Фрэнк поднялся на ноги, чувствуя себя бесконечно усталым. Повернулся к Старику. — Не мучайте его больше. — Ему пришлось напомнить себе, что этот грубый человек — ровня ему по чину, и добавить: — Это моя просьба.

Брылястое лицо седоусого скривилось от недовольства, но потом к Ищейке вернулось прежнее благодушие. — Как скажете, м'лорд. Из-за такого вот не поссоримся. Мы позаботимся, чтобы он тут раньше времени не сдох, не извольте беспокоиться. Я ж говорю, тут надобна привычка, — добавил он снисходительно. — Внутрях все закалить, так сказать. Потом оно легче пойдет.

Больше никогда. Фрэнк развернулся и бросился прочь.

II.

Фрэнк летел, не шел, по лестнице. Вырвавшись на свободу, согнулся, глотая воздух, — он задыхался.

Чей-то взгляд жег ему спину. Кевин. Прислонился к стене с видом столь же самодовольным, как недавно в зале.

Ярость, какую Фрэнк испытывал лишь раз или два в жизни, швырнула его к Грассу. Рука сама легла на навершие меча. — Понравилось? Интересно? Вы быстро войдете во вкус, — Кевин отлепился от стены, лениво потянулся.

Фрэнк ударил его в челюсть, туда, где змейкой белел шрам, и с удовлетворением увидел, как голова Грасса мотнулась назад. А потом тот сплюнул кровь и улыбнулся.

Фрэнк ждал ответного удара, но не сумел ни избежать его, ни подготовиться. Боль вспыхнула под ребрами, согнула пополам, разлилась огнем по легким и животу. Он глотал воздух открытым ртом, но не мог сделать ни вздоха.

Он был совершенно беспомощен, когда Кевин сбил его с ног подсечкой.

— Болван, чем, ты думал, мы тут занимаемся?

Фрэнк кое-как вскарабкался на четвереньки, пытаясь дышать сквозь боль. Грасс неспешно прохаживался вокруг, словно выбирая, куда ударить.

— Ездим на белых конях спасать принцесс? Еще не наспасался? — Каблук потертого сапога прижал руку Фрэнка к полу. — Может, пара сломанных пальцев поможет тебе… вам спуститься с небес в сей грешный мир?

Фрэнк прикусил язык, чтобы не вскрикнуть. Пульсирующая боль все длилась, а потом его противник убрал ногу.

Фрэнк поспешно прижал руки к телу, потер ноющую кисть. Боль прояснила голову, и сейчас, глядя на Кевина снизу вверх в ожидании нового удара, он оценил юмористическую сторону ситуации. — Ты знаешь, который раз за наше недолгое знакомство сбиваешь меня с ног?

Живот еще дико болел, его мутило, зато перед глазами больше не стояло окровавленное лицо Зайца.

— Третий, — ответил Кевин, скривившись.

— Четвертый, Грасс, четвертый. У нас это уже традиция.

— И у вас все не хватит ума понять, что лучше держаться от меня подальше, — Кевин смотрел на него сверху вниз, уперев руки в боки. В чуть раскосых серых глазах отражалось бесконечное презрение. — Я-то думал, вы будете благодарны за урок. Нет, я, конечно, понимаю, такими мерзостями будем заниматься мы, ваши подручные. А все же иногда неплохо знать, что творится в собственном подвале.

Его слова жалили — он был прав.

Ребячеством было кидаться на Кевина. На самом деле, Фрэнка вывели из себя мучения того жалкого преступного бедолаги, и собственное отвратительное бездействие. Он должен был быть готов к тому, что увидел, ведь представлял же смутно, как работает система правосудия. Но реальность сбила его с ног и оставила с чувством тошноты.

— Как ты можешь… — вырвалось у него. — Как можешь служить рядом с этим, с этими…

Он попытался встать, но новый спазм в кишках заставил замереть, стоя на одном колене.

— Знаете, на нашу службу люди приходят по двум причинам. Ради денег. И ради такого вот подвальчика, — в хриплом голосе звучала насмешка и еще что-то, неуловимое. — Там можно ненадолго позабыть, что ты — ничтожество, которое сдохнет в канаве или богадельне. Отыграться за презрительные взгляды, пинки, зуботычины, за жизнь, из которой уже не выйдет ничего путного. Почувствовать себя полубогом.

Грасс не спеша прошелся взад-вперед.

— Вы не представляете, какое это наслаждение — лишать людей иллюзий. Показывать им их собственные ничтожество, мерзость, трусость, — а в подвале нашем они видны мгновенно, изливаются с выпущенной кровью, проступают за содранной кожей. Там наши клиенты понимают, чего на самом деле стоят — и уже никогда не забудут, о нет.

