Они не стали засовывать Старика в холодильник, а положили в прозекторской на секционный стол. С утра придёт патологоанатом и сделает вскрытие, если сочтёт нужным.

– А пока отдыхай старичок, – попытался пошутить Морф, на которого уже начало действовать успокоительное. Зоя с некоторой завистью посмотрела на него, думая что, пожалуй, разорит клинику на ещё одну ампулу диазепама.

– А мы разве не должны его как-то подготовить? – спросила она.

– Конечности разогнуты, глаза закрыты, челюсть подвязана, – сказал Морф, затягивая бантик из бинта на макушке Старика.

– Нет, я имею в виду – раздеть, помыть.

Морф сморщился.

– У трупоеда есть двое помощников, сами как-нибудь разберутся. А нам здесь делать больше нечего.

У Морфа никак не шла из головы тёмная фигура, встретившая их в палате Старика. Игра света и тени? Что было бы, если бы он не зажёг свет? Его передёрнуло от пробежавших вдоль позвоночника мурашек. Он хотел спросить у Зои, не заметила ли она чего-нибудь странного, но видел, что девушка итак напугана и расстроена.

– Садись, довезу – наигранно весело сказал Морф, кивнув на каталку.

– Издеваешься? Мы только что труп на ней привезли.

– Моё дело предложить, – невозмутимо ответил Морф, хватаясь за ручки каталки. – Придержи дверь. И почему ты без халата? К слову, милая маечка.

Как только скрип несмазанных колёсиков каталки затих, из самого тёмного угла прозекторской вышла белокурая девушка. Каллифора подошла к лежащему на столе телу. Ей не нравилось, когда Старик называл её королевой мух. Что за глупости? Ей сразу вспоминался Голдинг, который, похоже, был знаком с кем-то из её родни.

– Наивный, – прошелестел в морге бархатный голос. – Наверно, обрадовался, когда понял, что умираешь. Решил, что тебе удалось обвести меня вокруг пальца? Но ты так просил, чтобы я дала тебе ещё время.

Девушка недовольно нахмурилась.

– Я обещала тебе, что ты будешь жить, медленно разлагаясь изнутри, терзаемый болезнью, от которой я тебя когда-то спасла. А я всегда исполняю свои обещания.

Каллифора развела руки в стороны. Из рукавов её платья вылетели десятки мясистых чёрных мух. Они по-хозяйски ползали по телу старика, облепили его лицо, особенно их привлекли пятна подсыхающей розовой пены. Мухи заползали Старику в нос, хоботками пробовали липкий пот ещё не остывшего тела. Они хотели есть.

– Ещё рано, – прошептала девушка.

Мухи покорно зажужжали и взметнулись в воздух, когда она склонилась над Стариком. Каллифора подняла ему веки и припала губами к его рту. Поцелуй затянулся почти на минуту, а потом зрачки Старика резко расшились, и он сделал судорожный вдох.

Антон проснулся от разрывов петард у себя в голове. Каждый взрыв сопровождался болезненным фейерверком, вышибающим искры из глаз. Дюран схватился за голову, боясь, что она разлетится на куски, оставив на старых пожелтевших обоях сюрреалистичный красный узор с серыми вкраплениями. В животе противно урчало. Зажмурившись и сжавшись в позе эмбриона, он чувствовал себя мучающимся брюшным тифом солдатом, зарывшимся в окопе под обстрелом вражеской артиллерии. Лишь пару минут спустя он понял, что кто-то стучится в дверь, причём, весьма настойчиво.

– Какого чёрта? – пробормотал Дюран, ладонью прикрывая слезящиеся воспалённые глаза от пробивающегося сквозь мутное стекло солнечного света. С хозяином квартиры он расплатился на месяц вперёд, а больше никто его в этом городе искать не мог. Приехав сюда пару недель назад, он ещё не успел приобрести какие-либо знакомства, да и не задавался такой целью.

– Открывайте или нам придётся ломать дверь, – раздался хриплый голос незваного гостя, грубо прервавшего его лечебный сон. И, судя по всему, он был не один.

– Да что же это?!

Превозмогая тошноту и головокружение, Дюран скинул с кровати ноги и встал. Что-то мелодично хрустнуло, и с воплем боли Антон рухнул на пол. Кровь резвым ручейком вытекала из его правой ступни, в которую впились осколки стакана. Грязно ругаясь, он подтянул к себе ногу, оставляя на полу кровавый след.

