Некоторые из местных обитателей бродили в халатах. Один мужчина выглядел совершенно нормальным и сидел себе спокойненько, читая газету, в то время как в каких-то трех метрах от него другой сидел на полу, обняв свои колени, и раскачивался из стороны в сторону, бессвязно причитая. Кроу видел такое в кино, но тогда ему казалось, что это происходит только на экране. Реальность, по идее, должна быть другой, но, увы, она была похожа на фильм Альфреда Хичкока.

Доктор показал визитерам дверь под лестницей – в большинстве обычных домов такие ходы ведут в погреб или бомбоубежище. Балби и профессор спустились по ступенькам. Тут воздух был гораздо более влажным и холодным, чем в помещении наверху.

Интерьер здесь был поновее: бетон и похожие на бункеры кельи с металлическими дверями, которые вели в освещенный электрическими лампами коридор. Кроу подумал, что от такой обстановки в сочетании с доносившимися из камер криками несчастных страдальцев нервы сдали бы у любого, даже самого здорового человека.

– Он в четвертом номере, – сказал доктор. – Я стараюсь не использовать камеры, оббитые матами, если этого можно избежать, но в данном случае, боюсь, без этого было не обойтись.

Кроу вдруг понял, что эти слова были адресованы ему.

– Ариндон до сих пор в смирительной рубашке? – поинтересовался Бриггс; инстинктивно ожидая нападения, он всегда был настороже.

– Сегодня утром он вел себя намного спокойнее и мы смогли снять ее с него, – ответил доктор. – Хотя он до сих пор находится под действием успокоительного. Сомневаюсь, что вам удастся от него чего-то добиться, несмотря на то что сейчас пациент выглядит немного более уравновешенным.

– Дайте мне его минут на десять, – ухмыльнулся Бриггс, – и я живо верну ему это самое равновесие, можете не сомневаться.

Балби неодобрительно взглянул на коллегу. Кроу не исключал того, что Балби мог бы ударить невменяемого, но радоваться при этом точно не стал бы.

– В этом не будет необходимости, офицер, – заверил констебля доктор.

– Этому типу нельзя доверять, – заявил Бриггс. – Я знаю этого парня и могу вам сказать: если он сошел с ума, в этом есть какая-то корысть. Держу пари, что он каким-то образом выяснил, что здесь происходит, и теперь попробует «толкнуть» нам это за вознаграждение.

– А он в данный момент разыскивается за совершение каких-то преступлений? – спросил доктор.

– Нет. Но если его выпустить и позволить ему околачиваться на свободе, то вскоре будет разыскиваться, – ответил Бриггс.

Доктор открыл створку смотрового окошка и заглянул внутрь.

– Ну вот, инспектор, я же говорил – он вполне спокоен.

Балби сначала посмотрел в окошко сам, а потом жестом подозвал Кроу.

Человек в камере смотрел прямо на дверь. На его лице было что-то вроде плотной спирали из вздувшихся бугорков, которая раскручивалась откуда-то из его всклокоченной бороды. Кроу вспомнил аборигена, которого показывали в цирке; профессор видел его там примерно в 1874 году. Конечно, так обращаются со своей кожей не только в африканских племенах. Аборигены, насколько припоминал Кроу, делают это, чтобы подчеркнуть свой социальный статус. А зачем это современному человеку? Для этой цели он может просто надеть дорогой костюм.

Ариндон и Кроу уставились друг другу в глаза.

– Форад! – вдруг воскликнул сумасшедший, указывая на профессора пальцем в каком-то футе от глазка. – Форад!

У Кроу перехватило дыхание: этот человек назвал его монстром. Но откуда Дэвид Ариндон знает древнескандинавский язык?

Кроу не нашел, что сказать, и поэтому продолжал пялиться на Ариндона. А к тому, похоже, вернулся здравый рассудок. Ариндон снова сел на пол.

– Не от меня, – вполне вразумительно сказал он по-английски. – Я не буду.

– Возможно, мне следует… – начал доктор, жестом показывая, что хочет закрыть створку окошка.

Кроу уже собирался отодвинуться от двери, но в этот момент Ариндон замертво рухнул в глубокий обморок, глухо ударившись о мягкий пол.

