Токсово для Елены Георгиевны было связано с воспоминаниями детства. Там жили ее бабушка и тетя. Им принадлежал небольшой домик с участком прямо на берегу Кривого озера. Сюда каждое лето отправляли родители Лену на каникулы. Потом бабушка умерла, часть дома продали, а воспоминания, празднично-яркие, детские, остались. Она иногда приезжала сюда с Крузом, и это тоже были приятные воспоминания. Ей вдруг захотелось поделиться с ребятами своей любовью к этим местам, захотелось показать им всю глубинную, тайную прелесть и поздней осени, и ленинградской природы.

– Ну что, устали? – задорно оглянулась Лена на своих учеников.

Ребят собралось немного, 12 человек, но это был костяк класса, его лицо.

– Скоро дойдем до Изумрудного озера, там привал устроим.

Деревянный кораблик на Изумрудном разрушался медленно, но стремительно. Построенный на радость отдыхающим, он еще являл собой сказочное сооружение, притягивающее к себе туристов, однако было видно, что окончательная гибель его не за горами.

Вид Изумрудного озера, кораблика и деревянных беседок, несколько взбодрил приунывших ребят.

– Складывайте сюда вещи, перекусим здесь и пойдем к зубрам,– командовала Лена.

Парни скинули рюкзаки в кучу и бросились-побежали к кораблю. Девчонки потянулись за ними.

– Даша, Олеся, помогите стол собрать.

– Елена Георгиевна, а вы доставайте из сумок все подряд. Мы сейчас быстро вернемся.

Лена стала раскладывать на огромном пне немудреную снедь: бутерброды, огурчики, печенье. Кто-то прихватил сырую картошку. «Может, костер развести да напечь?» Кто-то взял банку с солеными огурцами. Среди термосов и бутылок с морсами Лена заметила литровую бутылку с бесцветной жидкостью. Сердце дрогнуло. Она открутила крышку. "Спирт? Водка? Чье это? И что делать дальше? Спокойно. Еще ничего не случилось. Все живы-здоровы, в своем уме и трезвой памяти. Разложить еду и ждать ребят".

Сквозь облака проглядывало солнышко. Казалось даже, что его лучики пригревали, а не только радовали. И 10В, скинув свои маски и оставив городу взрослые ужимки, искренне вбирал – заглатывал в себя и этот холодный воздух, и запах озера, и шум леса. Открылась вдруг высокая радость единения и гармонии с природой, наисильнейшее чувство, отсекающее в человеке все лишнее и наполняющее его таким счастьем, для которого нет слов, только крик: «Да-а-а-а!!!»

Лена почувствовала эту перемену, увидела радостных, разрумянившихся детей и побежала – бросилась к ним, атакуя корабль с криком:

– Девчонки! Захватывай корабль! Даешь женское счастье!

Девчонки, получившие неожиданную помощь Елены Георгиевны, с удвоенной силой стали атаковать корабль. Мусин был повержен одним из первых.

– Эй, кончай дурака валять, давайте-ка перекусим, – он отдал команду и неторопливо направился к месту привала. Вдруг в голове молнией пронеслось: спирт! В три прыжка добравшись до пня, парень схватил свой рюкзак и …

– Дима, ты это ищешь? – в руках Елены Георгиевны была его пол-литровка.

Он молчал.

– Ну что ж ты, ответь, это твое? – вокруг собирались ребята, еще ничего не знавшие, но чувствовавшие разгорающийся скандал.

Он молчал.

– А что там, Елена Георгиевна?

– Я думаю, там вода, а ты, Дима, как думаешь?

Он молчал.

– Быть может, я ошиблась, и это принадлежит кому-то другому? Чья это бутылка?

Все обреченно молчали.

– Зачем это? – протянула Олеська. – Так хорошо было. Эх вы, уроды!

Она вдруг подскочила к Лене, выхватила бутылку, вырвала крышку и вылила содержимое.

– На, понюхай остаточки, – бросила бутылку в лицо Мусину, – а мы лучше похаваем, да, Елена Георгиевна?

Все опять расшумелись, засуетились, стали передавать друг другу бутерброды, огурчики, посыпались смешки, шутки. Мусин отошел – отделился от всех. Как это вдруг так вышло, что они все оказались на ее стороне? Жаль, Шамаев не поехал. Костян – надежный парень, а остальные – стадо, куда поведут, туда и потянутся.

