Так что же, Кей прав, и экспедиция на Гему — непоправимая ошибка, поспешный непродуманный шаг? Корлис и сейчас не мог согласиться с такой оценкой своих действий. Ведь вопрос стоял так: сейчас или никогда! На подготовку экспедиции не было времени, да и ограниченность средств дала о себе знать.
Он стоял на том, чтобы вопрос решили в пользу «сейчас». И тем самым взвалил на себя всю тяжесть ответственности, не собираясь, как получилось в действительности, разделить ее с Кеем.
Нет, иного выхода все равно не существовало. В развитии их микроцивилизации не могло быть устойчивого прогресса: слишком малым они располагали. И это малое продолжало таять с каждым годом. Насколько удавалось, восстанавливали, переделывали, приспосабливали, экономили на всем, проявляя чудеса предприимчивости. А положение ухудшалось и ухудшалось…
Замкнутая система — вот что представляла собой База вместе со станциями-сателлитами. В замкнутых же системах неизбежно угасание. Приговор был вынесен с самого начала, полтора века назад, но отсрочен. Пока шло развитие Базы за счет пристыковки станций, наблюдалась даже видимость прогресса. Однако затем начался неизбежный спад.
Корлис первым — по крайней мере, так ему казалось — уловил этот злосчастный перевал и понял, что если в ближайшие же годы не приобщиться к ресурсам Гемы, то будет поздно. Тогда он и стал добиваться посылки экспедиции.
Сигнал бедствия пришелся в самую пору, послужив решающим аргументом.
«Как видишь, выбора не было, — успокаивал себя Корлис. — Смертельный риск лучше медленного умирания, потому что он дает нам надежду».
Четыре часа прошли без сна. Ничего нового Корлис так и не придумал, но, проанализировав уроки прошедшего дня, пришел к неутешительному для себя выводу, что на Геме от космокурьера куда больше проку, чем от ученого…
— Отдохнули? — заглянул в палатку Кой. — Тогда поменяемся. Посплю часок-другой.
Поеживаясь от предутренней свежести, Корлис выбрался наружу. Начинало светать. Звезды пригасли, небо неравномерно бледнело. С одной стороны оно было еще плотным, густого черно-фиолетового цвета, в искрах звезд, а с другой становилось все более прозрачным. Казалось, кто-то могучий приподнял край небосвода, и темнота, смывая звезды, отхлынула к противоположному концу. Миг, и под пальцами великана вспыхнула заря. Она затопила горизонт, окрасив его пурпуром. И вот уже показался краешек пылающего диска — это всходил Яр…
Корлис стоял потрясенный. Губы шептали что-то нечленораздельное, из глаз струились слезы. Новое, острое чувство собственной причастности к происходящему охватило ученого. Это для него, единственного зрителя, развертывалась величественная феерия. Для него ночь сменялась днем. Он осознал себя частицей Гемы, ее блудным сыном и ощутил сыновнюю любовь ко всему, что было вокруг. Нет, не во враждебный мир ринулись они очертя голову — вернулись в свой отчий дом.
Очнувшись, Корлис бросился звать Кея. Но тот уже спал, крепко и безмятежно.
6. Волны Беслера
После завтрака Кей долго и, казалось Корлису, бесцельно ходил вокруг палатки, затем положил рядом оба энергоскафандра и принялся расчленять их.
— Что вы делаете? — с недоумением спросил планетолог. — Теперь не восстановить!
— Все равно они больше не понадобятся.
— И поэтому вы их ломаете?
— Ломаю? О, нет! Они еще послужат.
— Не понадобятся, но послужат? Ничего не понимаю!
— Подождите немного, увидите сами.
Кей перелил в резервуар остатки энергола, затем соорудил нечто вроде легкого заплечного ранца и прикрепил к нему оба двигателя.
— Не слишком ли рискованно? — сказал Корлис, догадавшись наконец, что космокурьер мастерит простейший летательный аппарат.
— Вы непоследовательны, — скупо улыбнувшись, произнес Кей. — Когда я не хотел рисковать напрасно, обвинили меня в трусости, а когда без риска не обойтись, спрашиваете, не слишком ли это будет рискованно.
— Упрек справедлив, — смущенно признал Корлис. — Прошу извинить…
— Ничего, сочтемся. Ну-ка, помогите подогнать лямки. Так… Сойдет!
