– Простите, – отталкиваюсь и спешу прочь, нечаянно зацепив поддон с фишками. Они разлетаются по кафельному полу, но звуков не слышу.

Границы вновь искажаются, стираются. Мчусь в пустоте: нескончаемой и раздражающей. Самозабвенно выискиваю людей и чуть не вою от счастья и ужаса одновременно, когда вижу до жути уменьшившийся строй душ. Врезаюсь в ряды, но скорость не сбавляю. Пытаюсь затеряться, хоть и абсурдно – ведь одиночки идут, точно влачат на себе кресты.

***

Замедляю бег. Неторопливость бредущих – угнетает, витающая атмосфера – тяготит, наваливается на плечи неподъёмным грузом. Жадно глотая воздух, перехожу на неспешный шаг. Сливаюсь с бесцветной толпой. Постепенно усмиряюсь, накатывает апатия. Зачем несусь, будто ухожу от преследователей? Ангелы, вроде, не гонятся следом… Хм, правда, зачем бегу?.. Спешу на тот свет? Видимо. Но торопиться не зачем – рано или поздно все там будем! Лучше с серой массой влачиться, вспомнить о прошлой жизни, взвешивать положительное и отрицательное, придумать оправдание, когда дойду до входа в Эдем… Точно! Теперь знаю, почему души так медленно идут!..

Уже теряюсь во времени: сколько двигаюсь, будто сомнамбула – хрен знает, но спешить не куда. Бреду, опустив голову, ноги едва переставляю – налились свинцом. Дыхание рваное, вырывается с клокотом. За глоток воды, сейчас бы убил…

Измученно вскидываю голову: рамки бескрайности вновь сужаются. Точно карандашный набросок на холсте появляются линии, штрихи. Очертания невысоких домов, прорезается узкая длинная улица с нескончаемым шествием.

Картинка в беспорядке раскрашивается. Вскоре вижу большой перекресток и натыкаюсь на сборище народа. Толпа шуршит, переговаривается:

– Красивые. Ой, какое платье…

– Блондин, такой очаровашка…

– А мне больше шатен нравится…

– Сволочи, кто-то голодает, а они…

– Правильно, долой неравноправие…

– Почему нельзя поделиться своими миллионами?..

– Мы вон, сколько идём. Пить, есть хотим, а они…

– Вот именно, дали бы хоть покушать…

– Перестаньте, они же не могу выглядеть как мы…

– Почему? Мы тоже может не хуже одеться…

– Ага, так красоваться все могут – денег дай…

Через силу продираюсь в самую гущу и на миг замираю, ослеплённый вспышками фотокамер. Первую линию занимают репортеры, папарацци. Правда, объективы направлены не на меня, а на красную ковровую дорожку, раскинутую за металлической оградой-пиками.

По красной широкой полосе выхаживают лощёные мужчины в смокингах, женщины в вечерних нарядах. Белоснежно улыбаются, одаривают томными взглядами, заучено позируют, салютируют бокалами с шампанским. По другую сторону от нас стена – стенд-реклама, аллея славы: «Ими гордятся Небеса!» Красочные плакаты кинозвёзд в полный рост, шоуменов, ведущих и прочих высокопоставленных личностей. Бегущей строкой дублируется текст, который вещает диктор на всю площадь:

– Ванесса Грей с Нильсаном Обергом. Ванесса снялась в пятнадцати картинах, пять из которых были номинированы на различные награды в области кинематографии…

В душе колет зависть и обида. Недавно сам позировал на такой дорожке. Девушек менял как перчатки. Правда, ни одна не была мне под стать! Тогда не думал о грёбаном глотке воды или куске хлеба – пировал, гулял, наслаждался властью, могуществом. М-да…

Со стороны видно, как показано ведут себя более удачливые. Но жизнь, она такая: кто-то на коне, кто-то под ним. Правда, это осознаёшь в полной мере только, когда оказываешь по другую сторону ковровой дорожки. Толпа верно говорит…

Твою мать! О чём думаю? Сердце нервным толчком подаёт жалобу в голову. Бешусь на своё малодушие и отступаю прочь. Какое мне дело до аллеи тщеславия и ропщущего народа? Катись оно пропадом! У меня своя дорога – плевать на богатеев и нищих. Мелочно и глупо. В душе другая боль, цель.

Голова трезвеет в раз. Ивакина! Она во всём виновата. Из-за её бездумной выходки приходится бродить по Небесам, выискивая: не сюда ли занесло её грешную душу?..

