– Галочка, пожалуйста, побыстрее, мы уже заждались, водка в рюмках стынет, – директор был в хорошем настроении, – Виктор Юрьевич, нет там рядышком с вами местечка?

Лохматый долговязый парень стал озираться по сторонам. Реплика директора отвлекла его от спора с коллегой-математиком старших классов Германом Федоровичем. Однако учтивость требовала проявить внимание к даме, но Галина предотвратила неловкость:

– Ни в коем случае не беспокойтесь, я здесь пристроюсь,– она заняла свободное место с Антоном Геннадьевичем, который так открыто восхищался ею утром в учительской.

Тосты следовали один за другим, кто-то уже танцевал, выходили покурить, на столе проявилась картошка с укропчиком. Галя не прогадала с местом: старый ловелас – физик окатил ее огромным ушатом комплиментов и красивых слов, вывел на танцплощадку, в общем, был настоящим кавалером.

Вечеринка тем временем «закипала». Некоторые ушли: директор и завуч, семейные мамки из начальной школы, странные математики. Остались свободные от семейных уз и те, кто хотел настоящего праздника.

– К столу, к столу,– созывала всех Людмила Петровна, местная хозяюшка, учительница труда у девочек.

Стол стал меньше: ненужное отсекли, еду и тарелки сдвинули для маленькой компании. Волшебным образом материализовалась бутылка коньяка, красного вина и водки. И Галя поняла: сейчас она войдет в особый круг тех, кто по-настоящему рулит этой школой.

Когда все расселись, поднялся молодой, лет тридцати, симпатичный и веселый шатен с голубыми глазами.

– Позвольте, коллеги. Еще один год наступил учебный. Мы рады, что с нами сегодня новые люди. Галя, меня зовут Александр, и я счастлив, что такая красавица будет работать у нас. Предлагаю тост за молодых специалистов!

– Танцевать? Антон Геннадьевич, я украду вашу даму?

Галя весело рассмеялась и с удовольствием протянула свою руку Александру. Он крепко прижал девушку к себе. Гораздо крепче, чем позволяли правила приличия. Но в зале царил полумрак, в голове плескалось вино, а рядом под музыку покачивались такие же пьяные парочки объединившихся коллег.

– Ты меня потом подожди, я столы поставлю и провожу, – прошептал Саша ей горячими губами.

– Подожду…

…Они исступленно целовались в грязном вонючем подъезде, где жила Галя. Красивый блестящий ремень давно валялся на полу, а Сашины руки выводили сумасшедшие рулады на ее груди и спине. Было поздно. Подъезд спал. Казалось, Саша сейчас взорвется.

– Пусти меня к себе, хочу тебя, слышишь, пусти, – он расстегивал брюки.

Внизу хлопнула дверь. Галя отпрянула от парня, запахивая плащ.

– Нет, не сегодня, не сейчас. Мне пора.

Он резко выдохнул, пригладил ей волосы.

– Конечно, ты права. Тогда пока?

– Пока.

Она чмокнула его в щеку и направилась к своей квартире.

*****

Алина Константиновна не очень-то любила развеселые гулянки. Куда комфортнее ей было дома, с мужем и дочерью. Лина теперь, когда вышла на работу, чувствовала непреходящую вину перед своими близкими. Ей казалось, она недодает им своей любви, своего внимания, нежности, заботы. Она ушла со школьного праздника, как только это стало возможным: среди первых. Тишина собственной квартиры поразила: никто не встречал – не поздравлял, а она надеялась на сюрприз от Сани. Но ни мужа, ни дочери не было. Лина набрала мамин номер, однако телефон отвечал долгими гудками. Праздничное настроение сменилось беспокойством, беспокойство – тревогой. «Записка. Должна быть записка».Нет, ничего. Снова и снова она набирала номер своих родителей, снова и снова ей отвечали долгие гудки. Когда неизвестность стала невыносимой, она выскочила на улицу. Навстречу ей шли те, о ком были все ее мысли: Саня с Нютой, мама с папой. Алина зарыдала в голос:

– Где вы были? Я вас потеряла… не знала, что и думать.

Саня укрыл – обнял:

– Ты почему так рано? Все испортила нам, сюрприз не получился.

А папа уколол:

– Ну, рева-корова, вся в мать, не могла, что ли в школе задержаться подольше?

Она счастливо засмеялась:

– Я к вам хотела.

