— «Призрак» оторопел. Рядом с Кеем возникла женщина необыкновенной, поразительной красоты. Среди гемянок были не менее красивые, но их красота не подавляла, не казалась запредельной, бросающей вызов.

Жгуче-черные волосы инопланетянки тяжелыми кольцами ниспадали на хрупкие плечи. Высокий матовый лоб свидетельствовал о напряженной работе мысли.

Прямой взгляд огромных черных глаз поражал проницательностью. Из них исходила доброта — неподдельная, осязаемая.

Женщина была изящна, словно изваял ее гениальный скульптор, и зрительно невесома. Неужели она тоже «призрак»?

— Я многое знаю о вас, — услышал Сарп мысли женщины. — Вы правы: если воспользоваться вашим определением, то я, действительно, «призрак».

Признаюсь, мне оно не нравится. Ведь главное в нас не голографический облик. Можно обойтись и без голографии. Мне, например, она не нужна. Мой образ, как и ваш, неотделим от мыслей. И воспринимается через них.

— Я-то воспринимаю, — с прежней горечью проронил Сарп. — Но оттого, что не человек.

— Неправда, — возразила Джонамо. — Чтобы быть человеком, вовсе не обязательно состоять из белка… Сердце, легкие, печень — все это есть и у животных. Определяющее отличие человека — разум.

— «Как страшен может быть разум, если он не служит людям!» — так сказал один древний философ.

— Но ведь носителями этого страшного разума были сами люди. Одинаковая анатомия и физиология не мешала им убивать друг друга!

— Да, мы преуспели в этом.

— А сейчас сама мысль об убийстве вам ненавистна. Чья же мораль выше?

— Только не надо всех людей во плоти считать потенциальными убийцами, — вмешался Кей. — У нас на Базе убийств не было.

— И в нашем обществе нет преступников, — кивнула в знак согласия Джонамо. — Но я ведь о другом. Биология — вот что довлеет над нами, ограничивает наши жизненные горизонты. Мы ее рабы. И рассчитывать можем лишь на себя. Разве не так?

— Судя по всему, биологическая эволюция закончилась, — подтвердил Сарп.

— Да, природа умыла руки и предоставила нас самим себе. Меня ужасает мысль, как мало она нам дала. Я не могу любоваться феерией электромагнитных волн.

Не слышу симфонии ультразвуков. Беззащитна перед радиацией… Нет, настало время продлить эволюцию небиологическим путем. Впрочем, нужна не эволюция, а революция!

— Вы хотите слишком многого, — скептически заметил Сарп.

— А разве то, что вы осуществили, не революция? Катастрофа, случившаяся на Геме, поставила вас в экстремальные условия, и вы сделали, казалось бы, невозможное.

— Лучше бы этого не случилось… Будь проклята война! — вырвалось у Сарпа.

— Мы тоже стояли на краю пропасти. Не хочу сказать, что это биологическая природа делает люден кровожадными, но атавистическое чувство агрессивности — наследие первобытных времен, когда человек мало чем отличался от животных. Войны, войны, войны… Какой кошмарный парадокс: ведь это они способствовали научно-техническому прогрессу. Но какой жестокой ценой!

— Мы, гемяне, расплатились полной мерой, — вставил Кей. — И продолжаем расплачиваться.

— Значит, мера еще не полна, — уличил его в противоречии Сарп.

— Нам повезло по сравнению с вами, — признала Джонамо. — Удалось вовремя остановиться. Однако и мы заплатили дорогую цену: были отброшены назад в духовном развитии.

— А сейчас?

— Сумели преодолеть застой. И, как видите, тоже сделали шаг в сторону искусственной эволюции. Оттого и смогли откликнуться на ваш зов. Правда, у нас его сочли сигналом бедствия. Так или иначе, я здесь. Такой же «призрак», как вы оба.

— Кей не «призрак». Он лишь притворяется «призраком», — скупо улыбнулся Сарп.

— Я тоже «притворяюсь», — поддержала шутку Джонамо. — Быть может, случайность, что мы в разных концах Вселенной, при различных стечениях обстоятельств, сделали одно и то же открытие. Быть может, случайность и то, что встретились в безмерном пространстве-времени. Но не случайно мы существуем, не случайно во всем подобны друг другу. И, наконец, не случайно Гема и Мир — близнецы. Сколько таких близнецов с неодинаковыми судьбами разбросаны, словно песчинки, во Вселенной?