— Вы рассчитываете что-нибудь разглядеть в этих дебрях? Напрасно, я уже пробовал.
— Разумеется, с Базы?
— Откуда же еще!
— Дайте-ка инфравизор!
— Инфравизор? А зачем? Хотя… Какой же вы молодец! — пришел в восторг Корлис, а затем, заметно помрачнев, добавил: — А я-то хорош, не смог додуматься… Для ученого это в высшей степени непростительно!
— Пустяки, — неожиданно покраснел Кей. — Просто мне чаще приходилось попадать в безнадежные ситуации.
— Безнадежные?
— Ну, казавшиеся поначалу безнадежными… И знаете, к какому выводу я пришел? По-настоящему безнадежных ситуаций не бывает!
Кей вышел на середину поляны, запрокинул голову и минуту смотрел в прозрачное небо.
— Полюбуйтесь!
Над ними на перепончатых крыльях парила птица.
— Летающий ящер! — присмотревшись, изумился ученый. — Природа обратилась вспять!
— И притом измельчала, — добавил Кей.
— А ведь ничего похожего я не наблюдал с орбиты. Гема казалась вымершей.
— Вероятно, так оно и есть. Жизнь как будто зарождается заново.
— Вернее, перерождается, — поправил Корлис. — Остается надеяться, что перерождение не коснулось человека. Должен признаться, панически боюсь этого. Люди-мутанты, что может быть ужаснее?
— Вы все-таки верите в людей, сохранившихся на Геме?
— Я ученый. И руководствуюсь не верой, а знанием, — прежним напыщенным тоном заявил планетолог.
— Итак, вы знаете, что люди на Геме есть? — с насмешливым ударением на слове «знаете» перефразировал свой вопрос Кей.
— А иначе кто мог бы еще послать сигнал?
— Мало ли кто… Может, автоматы. Решили проявить инициативу, мол, чем мы хуже людей?
— Нельзя так шутить! — возмутился Корлис. — Есть вещи…
— Хорошо, не буду. Тем более, что разговорами Инту не спасти. Пора действовать!
Кей тронул клавишу запуска. Послышался характерный шум микрореактивных двигателей. Усилился, завибрировал… Аппарат с натугой оторвал космокурьера от поверхности Гемы, потянул вверх.
Поднявшись на небольшую высоту, Кей завис над поляной, опробуя управление, выполнил несколько разворотов и скольжении и, видимо, оставшись доволен, взмыл в небо. Ящер, неуклюже хлопая крыльями, заспешил прочь.
Кей летал минут двадцать, затем круто пошел вниз.
— Ну как? — кинулся к нему Корлис.
— Нормально.
— Нашли?
— Это не так скоро делается. Вот сейчас посмотрим повнимательнее видеозапись, да не один раз, тогда и выяснится, нашел или же нет.
У Корлиса от волнения дрожали руки.
— Быстрее, прошу вас! Давайте, я включу!
— Какой вы нетерпеливый… Ну, ладно, вот кассета. А я пока сниму ранец, думаете, он легкий?
На видеоэкране «инфракрасные» джунгли выглядели еще более экзотично, чем в видимом свете. Поле температур воспринималось как замысловатый витраж.
Казалось, сумасшедший художник выплеснул на экран палитру причудливых красок — чистейших и ярчайших. Цвета были условные, это позволяло усилить разрешающую способность глаза, помочь ему раздельно воспринимать даже микроскопические детали изображения, а следовательно, и ничтожно малые градации температуры.
Тонкие и нежные полутона соседствовали с резким, подчеркнуто грубым колоритом. Сочетания цветов выглядели столь непривычно в какой-то лишь им присущей особенности, что напрашивалось сравнение с произведением искусства высочайшей пробы. Но автором этого «произведения» была природа Гемы, а «кистью гениального художника» послужили процессы, происходящие в поверхностном слое и в толще планеты. На них наложились вторичные по силе воздействия явления — даже отдаленные космические катаклизмы внесли свой, пусть и незначительный, вклад в феерию цветов, запечатленных на экране инфравизора. И надо всем этим господствовало лучистое тепло Яра…
— Какая красота! — восхищенно воскликнул Корлис.
В первые мгновения ценитель прекрасного заслонил в нем ученого. На Базе ему много раз доводилось наблюдать Гему в инфракрасных лучах, но насколько же более бледной, тусклой, невыразительной смотрелась она с орбиты!
