кончики, которые

выглядели так, будто отломятся при малейшем движении. Свистящий

звонкий звук, и крестьянин, вскрикнув и выгнувшись дугой, рухнул на бок в

ручей. Из его спины торчала стрела, вероятно, пронзившая сердце. Кровь

стекала по пятнистой коже и капала в ручей, растекаясь по воде. Открытые

глаза крестьянина безжизненно следовали вниз по реке за кровавым следом, глаза, умоляющие меня помочь его детям, которые теперь остались без отца

и которых некому кормить.

Надо узнать, где он жил и что стало с его детьми. Я начала двигаться к

нему, и поняла, что Томас все еще держит меня. Как настоящий джентльмен, он встал между мной и телом, загораживая собой это ужасное зрелище. Но я

хотела подойти к крестьянину, потрясти его, чтобы он очнулся, и спросить

его имя.

– Шериф, – обратился отец к чернобородому мужчине, который вышел

из леса в сопровождении нескольких помощников. – Вы спасли жизнь моей

дочери.

– Лорд Монфор. – Шериф и его люди склонились перед моим отцом.

Их тяжелое дыхание и разводы от пота на туниках говорили, что они

гнались за этим крестьянином.

– Я в долгу перед вами, шериф, – с чувством сказал отец и посмотрел

на меня.

Мать бросилась ко мне, и я упала в ее крепкие, оберегающие объятия, она поцеловала меня в лоб. Я вдыхала лавандовый аромат ее одежды, надеясь, что это поможет успокоить мое колотящееся сердце.

– Не думайте об этом, милорд. – Шериф выпрямился и вытер лоб, его

вьющиеся черные волосы прилипли к красному от напряжения лицу. – Я

просто выполнял свой долг.

– Тем не менее, я щедро вознагражу тебя, мой добрый друг, – заявил

отец. – Но сейчас я должен знать, почему у этого крестьянина чума. Это

единичный случай или есть еще?

Брови шерифа сошлись на переносице.

– С сожалением вынужден сообщить вам, милорд, что из-за вспышки

болезни нам пришлось отрезать целый квартал. К сожалению, этот прорвался

через баррикаду.

Шериф пнул безжизненное тело крестьянина, и тот упал лицом в