«Листья, — подумал я. — Какое мне дело до листьев, когда у меня от папиных денег остался рубль».

— А не махнуть ли нам во Внуково? — спросил Иннокентий Иннокентьевич. — Там сейчас великолепно.

Мне было все равно, куда махать, и я ответил:

— Можно, пожалуй.

— Я очень довольна, что ты познакомился с моим папой, — сказала Нина. — Хорошо все получилось?

— Хорошо, — ответил я. — Лучше не придумаешь.

Мы пришли на проспект Карла Маркса. Постояли несколько минут у гостиницы «Метрополь», посмотрели на машины иностранных марок. В этой гостинице живут иностранцы. Они приезжают в Москву на своих машинах. И поэтому здесь всегда стоят машины с чужими номерными знаками: пражскими, парижскими или варшавскими.

— Нравятся? — спросил Иннокентий Иннокентьевич.

Это был наивный вопрос — кому же машины не нравятся! Я кивнул.

— Значит, мы с тобой родственные души. Я тоже люблю машины. Могу часами любоваться.

Честно говоря, я больше бы поверил, если бы он сказал, что может любоваться часами осенним листопадом.

— У нас дома есть коллекция, — сказала Нина. — Эмблемы грузовых и легковых машин.

— Я собрал уже пятьдесят эмблем марок автомашин, — сказал Иннокентий Иннокентьевич.

— А я даже не знал, что такие коллекции собирают, — признался я.

— Могу поделиться своим опытом и коллекцией, — сказал Иннокентий Иннокентьевич.

Тут подошел внуковский автобус-экспресс, и я ничего не успел ответить.

Во Внукове было действительно хорошо. На аэродромном поле стояли самолеты: реактивные, беспропеллерные «ТУ», четырехмоторные турбовинтовые «ИЛы». От их крыльев на бетонные плиты аэродрома падали тени. В тени спокойно прятались большие грузовики-бензовозы.

Мне показалось, что это не обыкновенный аэродром, а космодром. Сейчас загудят моторы, и эти самолеты уйдут куда-то в неизвестную высь.

Но тут стайка людей, обыкновенных людей, в пальто, в шляпах и даже с ободранными, старыми портфелями и чемоданами в руках, прошла через контроль и направилась к самолету.

Они были такие незаметные, эти маленькие люди, на большом бетонном поле среди могучих, многотонных самолетов.

И летчики были ничуть не лучше всех остальных. Они только немножко увереннее шли по летному полю, разговаривали и смеялись.

Самолет вырулил на взлетную дорожку, дал полный оборот моторам и взлетел.

Он уже превратился в тоненькую горизонтальную полоску, а я все смотрел ему вслед и думал про людей, которые сидят там в удобных креслах самолета, и им совсем не кажется удивительным, что они так высоко над землей.

— Я уже летал сотни раз и никак не могу привыкнуть, — сказал Иннокентий Иннокентьевич. — Страшно, но волшебно. Этакую многотонную штучку подымают в небо.

Прилетел другой самолет. Когда он уже бежал по полю, то на хвосте у него выскочило два маленьких парашюта.

— Посадочная скорость очень большая, — сказал Иннокентий Иннокентьевич. — Парашюты для торможения.

Прошли пассажиры. Они были веселые, разговаривали и смеялись, а летчики шли молча.

«Устали, — подумал я. — Нелегко, вероятно, управлять самолетом».

— Как вы думаете, Иннокентий Иннокентьевич, меня возьмут в летчики? — Сам не знаю, как у меня выскочил этот вопрос, и теперь я боялся, что он засмеется или начнет говорить об этом слишком громко и нас услышат чужие люди.

Он посмотрел на меня, и я увидел, как в стеклах его очков играют солнечные лучики, и в солнечных лучиках маленькие, далекие, колючие глаза. Они всегда одинаковые, по таким глазам ни о чем не догадаешься.

— Знаешь, важно не бояться и хотеть, — сказал Иннокентий Иннокентьевич.

— А я не боюсь и хочу, — ответил я.

Нравилось мне, что он говорил как-то по-своему. А то другой бы обязательно сказал: если ты будешь хорошо учиться и т. д., то возможно…

Все и так уже сейчас знают, что учиться надо, можно об этом лишний раз не напоминать. А многие взрослые об атом напоминают просто от лени. О другом ответе надо думать, а этот сказал и отвязался.

