Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он ей еще предлагал поехать в Сибирь! Да. Быстро они договорились. Меня он не зовет в Сибирь, а ее: поезжайте к моему сыну, пожалуйста, в Сибирь. Вот, мол, адресок. Пошлите только телеграммку, а он вас там встретит… Мне все было ясно. Противно стало слушать, что они там дальше говорили.

Включил радио на полную мощность и стал прыгать и корчить рожи перед зеркалом. Пусть думают, что танцую. Быстро они спелись, я даже не ожидал.

Наконец Леонид Сергеевич постучал мне кулаком в стену. Я сначала не хотел к нему идти, а потом все же пошел.

— Ушла? — сказал я, хотя отлично слышал, как она уходила, и даже видел в замочную скважину, как он ей подавал пальто.

— Ушла. Неплохая девушка, но… — Он помахал в воздухе рукой. — Я ее в Сибирь пригласил. Там ребята ее быстро уму-разуму научат.

— Понятно.

— А с тобой все в порядке. Конечно, разберут тебя на сборе, как полагается. А матери можно об этом пока не докладывать. А то знаешь — женщины… Паника. Отцу напишет, и так далее.

Это уже было неплохо, но я даже глазом не моргнул. Пусть не думает, что я собираюсь перед ним рассыпаться в благодарностях. Вообще ненавижу, когда благодарят.

— Ну, пойду, — сказал Леонид Сергеевич. И ушел.

* * *

Прошло несколько дней. На сборе отряда меня еще не разбирали. Но ребята из второго «А» по-прежнему прибегали ко мне. Я не ходил к ним, а они бегали ко мне чаще, чем раньше. Каждую перемену несколько человек. И все разные. Точно они дежурство установили за моей персоной.

Только теперь в нашем классе никто надо мной не смеялся. Я даже думаю, что некоторые из наших завидовали, что малыши ко мне так привязались.

А тут после уроков ко мне ворвались Толя Костиков и Гена Симагин и сказали, что Нину увезли в больницу. У меня прямо похолодело все внутри.

— У нее заболел живот, и ее увезли, — сказал Костиков. — «Скорая» приезжала. «ЗИЛ-110».

Я побежал в учительскую к Александре Ивановне. Я бежал так быстро, что Костиков и Симагин отстали от меня. Когда я вышел из учительской, весь второй «А» стоял около дверей.

— У нее аппендицит. Будут делать операцию, — сказал я.

Мы пошли всем классом в больницу. Всем ребятам хотелось узнать, как Нина. Но мы ничего не узнали — операция еще не закончилась.

— Часа через два я снова пойду в больницу, — сказал я ребятам. — Кто хочет, может пойти со мной.

Дома я позвонил Нининой бабушке и соврал ей, что Нина задержалась в школе. Не мог же я сказать, что Нине вот сейчас делают операцию.

Когда через два часа я вышел на улицу, то у подъезда меня ждал весь класс. Даже Зина пришла.

— У матерей отпросились? — спросил я.

Они закивали головами.

— Мне мама сказала, — ответил Гена Симагин, — чтобы я не приходил домой до тех пор, пока все благополучно не кончится.

— А моя мама сказала, что сейчас аппендицит не опасная операция, — сказал Гога Бунятов.

— «Не опасная»! — возмутился Толя Костиков. — Живот разрезают, думаешь, не больно?

Все сразу замолчали.

Ребята остались во дворе больницы, а я пошел в приемный покой. В приемном покое было тихо и пахло больницей.

Оказывается, мы пришли не в приемные часы, и узнать что-нибудь было не так просто. Какая-то женщина пообещала узнать, ушла и пропала.

Потом появился мужчина в белом халате, в белом колпаке. Вид у него был усталый. Он стал снимать халат, и к нему вышла женщина из гардеробной, чтобы помочь ему. Может быть, это был хирург и он сегодня сделал какую-нибудь сложную операцию и спас жизнь человеку.

— Что вы ждете, молодой человек? — спросил он меня.

— Здесь девочке одной делали операцию. Пришел узнать.

— А вы ее брат?

— Вожатый я.

— А, значит, служебная необходимость. Понятно.

«Чудак какой-то в белом колпаке, — подумал я. — „Служебная необходимость“!»

— Нет, я так просто, — сказал я. — Да я не один.

Я показал ему на окно. Там, во дворе, на скамейке сидели мои малыши. Они сжались в комочки и болтали ногами. Издали они были похожи на воробьев, усевшихся на проводах.