В дверь продолжали барабанить. Кто-то что-то выкрикивал, но Антону сейчас было не до этого. Он стряхнул с ноги, налипшие мелкие осколки. Два куска вонзились в плоть. Один вошёл не глубоко, но сильно рассёк кожу на своде стопы.

– Шрам останется, – пробормотал Антон, вытащив осколок, потом нервно хохотнул. Вряд ли кто-то будет интересоваться его шрамами на подошвах, разве что патологоанатом.

Ещё один кусок предательского стакана глубоко вошёл в мякоть пятки. Скользкими от крови пальцами Антон осторожно, стараясь не порезать ещё и руку, схватился за осколок и потянул. Неудобно изогнув ногу, он сосредоточился на том, чтобы хрупкий кусочек стекла не обломился. Зачарованно, не обращая внимания на боль, он наблюдал, как окровавленное стекло миллиметр за миллиметром выходит из его плоти. Вытащив осколок, Антон на мгновение увидел края резаной раны, которая тут же наполнилась кровью. Красный ручеёк превратился в поток. Запах железа заполнил комнату. Дюран скривился, с трудом проглотив подкативший к горлу тошнотворный ком. Он сомневался, что можно умереть от кровотечения из пятки, но рану требовалось обеззаразить и хотя бы наклеить пластырь. Антон поднялся, держа на весу травмированную ногу, с которой скатывались крупные капли, оставляя на полу жуткие кляксы.

В этот момент дверь сотряслась от страшного удара. Ещё один удар и замок не выдержал. Дверь резко распахнулась, со смачным треском поцеловавшись со стеной. Брызнули хлопья белой краски, через несколько секунд их присыпала пыль штукатурки. В проёме стоял жуткого вида громила в белом комбинезоне и густой рыжей копной на голове. За его спиной маячил ещё один лысый бугай устрашающего вида. У Антона возникло смутное чувство узнавания. Где-то он их уже видел. Но после вчерашнего вечера проведённого в баре, память пока что работала со скрипом. Может он что-то натворил ночью? А это местные служители порядка или кто-то вроде того. Голова пульсировала, будто мозг распух и недовольно ворочался в тесной черепной коробке, что ещё больше мешало соображать.

– Он вскрывается! – гаркнул тот, что стоял позади.

Антон широко раскрытыми глазами смотрел на бестактных визитёров, стараясь осмыслить происходящее, но ему удавалось лишь беззвучно хлопать губами. С неожиданной прытью и изяществом гориллы к Дюрану подскочил рыжий амбал и начал заламывать ему руку. Антон инстинктивно отмахнулся свободной рукой, в которой до сих пор сжимал окровавленный осколок.

– Он меня порезал! – заверещал бугай, отшатнувшись от Антона. Вытаращенными глазами он взирал на разодранный рукав комбинезона, на котором начали проявляться красные пятна.

– Да кто вы такие?! – Антон, наконец, обрёл дар речи.

– Твои ангелы-хранители, – ухмыльнулся второй громила и двинулся к нему. Антон успел разглядеть вытатуированные на костяшках его кулака четыре косые буквы, складывающиеся в английское слово PAIN.

«Символично» – подумал Дюран, и его накрыло чернильное небо беспамятства.

***

– Сим, ну и зачем ты его вырубил? – спросил Рыжик, озабоченно рассматривая неглубокую, лениво сочащуюся кровью рану на предплечье. – С нас ведь потом спросят, откуда у него синяки.

– Ты как будто первый день живёшь. По-моему, все синяки он заработал ещё до нашего появления. Разве нет? От него разит, как от самогонного аппарата, неудивительно, что в какой-то момент он не смог разойтись со стеной, – отмахнулся Сим. – К тому же нужно было ведь как-то его успокоить.

– Ты опять вязки забыл, да? – с укором произнёс толстяк. – Как вчера с Васильковым. Между прочим, из-за тебя я чуть не лишился своей шикарной шевелюры.

– Не судите и не судимы будете. Да и какие вязки? Ты сам орал, как боров, которому прищемило яйца. «Он меня порезал, он меня порезал». Кто знает, если бы я не вмешался, может он в следующую секунду полоснул бы тебя по горлу, – процедил Сим.