только хотела сказать, что я не из тех молодых женщин, которым доставляет
удовольствие быть в центре внимания. Не то, чтобы за четырнадцать лет у
меня было так много опыта по этому вопросу. Но мне не нравилась сама идея
манипулировать мужчинами. Мне бы хотелось постепенно, но основательно, получше узнавать одного человека.
Я с удивлением почувствовала, как Томас взял мою ладошку и сжал ее:
– Если вы позволите, миледи, я бы хотел познакомиться с вами
поближе, проводить больше времени вместе, чтобы у вас была возможность
понять, тот ли я человек или нет.
Его слова окатили меня теплый волной и оставили после себя
трепетное волнение. Он сжимал мою руку сильно, но нежно, и я хотела в
этот момент только одного, чтобы его рука не отпускала мою, и смогла
думать только об одном, о его желании снова увидеться со мной.
– Я разрешаю, – прошептала я. – И я буду молиться, чтобы день вашего
возвращения наступил как можно скорее.
Его облегченная улыбка озарила лицо, задержавшись на глазах.
– Мои молитвы присоединятся к вашим.
Влажный нос щенка, ткнувшийся мне в руку, отрезвил меня. Томас
пожал мои пальцы, отпустил и немного отстранился. И я поймала себя на
мысли, что уже начала скучать по нему. Я дотронулась до серебряного
браслета с камеей розы. Это был подарок от отца и матери на мой последний
день рождения, как символ того, что я теперь не маленький бутон. Цветок
расцвел, превратившись в женщину. Щелкнув застежкой, я сняла его, провела пальцами по цветку, и, прежде чем успела передумать, протянула
браслет Томасу.
– Это будет напоминать вам обо мне.
Он покачал головой.
– Чтобы помнить о вас, миледи, мне помощь не потребуется. – Низкие
нотки его голоса взорвали мой пульс, и я в смущении опустила лицо. – Все
мои мысли будут заполнены вами.
– Значит, вы будете скучать по мне? – Я пыталась придать голосу
легкость, игривость, чтобы скрыть тоску.
Его голос стал хриплым.
– Я буду скучать по вам каждую минуту каждого дня.
Еще быстрее мое сердце уже не смогло биться.
– Тогда вы должны взять это. – Я вложила браслет ему в руку. – И
когда вы не сможете найти повода, чтобы навестить меня, у вас всегда будет
причина, чтобы вернуть этот браслет мне на запястье.
Он взял его, лаская длинными пальцами. А потом поднес к губам и
прижался поцелуем к миниатюрной розе. Все это время его глаза полные
обещаний, не отрываясь, смотрели в мои. И хотя он не осмелился поцеловать
меня на прощание, у меня было четкое ощущение, что этот поцелуй – его
способ сказать мне, что однажды он будет претендовать на мои губы. Он
положил браслет в карман куртки у сердца и, откланявшись еще раз, стал
спускаться по каменной лестнице.
Я могла только провожать его взглядом, взволнованно дыша, и
молиться, чтобы время, проведенное порознь, было в последний раз.
Глава 3
Я выглянула из двери гостевого домика. На ухоженном дворе стояли
скипы, которые монастырь использовал для разведения пчел. Но, если не
считать конические плетеные корзины и нескольких летающих пчел, лужайка была пустынна.
– Вы не можете уйти, миледи.
Труди схватила меня за руку и попыталась затащить обратно в
аскетичную комнату, которая стала моим домом с прошлой недели.
Я не сдвинулась с места. Вместо этого я открыла дверь еще шире и
глянула на дом аббата. По-прежнему никого. Если я побегу через двор, то, скорее всего, смогу попасть в монастырь незамеченной через боковые
ворота. А там я уж без труда доберусь до лазарета.
– Солнце, луна и звезды, – вздохнула она. – Вы меня убьете.
– Вы останетесь. – Повернулась я к женщине, которая была моей няней
с того самого дня как я родилась.
