Из-за плотно запертых ставен домов — ни шороха, ни проблеска света… Тем лучше. Если одна из дверей откроется, кто выйдет им навстречу? Кто — или что?..

Долгое время они молчали, а потом Офелия едва слышно повторила вопрос брата: — Что… что это было? То, что вылезло из…

— Чудовище, которое приходит за маленькими девочками, убежавшими из дома, — наставительно ответил Филип. — Оно поедает их изнутри, натягивает их кожу, а потом девочки возвращаются к родным после захода солнца, но — оооо! — не затем, чтобы обнять их!..

Кевин подумал, что ужасов этой ночью и так было с избытком, но не стал отвлекаться на споры. Направо или налево?..

— Я уже не маленькая девочка, — возразила Офелия.

Да уж, сестричка Филипа оказалась с характером. То, что она не валялась сейчас в обмороке, уже говорило о многом.

Филип фыркнул. — Тогда почему ты такая глупая, вот что ты мне объясни!

Кевин хотел шикнуть на парочку, но это не понадобилось, — за поворотом им открылся пустынный берег, спускавшийся к воде, и долгожданная арка моста. Это положило конец спорам.

Он не осознавал, насколько напряжен, пока от облегчения кости не превратились в желе. Там, за Мутной речкой, ждала относительная безопасность, а дальше — дом.

Подстегнутые единым порывом, они быстро одолели хлипкий мостик. Тьмутень с ее кошмарами осталась позади.

Стоило ступить на берег, как усталость навалилась каменной плитой. Кевин согнулся, оперевшись о колени, шумно выдохнул. На миг прикрыл глаза. По ногам пробежала дрожь, а во мраке за сомкнутыми веками все кружились темные улицы. Как же он вымотался…

Распрямился Кевин не без труда. Каждый порез и ушиб горел огнем. — Давай, друг, осталось немного, — подбодрил его Филип с улыбкой, и он улыбнулся в ответ. Даже губы Офелии чуть изогнулись.

Разумеется, именно в этот миг из темных провалов меж домами начали появляться Они. Двое, четверо… Пятеро… Семь теней, обретших плоть. Семеро бандитов, преградивших им путь.

Они ждали, караулили здесь, чтобы подобрать то, что останется после чудовища.

У Офелии вырвался жалобный стон, а Филип сжал его запястье.

Кевин покосился на спутников, на их измученные лица. Высвободил руку — скоро понадобятся обе — и шагнул вперед, знаком показывая, чтобы держались за ним.

Это было неправильно, нечестно! Они прошли через столько опасностей, сражались, победили чудовище. А теперь, когда спасение так близко, появились стервятники, чтобы добить их, усталых и обессиленных.

Ярость снова оживила его, огнем разлилась по членам. Если б он мог разделиться на семь частей, то порвал бы бандитов в клочья, выгрыз бы им глотки зубами. Но сможет ли драться Филип?..

Тьма, как назло, уже разогнала последних прохожих. Дозорные ночной стражи, небось, расселись по кабакам. И ни одна сволочь, услышав звуки схватки, и носа не высунет из окна. Спасения ждать неоткуда. Бандиты поигрывали оружием, разминаясь. Долговязого среди них не было — это Кевин отметил сразу. Место павших заняли новенькие. Громила с кольцом в носу свирепо зыркал единственным глазом, второй, сухопарый, мерзко скалился, блестя крупными ровными зубами. У первого — сабля, у второго — палаш и кинжал. Еще две грозные тени маячили за плечами товарищей.

Большая Башка, здоровенный бандит, чей нос он расплющил… А вот и тот, с сединой, еще живой, чтоб ему. Уж это-то Кевин исправит.

— Смотрите-ка! Все целехоньки! — удивился Большая Башка. — Ну, ребятки, сегодня вам прям везет.

— Тьма оставила их нам, — торжественно возвестил Давленный Нос.

Семеро против двоих…

Кевин слышал, как Филип что-то говорит сестре, краем глаза заметил белую тень на мосту — Офелия возвращалась в Тьмутень. Пусть поторопится — стоит бандитам приставить нож к ее шее, и все кончено, Филип опустит оружие. Сам-то он понимал — лучше девушке пасть с перерезанным горлом, чем достаться чудовищам в человеческом обличии.