Фрэнк живо представил себе беспомощных жертв и самодовольных палачей, и его снова затошнило, теперь — от ненависти. — Интересно, а чего стоишь ты? — процедил он сквозь сжатые зубы.

Усмешка рассекла лицо Ищейки, заставив извиваться шрамы. В ней было торжество. — Что? — Грасс наклонился к Фрэнку, подмигнул. — Уже хочется отправить меня в подвальчик, да? Так, ненадолго, чтобы посмотрел, как мне там понравится? Как быстро начну выть от боли, молить пощады и раскаюсь в грехах? -

Фрэнк заставил себя встать, превозмогая боль, и поспешно отступил — бывший знакомый сейчас вызывал у него отвращение. — И часто ты… принимаешь участие?.. -

Грасс сцепил пальцы и вытянул вперед руки, хрустнув суставами, словно разминался перед тем, как снова заняться Фрэнком. Равнодушно пожал плечами. — Частенько. Те, кого уже сломали, вроде Зайца, и мокрые тряпки, что ревут и дрожат прежде, чем ты их пальцем тронешь, — это скука, рутина. Но вот когда к нам приводят какого-нибудь молодчика, который воображает, что он — крепкий орешек, или типа, который ждет, что его вот-вот отпустят с извинениями… — усмешка стала почти сладострастной. — Веселее такой забавы — только хорошая схватка.

Фрэнк помотал головой — у него не было слов, чтобы достойно ответить. Только спросил, брезгливо: — Тогда чем ты лучше других Ищеек, которых так презираешь?! -

— А кто сказал, что лучше? Я сказал, что они достойны презрения, разве это не так? Что до меня… Когда я упиваюсь чужим унижением, чтобы забыть о собственном ничтожестве, то осознаю, как смешон и жалок. А они — нет. Вот и разница между нами, вся, какая ни есть.

Ну и день!.. Возбуждение, приданное злостью, спало, и Фрэнк чувствовал только бесконечную усталость. — Я и в самом деле должен тебя благодарить. Ты прав — эта служба не для меня.

Вокруг них было тихо, только со двора доносились чьи-то голоса. Как объяснить Ищейкам, почему он сбегает? Филипу можно будет сказать правду.

Грасс кивнул, словно услышал то, чего и ожидал. — Быстро же вы поджали хвост! — хмыкнул он. — Ну да ничего, уверен, вы быстро найдете себе местечко при дворе, не менее теплое, чем в постели леди Денизы.

Фрэнк вздохнул. — Значит, ты в самом деле хочешь драться.

— А вы — нет? Или Его Лордство слишком важный человек, чтобы скрестить оружие с каким-то Ищейкой?

— Ты же знаешь, что я так не думаю.

— Тем лучше. Ублюдки не должны слишком драть нос.

Да, Фрэнк и впрямь устал сегодня. Ну что ж, ничего не поделаешь. — Коли тебе непременно надо нарваться на драку, я к твоим услугам, — Он обнажил меч.

Кевин опять весь ожил, как тогда, с Крошкой. Скользнул вперед тем плавным, хищным движением, что Фрэнку приходилось наблюдать прежде. Свой бастард он держал двумя руками, рукоять за головой, клинок нацелен Фрэнку в лицо.

Фрэнк не спускал глаз с противника, гадая, как понравится бедняге в Скардаг, куда он отправится за дуэль без разрешения. За себя Фрэнк не опасался — покойников не сажают.

Кевин начал медленно обходить его по кругу, и Фрэнк, не настроенный тянуть время, приготовился атаковать первым. А потом плечи Грасса обмякли. Он уронил руки с оружием, и его голос, пустой от разочарования, произнес: — Нам все равно помешают.

— Давай, ты быстрый, ты успеешь, — подбодрил Фрэнк.

Но Кевин уже убрал меч в ножны резким злым движением. — Нет уж. Ваши друзья поплачут, и быстро утешатся, а мне за вас голову снимут. И потом, это как прикончить младенца. Приятно, но уж слишком просто.

— Ну уж и младенца! — возмутился Фрэнк.

— Грудного. Придется подождать, пока вы не научитесь драться, мой лорд.

Фрэнк не убирал оружие. Если бы только все было так просто… — Боюсь, что после всего, что ты тут нес, долг чести вынуждает меня требовать у тебя удовлетворения — или извинений. Он чувствовал себя отменно глупо, произнося все это под взглядом Кевина.