— Ты решил стать летчиком? — спросила Нина. — А говорил, поедешь в Сибирь.

— Ты что-нибудь слышала о летчиках, которые открывают на своих самолетах залежи полезных ископаемых? Они летают над Сибирью, утюжат сибирскую тайгу. А в самолете у них специальный прибор, он все отмечает. Где руда, где вольфрам, где никель.

— Нет, — ответила Нина. — Не слыхала.

— И другие, конечно, в вашем классе не слыхали?

— Может быть, Костиков знает. Он иногда читает «Юный техник».

— Придется тебе им про это растолковать, — сказал Иннокентий Иннокентьевич.

— Придется, — ответил я.

В день маминого рождения я всеми силами старался не вставать, пока мама не уйдет. Плохое у меня было настроение, и неизвестно, что говорить маме. Подарка я ей так и не купил.

Открыл один глаз и осторожно поглядывал, как она собирается на работу. Обычно по утрам она ужасно веселая и энергичная, а сегодня она была печальная.

Конечно, день рождения, а никто не поздравляет. Точно она живет не в семье, а на необитаемом острове.

«У меня плохое настроение — это так, — подумал я. — Но мама не виновата, что я такой легкомысленный тип».

Встал, подошел к маме и сказал:

— Поздравляю.

— Спасибо, — сказала мама. — А я решила, что ты забыл.

Чмокнул маму в щеку. От нее пахло молоком.

Когда я маму поздравил, она сразу повеселела. Для нее все было в порядке. Я ее поздравил, папа тоже, конечно, поздравит. Значит, все в порядке. Правда, когда папа бывал дома, то он всегда дарил ей подарки: духи там или новый шарфик. А тут папы нет.

Она-то не знала, что папа все поручил мне. Это ведь было нашей мужской тайной.

Мама побегала еще немного по комнате. Переодела кофточку. У нее такая привычка — утром обязательно два раза переодеваться. А потом ушла.

И тут зазвонил телефон. Длинный, продолжительный звонок междугородного телефона. Ольга Андреевна решила, что это звонит ее сын, и бросилась к аппарату. Но оказалось, что это папа.

— Мама уже ушла, — сказал я.

— Какая жалость! — ответил папа. — Ну, ты ее поздравил?

— Конечно, — сказал я. — Поздравил.

— Что ты ей подарил? — спросил папа.

Слышно было, как назло, очень хорошо. Когда где-нибудь в кино или в театре изображают телефонный разговор, то обычно бывает плохо слышно и артисты кричат во все горло и путают слова, и от этого выходит всякая путаница. А тут было слышно превосходно.

Но я все же притворился, что не расслышал вопроса.

— Что? — крикнул я. — Не слышу, повтори еще раз.

Рядом стояла Ольга Андреевна, а папа так заорал в трубку, что не только я или Ольга Андреевна, а прохожие на улице могли услышать его голос.

Прижал трубку к уху изо всех сил, несколько раз «чтокнул» и, не слушая папу, повесил трубку.

Телефон зазвонил снова.

— Не вешайте трубки, — сказала телефонистка. — Разговор не окончен.

— Ничего не слышно, — ответил я.

— Все хорошо слышно, — сказала телефонистка. — А если вы глуховаты, позовите кого-нибудь с нормальным слухом.

Тут ворвался папин голос. Он сказал, что ничего подобного — его сын совсем не глухой, а их телефон работает неважно.

— Папа, — сказал я, — теперь я тебя слышу хорошо.

— Ну, что же ты купил маме?

— Ничего.

— Ничего? — удивился папа. — Зря я на тебя понадеялся. А почему ты, собственно, ничего не купил?

— У меня нет денег.

— Как — нет? Ты их потерял?

— Не потерял, а нет.

Хотел ему все объяснить, но по телефону это трудно.

— Ну, понимаешь… — Надо было как-то отделаться, и я сказал: — Проел на мороженое.

— Так, — сказал папа. — Силен мужик. — Помолчал. — Обидно, что ты меня подвел.

Папа не попрощался со мной и повесил трубку.

Никогда он не кричал и не ругался на меня и даже никогда не сердился. Такой он был человек. Всегда говорил про меня: «Мал еще, вырастет — поймет». А тут ничего такого не сказал, повесил трубку, и все.