— Не счесть их числа, — кивнул Сарп.

Огромные, вытянутые к вискам, глаза Джонамо засияли, как черный кристалл под лучом лазера.

— Значит, мы, человечество, величина вселенская. Вселенная озарена разумом.

Протоплазма или сгустки энергетических полей — не суть важно. Главное, чтобы разум оставался человеческим. Придет время, и его разрозненные искры сольются в единое пламя. Оно охватит мириады Миров и Гем! Неугасимое пламя…

— Я не верю вам, — воскликнул Лоор. — Вы «призрак» с Гемы!

— Ошибаетесь, — сдержанно возразила Джонамо. — У себя на планете Мир я была обыкновенным человеком и скоро снова стану им.

— Все равно не верю!

— Зачем мне обманывать? Единственное мое желание — помочь вам.

— Не нуждаемся ни в чьей помощи. Помогайте тем, на Геме.

— А разве вы не гемяне?

— Нет, мы орбитяне, — с гордостью сказал Лоор. — «Гемяне» предали нас, позорно сбежали.

— Неправда!

— Именно сбежали! Но ничего, одумаются — вернутся.

— Не вернутся, — покачала головой Джонамо. — Возвратиться надо вам. Рано или поздно. Лучше, если это произойдет раньше.

В голосе Лоора прорезались враждебные нотки.

— Вас послал Корлис? Или Кей? Они еще не стали «призраками»?

— Вы сами не верите в то, что говорите. Меня послала моя планета — с любовью, а не с враждой.

— Допустим, — смягчился Лоор. — И чего вы хотите?

— Поговорить с вами. Понять вас. И быть понятой.

— Понять? Это так важно? Ну что ж, согласен. Поговорим. Но учтите, я не поддаюсь переубеждению.

— Знаю. Вы человек гордый и бескомпромиссный. И переубедить Лоора может лишь сам Лоор. Моя цель скромнее — сделать так, чтобы вы задувались, спросили себя: «А прав ли я?» — Безусловно, прав и спрашивать незачем. Я уверен в целесообразности своих решений! Возможно, с точки зрения Корлиса, они не безупречны, даже кое в чем противоправны, но, как любит говорить Тис, история прощает все, вплоть до насилия, если оно совершается во имя великой цели!

— Тис — низкий человек, — брезгливо поморщилась Джонамо. — Он скажет все, что угодно вам. Но неужели вы всерьез полагаете, что цель оправдывает средства?

— Великая цель — да! А моя задача истинно велика — создать абсолютно устойчивую общественную систему, где человек обеспечен всем действительно необходимым и ничем сверх того: излишества развращают, это гангрена, которую нужно пресечь в зародыше, иначе гибель!

— Мните себя хирургом, причиняющим боль ради исцеления?

— А почему бы и нет? Я имею на это право. Кто, как не я, избавил людей от страха перед будущим, внес успокоение в человеческие души?

— Успокоение… Против него я боролась на своей планете.

— И победили?

— Представьте, да.

— Значит, и у вас происходит борьба, — понимающе кивнул Лоор.

— Борьба мнений — единственное противоборство, существующее на Мире. У нас нет войн, не сохранилось оружия.

— Ах, если бы Гема была такой! — вырвалось у Лоора.

— В истории Мира тоже случалось многое, о чем остается жалеть, — признала Джонамо. — Нам не раз угрожали катастрофы. Уберегшись, мы впали в другую крайность.

— В какую же?

— Еще недавно Мир был чем-то вроде гигантского Космополиса.

— Не может быть!

— Увы, может. Мы также стремились к устойчивости общества, хотя в отличие от вас не только не отвергали прогресс, но слепо полагались на него.

— Прогресс — величайшее зло! — крикнул Лоор. — Он погубил Гему, погубит и вас, если не остановите его, как это сделали мы.

— Согласна, прогресс может обернуться злом, — подтвердила Джонамо. — Но лишь неуправляемый, стихийный прогресс. Наш ученый Стром создал теорию дисбаланса. Из нес следует, что должен главенствовать духовный прогресс человека. Все остальные компоненты прогресса необходимо подчинить ему.