Наутро не узнать деревьев. Будто невесты стоят в садочках молоденькие яблони. Зелеными чубами кивают им через низенькие дощатые заборы клены, приглашают красавиц выйти погулять на широкую весеннюю улицу.

Замирает сердце у девчат. Они подолгу стоят перед зеркалом, всматриваются в свои слегка затуманенные глаза, заламывают руки в сладком предчувствии неизведанного счастья.

Вечерами, когда в небе плывет желторогий месяц, степь замирает. Каждой травинкой, каждым лепестком прислушивается она к перестуку молодых сердец, к шепоту горячих губ:

— Любишь?

— Люблю.

— У нас будет сын…

Еще совсем недавно гудел здесь жаркий бой, вставала дыбом земля, стонала под ударами железного грома, корежилась под гусеницами танков.

А теперь у степной дороги стоит невысокий обелиск с пятиконечной звездой, вырубленной кем-то из листового железа.

Идут годы…

Не идут, а стремительно летят они над землей в блеске солнца, в малиновых зорях, в свисте осенних ветров, в шелесте золотого листопада, в грозах и метелях.

Летят годы…

Залечила земля раны, нанесенные войной, разгладила на лице своем глубокие морщины окопов и траншей, стряхнула с древней головы седой пепел пожарищ.

Высохли слезы на глазах вдов, в новой любви нашли утешение невесты погибших. Только матери продолжают ждать.

Выросли сыновья. Они стоят уже у полковых знамен, под которыми умирали их отцы.

Как быстро летит время!

Желторогий месяц плывет над обелиском…

Каждой травинкой, каждым лепестком прислушивается весенняя земля к перестуку молодых сердец, к шепоту горячих губ.

— Любишь?

— Люблю.

— Петя, у нас будет сын, — счастливо и немного смущенно прошептала Леночка, прижимаясь к теплому плечу мужа.

Молодая женщина давно уже почувствовала, как толкнул ее ножкой под сердцем маленький, но все стеснялась сказать об этом Петру. Она тайком от мужа сшила байковые распашонки, купила в гарнизонном универмаге пинетки из мягкой кожи.

— Петя, ты слышишь? — спросила Леночка в темноту и снова ничего не услышала в ответ, кроме тихого ровного дыхания мужа. «Опит», — подумала она и заботливо поправила солдатское одеяло, сползающее с кровати. «Устал за день, намаялся на учениях с бойцами».

Из-за легкого облачка показалась луна. В комнате сразу стало светлей. Бледные лучики побежали по стенам, заиграли на никелированной спинке кровати. В призрачном лунном свечении стала угадываться немудреная обстановка: стол, шкаф с круглым зеркалом, два стула с гнутыми спинками. На одном из них лежало обмундирование Петра. На рукаве гимнастерки поблескивал узкий лейтенантский угольник. Из-под кровати выглядывали круглые носки сапог.

«Утром надо почистить их», — подумала Леночка.

Она любила, чтобы ее муж всегда выглядел молодцеватым и подтянутым. Ей нравилось, когда новенький командирский ремень с медной звездочкой плотно облегал его талию, собирая в мелкие ровные складочки гимнастерку. Нравилось, когда поблескивали на солнце его хромовые сапоги.

Вот лежит он рядом — ее муж лейтенант Петр Барсуков. Спит, как мальчишка, положив под щеку ладонь, и чуть слышно посапывает. И ничегошеньки он пока не ведает. Не знает, что у него скоро будет сын, такой же курносый, как отец. Леночке вдруг захотелось среди ночи растормошить мужа, разбудить его поцелуями, закружить по комнате, как когда-то на школьном выпускном вечере. И все-таки будить мужа было жалко. Слишком уж сладко он спал после напряженного дня.

«Скажу завтра», — решила она и, поудобнее вдавив в подушку голову, закрыла глаза. Но сон не шел к ней.

Муж… Как-то даже немного странно — Петя Барсуков ее муж. А ведь совсем недавно они вместе ходили в школу, сидели за одной партой, бегали на Каму купаться.