Потом были суматошные приготовления «почти праздничного» стола с настоящей роскошью: виноградом и красным вином для Лины, шоколадом и яблочным соком для Нюты, картошкой с огурцами и селедочкой для остальных. Всех удивила мама, вытащив из авоськи палку настоящего финского сервелата и баночку оливок. Саня командовал, а Алина смотрела на мужа и думала: «Самый лучший, самый – самый».

… Ночью, когда родители ушли, а Нюся уснула, она шептала эти слова ему на ушко, и они жарким пламенем пронзали его молодое тело, заставляя снова и снова любить свою жену. И не было уже ни Лины, ни Сани, а было единое целое, неделимое и неразрывное, рожденное самым прекрасным, что есть на земле, – любовью.

*****

Елена Георгиевна открывала дверь квартиры, надеясь, что за то время, которое она провела в дороге, Круз успел вернуться. Она так устала целый день беспокоиться, что уже просто констатировала факт: его до сих пор нет. Лена понимала, что он может быть в ДК, но в его каморке не было телефона, а звонить на вахту она боялась: однажды наткнулась на хамство, так ничего и не добившись от дежурной. Однако время шло, а известий от мужа не было. «Еще полчаса и поеду в ДК», – решила Лена, потому что ожидание становилось невыносимым.

В дверь позвонили. Птицей бросилась она на звук. Распахнула – размахнула двери. Круз сидел – падал на подоконнике, явно не соображая, где он и что с ним. Куртка – чужая? прикрывала окровавленную – дрался? рубаху, штаны мокрые и грязные – обо…ся? были расстегнуты, но прихвачены ремнем. Рядом никого не было. Как пришел? Кто-то привел? Убежали?

Стало до тошноты противно. «Он такой. Алкаш и засранец. Это его выбор. При чем здесь я?… Разве он не был моим выбором?… Был, но он был другим, а такой… не хочу… не могу…» Она втащила мужа в комнату, позвонила матери и сказала, что придет ночевать к ней.

****

Последний учебный день перед каникулами в школе – день уборки и чистоты. «Помойка». (Мытье кабинетов, парт, стен, стульев). У детей настроение не учебное, а отпускное, но в уборке участвуют все. 10В приступил к наведению чистоты основательно: парты и стулья были вынесены в коридор, мальчики принялись за стены и батареи, а девочки намывали подоконники. Заправляла всем Олеся Кудрявцева.

– Елена Георгиевна, вы бы пока свой стол привели в порядок, нам-то несподручно туда лезть, – обратилась девочка к Лене.

Лена выглядела растерянной: все происходящее было для нее неожиданностью. Было странно, что никого не нужно организовывать, заставлять – призывать.

– Олеська, а можешь мне по секрету сказать, почему вы так рьяно, с энтузиазмом все это делаете? В чем подвох?

– Потом будем чай пить. Все вместе. И разговоры разговаривать. За жизнь.

– За жизнь?

– Вы против?

– Нет, я – за. Но как-то неожиданно все это. А к чаю что?

– С миру по нитке. Кто что принес.

С уборкой справились быстро и дружно. Расставили столы кружочком, вытащили запасы, расселись и вопросительно уставились на Елену.

– Я что-то должна сказать?

Ответил Мусин:

– Елена Георгиевна, вы с нами уже целую четверть, пора вливаться в коллектив.

– То есть?

– То есть посмотреть на нас в неформальной, так сказать, обстановке.

Все это, сказанное нагловато-развязным тоном, в обычной мусинской манере, прозвучало настолько двусмысленно, что Лена откровенно испугалась. Однако, стремясь не допустить возможно-невозможное продолжение, она, неожиданно для себя, предложила:

– Давайте на каникулах съездим в Токсово, в зубро-бизонник. Погуляем там, зубров покормим. Там хорошо, тихо так, воздух свежий.

Мусин растерялся, а все загалдели-зашумели одобрительно и быстро назначили день поездки.

*****

Когда говорят «Пригороды Ленинграда», в голове проносятся названия: Пушкин, Павловск, Гатчина, Петергоф. Но есть и другие пригороды, не пафосные, пышно-царские, а природные, натуральные, естественные, с запахом хвои и грибов, со следами лосей и зайцев, с непроходимыми зарослями и тихой гладью озер. К таким пригородам относилось Токсово. Старейший поселок, выросший из финской деревеньки, удивлял неказистыми домишками и первозданностью природы.