Амели показалось, что виконтесса на мгновение задумалась.

— Магией воды, ваше высочество.

— Только одной? — хмыкнула графиня де Карильен. — И она хочет стать королевой?

Амели не симпатизировала Моник, но подумала, что на месте такого слабого принца, как Армэль, она бы выбрала именно ее. Да, у графини дурной характер, но она из тех, кто способен принимать решения и нести за них ответственность. У нее сильная магия и смелый характер. И хотя ей не свойственно благородство, уж такую-то малость королеве можно простить.

Герцог Ламанский взмахом руки позволил Элинор вернуться на место. Теперь уже с кресла поднялась Моник.

— Мои соперницы уже сказали вашим высочествам слова благодарности, к которым я в полной мере присоединяюсь. А поскольку сейчас мы состязаемся только с виконтессой, позвольте мне остановиться на тех же вопросах, что и она.

Возражений со стороны герцога не последовало, и графиня продолжила:

— Я не буду говорить о своем происхождении — оно вам известно. Да, оно не столь безупречно, как у мадемуазель Элинор, но зато во мне течет королевская кровь. Брак со мной даст его высочеству поддержку со стороны Каринии.

Это было весомым аргументом, и Моник знала это.

— Виконтесса сказала, что я, будучи рождена за пределами Анагории, не смогу полюбить эту страну так, как любит ее она. Но это неправда! На своей родине в детстве я испытала множество унижений, и если Анагория будет добра ко мне, я клянусь, что полюблю ее всем сердцем. Что же касается магии…

Тут графиня бросила такой взгляд в сторону виконтессы, что нетрудно было догадаться, что именно сейчас она нанесет свой основной удар.

— Я владею магией воздуха и магией земли. Виконтесса же сама признала, что владеет магией только одной стихии. Впрочем, в этом не было бы ничего страшного, если бы эта магия была развита у нее достаточно сильно. Но это не так! У мадемуазель Элинор — слабый дар, и сколько бы она не практиковалась, развить его невозможно.

— Нет! — возмущенно вскочила с места ле Леруа. — Ваше высочество, она не имеет права так говорить! Она пытается меня оболгать!

Герцог де Тюренн растерялся, а герцог Ламанский суровым взглядом пресек шум в зале и сказал, обращаясь к графине:

— Ваше сиятельство, вы не должны разбрасываться голословными обвинениями. Силу всех участниц отбора оценивали королевские маги. Виконтесса прошла испытание, так же, как и вы.

Моник усмехнулась:

— Простите, ваше высочество, но ваши маги недостаточно бдительны. На первом испытании они не заметили, что мадемуазель Элинор помогали.

Герцог Ламанский посмотрел на де Тюренна, но тот отрицательно покачал головой — не виновен!

Графиня поспешила уточнить:

— О нет, ваше высочество, виконтессе помогал не дядя, а другая участница отбора.

Моник не назвала ее имя, но Амели почувствовала дрожь во всем теле. Нет, она не боялась обвинений. Она уже не являлась претенденткой на руку и сердце принца, и даже если бы герцог Ламанский осудил ее поступок, вряд ли это пошло бы дальше простого порицания. Но ей было жаль Элинор. Хотя трудно было спорить с тем, что на сей раз графиня всего лишь сказала правду.

— Почему же вы не заявили об этом сразу же? — нахмурился герцог Ламанский. — Если бы мы узнали тогда, что у одной из участниц магия настолько слаба, то исключили бы ее из отбора.

— Простите, ваше высочество, — присела в реверансе Моник, — но я пожалела ее. Мне показалось неправильным быть доносчицей. К тому же, я думала, что королевские маги тоже почувствуют это.

А вот на сей раз она лгала. Она никому не сказала об этом не потому, что пожалела соперницу, а потому, что была заинтересована в том, чтобы эта слабая соперница осталась на отборе. Хотя мотивы ее поступка сейчас мало кого интересовали.

— Это не так, ваше высочество! — на Элинор было жалко смотреть. Лицо у нее было заплакано, а руки дрожали. — Велите ей замолчать, ваше высочество!