Вечерами в парке над Камой зажигались огни. Сотни людей гуляли по его широким аллеям, сидели на скамейках под матовыми плафонами электрических фонарей, о чем-то говорили и громко смеялись. Они же, не сговариваясь, сворачивали в боковую аллейку и шли туда, где на краю обрыва жалась к раскидистой липе одинокая скамейка. Внизу плескалась ночная Кама. Когда по ней проплывал озаренный огнями пароход, тяжелые волны начинали катиться к берегу, ударяться о борты лодок, прикованных железными цепочками к бревенчатому причалу. Цепочки легонько звенели.

Каждый вечер в парке до одиннадцати часов играл духовой оркестр. Когда он смолкал, Леночка поднималась со скамейки и нехотя снимала со своих плеч Петин пиджак.

— Мне пора. Мама ругать будет, — говорила она.

Потом Петр уехал в военное училище. Почти каждый день приходили от него письма. Они и сейчас хранятся у Леночки в чемодане. Хорошие письма. Когда вырастет сын, можно будет дать ему почитать. Конечно, только кое-какие. Сыну не обязательно знать все тайны родителей.

Леночка улыбнулась этой мысли и постаралась представить, каким будет сын. Ей очень хотелось, чтобы он непременно был похож на Петра. Только глаза у него пусть будут ее, Леночкины, большие, карие, с длинными изогнутыми ресницами.

Маленький легонько шевельнулся под сердцем, будто почувствовал, что мать думает о нем.

«Кровинка ты моя», — прошептала Леночка и осторожно повернулась на другой бок, чтобы не разбудить мужа.

Но уснуть она так и не смогла. Снова полезли в голову разные мысли, замелькали в памяти картины недалекого прошлого.

Вот идут они с Петром по улице родного городка. Знакомые девчата с завистью смотрят вслед. Петр — в новенькой военной форме. Можно пойти в парк, посидеть на знакомой скамейке, послушать духовой оркестр и не надо говорить в одиннадцать часов вечера:

— Мне пора, мама ругать будет.

На другой день они уезжали в маленький пограничный гарнизон, к месту службы Петра. На душе радостно и немного тревожно.

Проводить молодоженов в далекий путь пришли родители, школьные друзья. Отец Петра, плотник с цементного завода, кашляя в ладонь, говорил степенно:

— Смотри, товарищ лейтенант, службу неси исправно. Сам знаешь, какое сейчас время. Война по Европе гуляет. Не ровен час, и к нам заглянет.

Мать Петра, то и дело вытирая заплаканные глаза, советовала:

— Живите дружно, мои деточки. Не обижайте друг друга.

Леночкина мать поддакивала, хотя ей и не очень хотелось отпускать от себя единственную дочь. Но что поделаешь, если дочь выросла, если вот этот парнишка в лейтенантской форме стал для нее дороже матери. Такова уж судьба матерей. Родить, нянчить, пестовать детей, провожать их неведомо куда, изредка получать письма от них…

Когда дежурный по вокзалу ударил в медный колокол, мать бросилась целовать Леночку, словно прощалась с ней навсегда.

— До свидания! — кричала Леночка с вагонной площадки. Петр помахивал своей новенькой фуражкой. На лакированном козырьке играл солнечный зайчик.

За окном проплыла Кама, песчаный пляж, промелькнули аллеи городского парка.

До свиданья, город детства, город первой любви!

В пограничном городке молодоженам дали квартиру. Маленькая комната, залитая лунным светом… Не беда, что нет в ней хорошей мебели, а в шкафу висят всего лишь два ситцевых платьишка и старенькое демисезонное пальто. Не беда, что пока приходится брать у соседей кастрюли, чтобы сварить обед. Все будет со временем…

…Сон начал смыкать Леночкины глаза, обволакивать туманной дымкой сознание. Из этого состояния Леночку вывел неожиданно грянувший гром. «Жалость какая, — подумала она, — завтра мы с Петей собирались сходить, в лес за цветами, а тут на тебе — дождь».

Гром повторился. Его раскаты становились все громче и громче. Леночка натянула одеяло на голову: она с детства боялась грозы.

Гром не утихал. Он уже перешел в сплошной, непрерывный грохот. Леночка в испуге вскочила с кровати и зажмурила глаза от яркого света, хлынувшего в комнату. Проснулся и Петр. Спросонок он тоже ничего не мог понять.

Гром продолжал греметь. В комнате метался багровый свет, не похожий на вспышки молний.