Но что за интерес ломать человека, который уже был сломлен жизнью, снова и снова и снова? Заяц упорствовал лишь потому, что больше, чем боли, боялся виселицы, а пуще того — расправы приятелей, коли чего ляпнет. Его корчи вызывали у Кевина скуку. Нет, такой дрянной кровью его жажду уже не утолить. Он представлял себе другое, самоуверенное лицо, видел, как с него сползает усмешка, сменяясь страхом. И сжимал ствол пистоля так, что тот скрипел в его пальцах.

— Где ты был на Луну Охотника? На Урсона? За что ты убил Барта? Какой дом ограбил последним? — в черт знает какой раз вопрошал Крысоед.

Он успел немного поработать ножом и Заяц, лишившийся половины уха и одной ноздри, фыркал кровью. Еще вор успел обмочиться, и теперь здесь воняло еще хуже, чем прежде. Правда, ненамного.

— Ну все, я выдохся, — Крысоед всегда быстро выдыхался, когда надо было делать что-то полезное. — Давай теперь ты, Грасс.

Сам Крысоед поплелся в угол и вытер руки о грязный соломенный матрас на полу, служивший Зайцу ложем. Поднял одну из двух деревянных посудин, стоявших рядом, принюхался к содержимому, и вылил себе в горло. — Сейчас ты поймешь, что такое настоящая боль, — вяло пригрозил он их скрюченной, глотавшей воздух жертве. А вот Кевин хотел понять, зачем спать на холодном полу, когда можно устроиться на большом сундуке. Конечно, коли на нем обычно не спит кто-то другой. Две чашки. Он поднялся на ноги и начал открывать крышку еще до того, как из недр донесся слабый шорох.

Занесенный как дубинка пистоль так и не опустился. Внутри съежилась, уткнув лицо в руки, бабенка. Она не пошевелилась ни когда стукнула крышка сундука, ни даже когда рука Кевина сграбастала ее за шиворот. Он вытащил женщину на свет божий и удержал, когда под ней подогнулись ноги. Лицо у нее оказалось совсем молодое — годков шестнадцать, а то и меньше.

Глазки Крысоеда загорелись, усталости сразу как не бывало. — Ого-гооо, кто это у нас тут!? — Он вразвалочку подошел к девчонке и поднял за подбородок своими длинными, мозолистыми пальцами. — Не боись, я тебя не обижу. Ух, какая ты! — Он ущипнул ее круглую щеку.

Девчонка, жалкое существо с чумазой круглой мордашкой и сальными волосами, втянула голову в плечи и таращилась на них с животным страхом. Крысоед покосился на Зайца с чем-то вроде сочувствия. — Смотри-ка, он тут со шлюхой развлекался! Вот не повезло бедняге — только он задрал ей юбку и пристроился, а тут, понимаешь, мы лезем! Кевин встретился взглядом с Зайцем. В заплывших глазах он увидел немую, и, конечно, невольную, мольбу, которой не было, когда они терзали его плоть.

— Это дочь моя, ублюдки, — выдавил из себя вор.

Так вот почему он не успел вылезти в окно. И старался не кричать, когда пытали.

— Ты чего, с дочерью кувыркаешься, что ли? — подивился Крысоед, ум которого не отличался гибкостью. — Ну, ты даешь! Заяц все так же глядел на Кевина. Он должен был понимать, что от Ищеек жалости ждать не приходится. И все же пробормотал: — Она тут вообще ни при чем. Тем, кто ни при чем, обычно больше всего и достается, подумал Кевин.

Судя по лицу Зайца, он тоже про это знал.

Крысоед продолжал веселиться: — Меня зовут Крысоед, а тебя?.. Ну ладно, буду звать тебя Булочкой, потому что ты такая грудастенькая пухлая телочка. А знаешь, почему меня так прозвали? — он оскалился, обнажая бледные десны и до странности большие, желтые лошадиные зубы. — Нет, откуда тебе знать. Этими зубами я могу убивать крыс, без рук. Да, да, можете связать мне лапы, и я все равно их прикончу, хвостатых. Перекушу хребет, раздроблю череп, живот выкусю. Главное, чтоб им было некуда бежать. Ну а щас я лучше на тебя поохочусь. — Он спрятал руки за спину и резко нагнувшись, клацнул челюстями в полудюйме от полной груди.

Дочь Зайца взвизгнула и отскочила назад, прикрыв бюст руками. — Поцелуй, а то укушу, — Крысоед игриво подмигнул ей — жутковатое зрелище. — Поцелуй дядю… — Он подступал ближе, а девчонка пятилась, завороженно глядя на Ищейку, пока не оказалась прижатой к сундуку.