Россия – страна парадоксов: 30 октября 1990 года в Москве на Лубянке устанавливают серый валун, доставленный из Соловков, в память миллионов жертв тоталитарного режима; а ровно через неделю, 7 ноября 1990 года, в той же самой Москве, но на Красной площади, состоялся парад, посвященный 53 годовщине Октябрьской революции, который тот самый тоталитаризм и породила. Стоит заметить, что это был последний парад, организованный на государственном уровне. Больше эту дату так не отмечали. А последний парад запомнился еще и покушением на М.С.Горбачева, когда тот находился на трибуне Мавзолея. Некто Шмонов Александр Анатольевич стреляет в президента из пневматического ружья. За что? Так и осталось за кадром. Сам Шмонов был признан невменяемым и даже помещен в психиатрическую больницу, а позже ( вот парадокс!), в 2006 году, он будет баллотироваться в Госдуму по 206 одномандатному округу Санкт-Петербургу. Когда начались эти парадоксы? Скоро ли они закончатся? Может быть, тогда, когда каждый живущий в этой стране перестанет абстрагироваться от происходящего вокруг и будет чувствовать личную ответственность за свою державу? Или тогда, когда память каждого будет вздрагивать и сердце учащенно забьется при словах «тоталитаризм, сталинизм и большевизм». Ведь это мы, наши деды и прадеды, руками своими творили беззаконие и совершали убийства. Это наши прадеды казнили в Екатеринбурге Помазанника Божьего и его семью, это наши прадеды выслали в 20-х и 30-х годах 20 столетия цвет русской нации и расстреляли оставшихся. Мы обязаны нести ответственность за все это перед Богом, перед всем миром, перед людьми. Лишь покаяние поднимет и спасет Россию.

*****

Дворцовая площадь в Ленинграде, как и Красная в Москве, собирала демонстрантов со всего города. Колонны формировались на подступах к площади по районам. Каждый район требовал определенное количество человеко-единиц от профсоюзов. Пройти дружными рядами под флагами и транспарантами – удовольствие довольно сомнительное. Поэтому все пытались найти причину, чтобы не участвовать в этой государственной затее: у кого-то болели дети, кто-то уезжал к теще, кто-то просто игнорировал. Однако большинство людей по-прежнему боялись санкций руководства, а поэтому послушно шли 7 ноября, как и много лет до этого, на Дворцовую площадь.

В 156 школу пришла разнарядка: поставить в колонну 10 человеко-единиц.

– Освобождаются пенсионеры и молодые матери! – строгим голосом провозгласил Вячеслав Николаевич.

Елена Георгиевна приуныла. Ходить строем и петь в хоре она никогда не любила. Выражать солидарность в построении чего? Она не считала нужным. Почти месяц прошло с того дня, как она ушла от Круза. Он не появлялся, не звонил, и она поняла, что их брак обречен. Скорее всего, будет развод. Это правильно? Нужно было с кем-нибудь обсудить это. Она обратилась к Алине. Та откликнулась:

– Знаешь, приходи к нам в гости после демонстрации. Я испеку шарлотку, чайку попьем.

– А это удобно?

– Конечно, я тебя с мужем познакомлю. Он у меня замечательный.

*****

Колонна Калининского района формировалась на улице Герцена. Туда Лена и направилась, выйдя из метро. Странное дело, на Невском царило оживление. Тут и там мелькали флаги, шарики, лозунги. « Боже мой, что же мы празднуем-то?» – мелькнуло в голове. Люди, весело- разгоряченные, улыбчиво-румяные ( как-никак минус 4) суетливо спешили прибиться к своей колонне. «Калининский район» Лена заметила не сразу. Сначала она увидела «Да здравствует Октябрьская революция!» в руках у химика Александра Павловича. Другое древко было в руках у Галины Степановны.

– Леночка, не проходите мимо, – Герман Федорович, как всегда, импозантно- галантен, – вы прибыли к пункту назначения.

– Галочка, – продолжал Герман Федорович, – негоже такой красавице ручки марать. Давайте мне вашу ношу, а сами идите, развлекайтесь.

Галина Степановна и вправду была неотразима: красное полупальто с роскошным капюшоном было отделано черными пуговицами в клубном стиле, черные ботфорты подчеркивали длину и стройность великолепных ног, а леггинсы лишь усиливали этот эффект. Молодая здоровая красота – что может быть лучше? Галя с радостью рассталась с лозунгом и пристроилась к Саше, который откровенно любовался девушкой.