Герцог Ламанский задумался. А Моник торжествующе улыбалась.

Амели взглянула на принца. Именно его мнение сейчас могло сыграть важную роль. В самом деле, магия магией, но разве не должно быть между королем и королевой хотя бы обычной симпатии? Ну, должна же одна из невест нравиться ему чуточку больше. Но он явно не желал вмешиваться в происходящее. Наоборот, он как будто боялся, что его мнением поинтересуются.

А Моник продолжала наступать:

— Что может дать Анагории такая королева? Магический дар или есть, или нет. И если его нет, то любезная виконтесса должна поступить честно и тоже отказаться от участия в отборе. Это было бы благородно, разве не так?

Элинор выкрикнула:

— Вы лжете! У меня есть магический дар!

Герцог Ламанский вздохнул:

— Ваша милость, боюсь, если ее сиятельство сказала правду, мы будем вынуждены отстранить вас от отбора. Поверьте, я не имею ничего против вас, но я должен действовать в интересах Анагории.

— Она лжет! — снова и снова повторяла виконтесса.

Она нервничала, краснела и оттого становилась еще менее красивой. На что и не преминула обратить внимание Моник:

— Ваше высочество, — обратилась она к принцу, — неужели вам нужна такая жена? Она не способна контролировать себя. Она слаба. К тому же, уж простите, она совсем не красавица!

Говорить о внешности виконтессы было лишним. Элинор метнула на соперницу полный ненависти взгляд. А вслед за взглядом в ту же сторону понесся магический поток такой силы, что снес графиню с ног, прежде чем та успела выставить защиту.

Придворные в панике шарахнулись в стороны, оставив Моник лежать на полу у стены, о которую она ударилась.

Амели вскочила с места. Всё это было таким неожиданным, что даже королевские маги застыли в нерешительности, не зная, как положено действовать в такой ситуации.

Судя по всему, Моник недооценила соперницу. Похоже, магический дар у Элинор всё-таки был и весьма сильный. Но если это так, размышляла Амели, то зачем виконтессе потребовалась на испытании ее помощь? Неужели она была настолько не уверена в себе? Или сама не знала о своей силе?

В любом случае, сейчас Элинор поступила глупо — применив магию против соперницы, она сама дала той все карты в руки. Теперь герцог будет вынужден отстранить ее от участия в отборе. А значит, победительницей станет Моник.

Графиня уже оправилась от магического удара, с трудом поднялась, прислонилась к стене. Боевые маги встали между ней и Элинор, защищая ее от виконтессы.

Но куда хуже Моник выглядел герцог де Тюренн. Старому магу было так плохо, что более молодые маги вынуждены были подхватить его под руки. Можно было представить, что он чувствовал в этот момент. Его родная племянница нарушила правила поведения в королевском дворце. Ее поступок мог причинить вред не только сопернице, но и гостям, и самому принцу.

Теперь Элинор станет изгоем. Ее не будут принимать при дворе, и вряд ли кто-то из знатных особ захочет взять в жены столь неблагоразумную ведьму.

Герцог Ламанский подтвердил опасения Амели:

— Ваша милость, как мне не жаль, но я вынужден потребовать, чтобы вы покинули дворец.

— Но ваше высочество! — Элинор пыталась протестовать. — Вы же видели, что она вынудила меня применить магию! Она сделала это специально! Да, я нарушила правила, но и она нарушила их — она солгала. Вы сами понимаете теперь, что я владею магией! И всё, что говорила ее сиятельство, она говорила исключительно для того, чтобы вывести меня из себя и заставить применить магию!

Ситуация была серьезной, и Амели вдруг подумала, что, может быть, правильным будет вовсе отменить отбор. Такой исход дела, пожалуй, обрадовал бы принца.

А герцог де Тюренн уже пришел в себя и выступил вперед. Его сжимавшие посох руки тряслись, и губы тоже дрожали. Амели никогда не видела его таким беспомощным.

— Ваше высочество, позвольте мне сказать! — у него и голос был странным. — Я вынужден просить вас отменить решение об изгнании виконтессы де Леруа из дворца.