Филип встал рядом, обнажив оружие. На лбу его блестели капли пота. — Послушайте! — Он прибегнул к последнему средству. — Я — Филип Картмор…

— Ну да, а я — Алый Генерал, — прервал Башка, громко присвистнув.

Седой поддакнул: — А я — Прекрасная Филиппа.

Она мертва, подумал Кевин. И ты — тоже.

— Если вы убьете нас, моя семья весь город перевернет вверх дном, чтобы найти виновных. Мы отдадим вам все деньги и ценности, всё, что у нас есть, — голос друга сдавливало отчаяние, — только дайте нам уйти. С правой его руки, сжимавшей кинжал, на землю капала кровь.

— Всё? — не согласился Давленный Нос. — А одежда на ваших телах? А мясо на ваших костях?

Сухопарый осклабился шире:

— И девку эту мы еще не…

Кевин прыгнул — и белый оскал взорвался осколками зубов. Обломки костей, фонтан крови… То, что только что было человеком, опустилось на колени, постояло так, рухнуло наземь.

А потом начался хаос.

На Кевина кинулись трое. Он ушел от удара первого, так и оставшегося безымянной тенью. Скользнул вправо, и расправился с ним с легкостью, от которой запело сердце — пробил жалкую защиту, рубанул по руке, вспорол живот.

Двое других тут же насели снова, орешки покрепче. Одноглазый с саблей, высокий, сильный, и второй, гибкий ловкач, вооруженный мечом и ножом.

Кевин никогда так не дрался, так стремительно, так неистово. Сжав зубы, с упорством отчаяния. На кону стояло все — больше, чем его жалкая жизнь. Если в ночи оживали демоны, один из них сейчас вселился в него, придавая сил. Но этого было недостаточно.

Филип не справится с тремя.

Друг был еще жив лишь потому, что ступил на мост, под защиту перил. Рисуя мечом и кинжалом смертоносный узор, он отбивал удары двух противников, а Большая Башка суетился за их спинами, пристраиваясь половчее метнуть в него один из своих тесаков.

— Отходи! — призыв Кевина опять пропал втуне.

Если Филип отступит на середину моста, бандитам придется нападать по одному. Но тогда двое других, оставшись не у дел, помогут подельникам расправиться с Кевином. Должно быть, друг это понимал. Хотя бы Офелии больше не видно — уже хорошо.

— Не убивай его! — крикнул Седой напарнику, чей меч чуть не разрубил Филипу плечо, и Кевин вздрогнул от злости и облегчения. Коли они пытаются взять друга живым, это будет работка посложнее.

А вот ему сгодятся трупы.

Увернувшись от удара сабли, мазнувшей сверху вниз, он полоснул по запястью Одноглазого. Наградой стал вопль и стук сабли о землю. Жаль лишь, второй бандит вмешался, не дав добить врага. Пока Кевин задавал ему жару, а Одноглазый шарил внизу, подбирая оружие, Большая Башка, оставив Филипа в покое, бросился дружкам на подмогу.

Кевин не успел возликовать, как пришлось шарахаться, спасая голову от тесака. Он почти не успел. Правое плечо вспыхнуло, — такая боль, словно его перерубило начисто.

Два других бандита насели на Кевина, словно псы, почуявшие кровь — ту кровь, что залила останки его парадного дублета. К груди уже тянулась жадная сталь… Когда он взмахнул мечом, отбивая выпад, боль вонзила зубы глубже, но рука работала — а это главное. Порез — и только.

Большая Башка уже маячил сбоку, взвешивая в лапе последний тесак…

Второй раз не промажет, понял Кевин. Градом яростных ударов отогнал противников назад и развернулся, чтобы ринуться на Большую Башку.

Метнуть свое орудие тот не решился или не успел. Защищая голову, вскинул тесак, почти бесполезный в близком бою против меча.

Кевин уже видел, как рубит по уродливой морде, навеки стирая с нее ухмылку. И вдруг почувствовал, как скользит, уходит из-под ног земля. Он перенес центр тяжести вперед… и приземлился на одно колено. Боль стрельнула вверх по кости.

Какая тупая смерть.

А вот и сальная ухмылка рядом, блеск стали над головой… Башка разрубил бы ему ключицу — не окажись Кевин быстрее.

Кинжал впился в беззащитное брюхо, и Башка изумленно уставился на свой живот. Когда Кевин крутанул запястьем, тесак выпал из лап бандита тому за спину, а ухмылка его стала оскалом.