Пряди седеющих волос выбивались из-под простой вуали, наброшенной на голову. На пухлых щеках проступили красные пятна. Они
спускались вниз по шее и выглядывали из-под льняной ленты горжетки –
явный признак отчаяния. Чувство вины заставило меня остановиться. Мне не
захотелось огорчать ее, но, как и мои родители, она слишком сильно опекала
меня. Я сдавила ладонью ее влажные пальцы.
– Я настаиваю, чтобы вы остались. Я не хочу подвергать вас риску.
Труди закатила глаза.
– Обо мне не беспокойтесь.
Я оглянулась на лазарет за монастырскими стенами. Его шиферная
крыша манила меня, и всю неделю я с трудом сопротивлялась этому. Было
слишком много больных, и монахи не успевали помочь всем. Больные и
умирающие лежали в коридорах монастыря. Хотя, как женщина, я не должна
была входить в монастырь, сейчас, во время острой необходимости никто бы
меня не смог выгнать.
– Твои дорогие мать и отец отрубят мне голову, если обнаружат, что я
позволила вам находиться рядом с больными.
Я прекрасно знала, впрочем как и Труди, что они не сделают этого. Тем
не менее, ее слова сделали именно то, чего она добивалась, разбудили во мне
чувство вины. Я не хотела, чтобы Труди испытывала угрызения совести, если
со мной что-то случится. Мои родители не стали бы ее винить, но Труди
никогда не простила бы себе.
Я с грустью вздохнула:
– Я не понимаю, почему мама с папой могут общаться с больными и
оказывать им помощь, а я нет. Они заперли меня здесь, где мне абсолютно
нечего делать.
Кроме как думать о лорде Колдуэлле. За прошедшую неделю я заново
пережила каждый момент, проведенный вместе, особенно ту последнюю
охоту, когда он попросил меня называть его по имени и сказал, что ему
невыносима мысль о том, что он не сможет видеть меня ежедневно.
Воспоминания о моем трепете при взгляде его бархатно-карих глаз
отзывались во мне каким-то странным волнением. У нас было мало времени
попрощаться, но перебирая в памяти детали тех последних минут на балконе, я горела изнутри. Я продолжала удивляться тому, что он почти признался в
своем желании ухаживать за мной, завоевать мое сердце, в желании, чтобы я
любила только его. И я не могла отрицать, что была полностью очарована
этим. Не имело значения, что он был первым мужчиной, обратившим на меня
внимание, и первым, с кем я так близко общалась. Хотя я была юна и
неопытна, я видела, что это был благородный и возвышенный юноша. Но
таких коротких воспоминаний, проведенном с ним, было недостаточно. И
теперь, в уединении монастырского пансиона, где не было ни собаки, ни
кого-либо еще, кроме Труди, у меня было слишком много времени, чтобы
думать о Томасе.
И я нехотя признавалась себе, что скучала по родителям. Раньше я
никогда не расставалась с ними надолго. Как бы они не опекали меня в
последнее время, я не могла отрицать, что мне не хватает их общества, их
смеха и общения с ними.
– Труди, пожалуйста, попытайтесь понять. – Я сжала ее ладони. - Я не
могу сидеть здесь, сложа руки.
– Вы можете вышивать.
– Как я могу шить, когда вокруг умирают люди?
– Тогда может прясть?
Я покачала головой.
– Я не вынесу сейчас такой монотонной работы.
– Возможно, я смогла бы послать весточку вашему учителю и
попросить его возобновить уроки.
Я приникла к щели в двери. Тишина и покой древнего монастыря
предстали передо мной. Хотя я раньше никогда не была в монастыре, я
посещала мессу в церкви, стена которой образовывала один угол с ним.
Меня всегда интересовали монахи, жившие по другую сторону стены, которые брили макушки, оставляя кольцо волос вокруг головы, носили
простые коричневые одежды и держались особняком, редко общаясь с кем-либо. Каково это – дать обет никогда не жениться и посвятить всю свою