— Весь класс, что ли? — удивился хирург.

Я кивнул головой.

— Как зовут твою девочку?

— Нина Морозова. Маленькая такая, с косичками.

— Подожди, — сказал хирург.

Он снова надел халат и пошел наверх.

А я разволновался до ужаса. Я, когда волнуюсь, все время зеваю и не могу сидеть на одном месте: хожу и хожу.

Ругал себя на чем свет стоит за то, что не запретил Нине ездить на пузе по перилам лестницы. Ведь все из-за этого и получилось. Она съехала на пузе и не смогла разогнуться. Ее прямо в больницу.

Я знал, что Нина любила так ездить, и не ругал ее. Ругать ее было глупо. Я сам так катаюсь. А у меня железное правило — никогда не ругать малышей за то, что я сам не прочь сделать. Сначала сам избавься, а потом других грызи.

А теперь я себя во всем винил. Хирурга все не было. На улице потемнело.

Наконец он появился:

— Можете спокойно отправляться спать: ваша подружка хорошо перенесла операцию. Завтра приходите и приносите ей апельсины.

Ух, как я обрадовался! От радости чуть не расплакался. До чего мне дорога была эта маленькая девочка.

Доктор посмотрел на меня и сказал:

— Что-то у меня сегодня хорошее настроение. От души рад с вами познакомиться.

«Чудак какой-то в белом колпаке», — подумал я. Но времени у меня не было с ним разговаривать.

Я выскочил во двор, чтобы обрадовать малышей. Они повскакали со своих мест. И я им все рассказал.

— Она во время операции даже ни разу не крикнула, — сказал я.

Хирург мне этого не говорил, но я-то знал, что это было так.

— Вот это да! — сказал Гена. — Сила!

Остальные ничего не сказали. Не знаю, о чем они там думали про себя, но только мне нравилось, что мои малыши такие сдержанные.

Было уже поздно. На улице даже горело мало фонарей. Шел мелкий дождь. Такая зима стояла. И нам казалось, что мы идем одни в этой темноте. Асфальт был черный, и небо черное. Но, когда проехала машина, я увидел, что мы были не одни. Просто асфальт своей чернотой прятал людей.

И во многих окнах горел свет: может, там сидели бабушки и дедушки, папы и мамы моих малышей. Они ждали и волновались о Нине.

Нет, мы были не одни.

Хорошим людям – доброе утро<br />(Рассказы и повести) - i_019.png

СЕНЬКА

Рассказ

Ночью щенок заскулил. Ему было холодно и неуютно на жесткой подстилке. Он всегда начинал скулить, когда замерзал. И мать прижималась к нему животом. Не открывая глаз, он находил горячий сосок и сосал. В рот ему брызгали острые, сладкие струйки молока, и по всему телу разливалось тепло.

Так было всегда. Но сегодня, сколько щенок ни пищал, сколько ни ворочался, матери он не нашел. И тут он все вспомнил.

Вспомнил, как пришел чужой человек, взял его на руки, долго ласкал, а потом положил за пазуху и унес. На улице щенку стало страшно, и короткий хвостик его мелко-мелко задрожал.

Оттого что щенок вспомнил все это, он заскулил жалобней и протяжней.

Вдруг яркий свет резанул ему глаза. Он увидел девочку, которая стояла над ним. «Что ей надо? — забеспокоился щенок. — Куда еще меня понесут?» Но, прежде чем он так подумал, он уже прижался к ее тонким голым ногам, таким же теплым, как живот матери. Девочка сжала щенка ногами, и тот сразу примолк. Потом она взяла его на руки, погасила свет и унесла к себе в комнату. Она положила его на что-то мягкое, и все стихло. Скоро щенок услышал легкое посапывание, точно дуновение ветерка, в потемках пополз на этот звук и добрался до лица девочки. Та обняла его, а он лизнул ее в нос, уцепился за мочку уха и радостно зачмокал.

Через несколько минут девочка и щенок спали.

* * *

Прошли первые месяцы новой жизни. Щенок привык к своему новому дому и забыл старый. Он теперь знал, что в этой квартире, кроме него, живут двое. Один из них говорит громким голосом, и руки у него большие и сильные. Этот голос всегда нужно было слушаться. Другой, тоненький, высокий, принадлежал девочке. Его, наоборот, можно было совсем не слушаться, потому что девочка прощала все. Скоро щенок запомнил, что девочку звали Таней, а человека с громким голосом — папой.

28
{"b":"681439","o":1}