Профессор пригласил доктора заглянуть внутрь, что тот и сделал.

– Хм, – задумчиво произнес он. – С ним это в первый раз, хотя чего-то такого я все-таки ожидал. Впрочем, сейчас похоже на то, что пациент продолжает дышать. Он не задыхается. Я склоняюсь к тому, чтобы минут десять понаблюдать за ним, – знаете, эта публика может притворяться. Если мы зайдем прямо сейчас, это может подействовать на Ариндона возбуждающе.

– Да вы его просто боитесь, – вставил Бриггс, с которым такое уже случалось.

– Я беспокоюсь о безопасности его самого и своего персонала. – Доктор на секунду задумался. – Хотя это почти то же самое, что сказать: «Да, я его боюсь». Послушайте, минут пятнадцать мы за ним все же понаблюдаем, поэтому предлагаю сначала пойти наверх и немного расслабиться. Как насчет легкого ленча?

– Вы поняли что-нибудь из того, что сказал Ариндон? – спросил Балби у профессора.

– Ничего, – покачал головой Кроу.

В каком-то смысле он говорил правду. Услышать, как Дэвид Ариндон заговорил на языке его праотцов, было для него так же неожиданно, как если бы кот попросил его не закрывать окно, потому что собирается вернуться поздно. С другой стороны, Ариндон ведь сказал не что попало, а именно слово «монстр». Кроу был слегка шокирован, но все еще пытался найти этому рациональное объяснение, пусть даже странное. Но беда в том, что объяснения вообще не было. Без детального допроса Ариндона ему никак не приблизиться к раскрытию истины, и поговорить с ним нужно было на древнем языке, чтобы понять, как много – или как мало – он из этого поймет.

На лестнице состоялась короткая дискуссия о плане наступления на Ариндона. Было решено, что допрос проведет доктор, а Кроу и полицейские будут присутствовать там просто в качестве наблюдателей.

– А еще мы можем залезть на него и топтаться до тех пор, пока он не скажет то, что мы хотим от него услышать, – добавил Бриггс.

– Разве это законно? – поинтересовался доктор.

Бриггс в ответ пожал плечами.

– Это же преступник, – ответил он с таким видом, как будто данное обстоятельство снимало все вопросы.

Кроу снова погрузился в себя. Он чувствовал прикосновение прошлого, являвшегося к нему лишь урывками, но при этом прекрасно помнил, что юродивые и провидцы узнавали его и раньше, предсказывая его перерождение. В Кроу просыпался волк. Жизнь, которую предстояло ему вести, нагоняла на него тоску. Даже в Лондоне во время бомбардировок было веселее: там Кроу был среди людей, прикасался к их жизням и чувствовал их ответные прикосновения. Уже это должно было подсказать ему, что пришла пора двигаться дальше.

Они вернулись в кабинет доктора, отделанный темно-коричневым деревом, и стали пить чай, который подавал нервного вида служитель.

– Дюнкерк, – пояснил доктор, когда мужчина удалился. – Он долгое время пробыл в воде.

– И этого оказалось достаточно, чтобы у него поехала крыша? – удивился Бриггс.

– Он пробыл в воде очень долго.

– Так почему же он не попытался выбраться на берег?

– Это довольно затруднительно, если ваша лодка тонет в десяти милях от этого самого берега, – пояснил доктор, допивая чай и глядя на наручные часы. – Десять минут прошло. Не пора ли нам проведать нашего плати-ци-ента?

Они снова спустились по лестнице в бетонированный коридор с металлическими дверями.

– Ставлю шестипенсовик, что Ариндон чудесным образом оклемался, – заявил Бриггс, доставая из кармана монету.

– Принимаю пари, – откликнулся доктор. – Не думаю, чтобы человек в здравом уме стал уродовать себя подобным образом.

– Но тогда ему, по крайней мере, было бы легче в следующий раз стукнуть какую-нибудь старушку по голове, чтобы завладеть ее кошельком.

Доктор страдальчески поднял брови – ну вот, опять двадцать пять – и отодвинул заслонку. И в этот момент – бац! – Ариндон изнутри стукнул его по носу, так что бедняга психиатр отлетел к противоположной стене с громким воплем: «О господи!»