Уф, даже легчает. Как хорошо, когда знаешь, что или кого ищешь!..

Раздумья прерываются – один из репортеров, искоса глядит на меня. Хмурое, загорелое лицо мгновенно меняется на бледное, молодое и задумчивое. Ангельское… Этого паренька уже видел, но сейчас не до воспоминаний. Быстро вырываюсь из галдящей, беснующейся всё сильнее толпы и бегу, куда глаза глядят. Плевать куда, лишь бы подальше от всего несущественного!

Уже пот выедает глаза. Народу почти нет, редкие встречные бросают затравленные, чуть испуганные взгляды. Дьявол меня забери! Я так никогда не найду Витку. Где я, чёрт возьми, и что происходит? Рай… Это же Эдем – Сад! Туда все хотят попасть, а там, где ношусь я – да не дай бог даже врагу оказаться. Это же…

Мысль ускользает, чуть не падаю в широкую яму-котлован. Из ниоткуда передо мной раскидывается стройка. Причём, не просто строительство, а грандиозное, много объектное. Такое впечатление, что попадаю в Египет, во времена фараонов, и всюду кишит работа по возведению пирамид, гробниц. Народу – море. От мала, до велика. Нет новомодной техники – тракторов, грузовиков, подъёмников. Всё делается сподручными средствами: веревками, бревнами, одноколёсными каталками, вёдрами, лопатами…

Между тружениками замечаю идущих мимо людей. А вот и души!.. Бредут всё также отстраненно! Редкие останавливаются и помогают строителям.

Мне не до стройки! У меня цель, куда глобальней, чем камни таскать, ямы копать. Да и сердцу приятней! Вот только… не помню какая. Знаю лишь: обязан двигаться дальше!

Быстро лавирую между постройками и работниками. Бегу по узким тропам, ловко огибая встречные души. Нет-нет, да и натыкаюсь на пожилых мужчин, женщин. Они копают, таскают, ломают стены и возводят другие. Бегу долго, упорно игнорируя даже детей, влачащих булыжники. Часто замечаю, как малыши ухают от усталости на землю. Похожие друг на друга, будто одна семья. Тощие, с впалыми щеками, обескровленными губами и огромными глазищами. Стиснув зубы и кулаки, мчусь прочь. Их квест – не моё дело вмешиваться! Перебираюсь через завалы, перепрыгиваю канавы, но совесть вынуждает притормозить возле сухонького старичка, дышащего на ладан. Из последних сих втыкает лопату в каменистую землю и, шумно выдохнув, оседает на колени, едва придерживаясь древка. Исхудавшее тело словно скелет для уроков по анатомии. Кожа настолько тонкая и светлая, будто пергамент. Полугол – лишь в грязной набедренной повязке. Босые ноги стерты в кровь. Правда, из-за грязи взбухли и местами покрылись бурой коркой.

– Старик, – склоняюсь к нему. Рвано перевожу дух после долго бега: – Зачем копаешь?

Ловлю недоуменный взгляд синих точно вечернее небо глаз.

– Как же не копать, мил человек? – тяжко выдыхает старец с безмерной усталостью. – Мне немного осталось, если смогу прокопать траншею вон… – кивает на ров соседа, – до того места, мои грехи искупятся, а мои правнуки на Земле смогут перейти на более высокий уровень бытия.

– Но ты же, – неопределенно качаю головой, – еле живой… – С минуту молчу, в полной растерянности. – Дай, – не знаю, зачем забираю лопату. Старик без поддержки опадает наземь всем телом. На лице страх и негодование.

Злюсь на себя, но копаю долбанную канаву. Мощными гребками расчищаю ров – углубляю, расширяю. Шаг за шагом, мах за махом. Изредка отбрасываю инструмент и руками выкорчевываю большие камни. Складываю наверху, но они там не успевают залежаться – другие строители их тут же уволакивают. Только освобождаю место для копания, вновь берусь за лопату. Дыхание вылетает с хрипами, тело наливается свинцом, но медленно подбираюсь к соседней яме. Ещё гребок, ещё… Перед глазами назойливо маячат тёмные и светлые пятна. Смахиваю пот, прочищаю глотку. Несколько глубоких вдохов, и опять продолжаю работу…

Забыться не позволяет образ Витки. С нежным взглядом и ласковой улыбкой. Греет душу, заставляет сердце биться чаще. Правда, вместе с этим осознанию, что когда-то наши с ней отношения точно так же, собственноручно закопал…