Все так же держа руки за спиной, Крысоед принялся нюхать ее шею, грудь. — На тебе крыски не водятся, а?

Дочь Зайца застыла, тупо уставившись в потолок.

Самое смешное было то, что Крысоед не пытался напугать девку. Он искренне воображал себя дамским угодником.

Заяц тоже будто окаменел. Не шевелился, глаза остекленели.

— Ладно, повеселились, — махнул рукой Кевин, которому все это надоело. — Освободи ему ноги и тащим к нам. Пусть Крошка развлекается.

— И ее возьмем с собой! — воскликнул Крысоед, на миг отрываясь от своей добычи.

Кевин равнодушно пожал плечами. — Он и так все расскажет. Такие, как Заяц, долго в их подвале не выдерживали. — Да не для того! Чтоб веселей было. По-моему, она в меня влюбилась.

— Я не пойду через весь город с девкой за ручку. Может, еще ученую обезьянку с собой таскать начнем? Фокусы показывать? Найдешь бабу где-нибудь поближе.

Они выволокли Зайца в коридор и потащили. Его дочь прикрыла дверь, но робко выглядывала в щелку, провожая их взглядом.

— Какого беса? — ныл Крысоед. — У нас с этой девчонкой все шло на лад!

— Еще немного, и она бы описалась, как ее папаша, — сухо ответил Кевин. — И не от восторга.

Разочарование Крысоеда рассеяли звуки, доносившиеся из-за одной из дверей. Снаружи к ней жалась маленькая девочка, засунув палец в рот, а сквозь доски просачивались стоны и женский голос: "Да", "О да!", "Ты самый лучший!"

Судя по воплям, то развлекала клиента шлюха, и он платил недостаточно, чтобы в ней пробудилась великая актриса. Но глазки Крысоеда сразу подернула масленая пленка. — Похоже, ничего себе бабенка!.. Надо будет вернуться.

Кевин взглянул на тупую, уродливую физиономию болвана, которую был вынужден созерцать день ото дня, и отвращение вдруг подкатило к горлу, как тошнота. Он отвел душу, стукнув Крысоеда по круглой черепушке.

Этот язык соратник понимал лучше всего. Заткнулся и начал двигать ногами.

Они шли дальше, сквозь вонь горелой пищи, застарелой рвоты и немытых тел, сквозь причитания старух и рев младенцев. Тихо стонал Заяц, зажатый меж двумя Ищейками.

Это теперь твоя жизнь, Кевин Грасс, пронеслось в голове. Отныне и до конца.

Давненько его не тревожили такие пустые, бесполезные мысли…

В пути им везло. Разреши Капитан взять лошадей, они добрались бы до Красного Дома куда быстрее, но все же путь назад прошел без приключений. С какой бы ненавистью ни косились на Ищеек встречные, никто не оказался настолько самоотвержен, чтобы полезть отбивать их жертву. Иногда приходилось тащить на себе терявшего сознание Зайца.

Когда они постучали в ворота, дозорный спустился со сторожевой башенки с непривычной прытью. Заскрипели засовы, калитка широко распахнулась, и перед ними предстал Роберт Пайл. Рот его под вечно красным носом-картошкой был растянут в широкой ухмылке.

— У нас новое начальство! — На пленного Пайл едва взглянул.

— Вместо Кэпа, что ль? — не понял Крысоед.

— Нет, вдобавок!

Кевин нахмурился. — В чем тогда причина твоей дурацкой радости?

Пайл покосился на него, но ничего не ответил. Как и другие Ищейки, он старался игнорировать Кевина, когда только мог. Пришлось схватить его за шиворот и хорошенько встряхнуть. — Когда я спрашиваю — ты отвечаешь.

Увы, к более серьезным мерам переходить не пришлось. Пайл пожал плечами со своим обычным равнодушием. — Ты прям как бешеный. Ну ладно, хорошая новость тебя развеселит, ее-то я еще не сказал. Нам будут больше платить! А теперь пошевеливайтесь. Кэп начнет говорить, когда все соберутся, а вы знаете, как он любит ждать!

Пайл запер ворота на три засова и припустил по дорожке к особняку, вздымавшему в небеса свои башенки — целую и осколок. Терракотовый камень кладки отливал в ярком свете полудня красным.

Кевин, Крысоед и их пленник плелись за Пайлом, а стылый ветер швырял им в лицо желтые листья.