Антон сидел за стойкой бара, морщась от третьесортного виски. Вряд ли в ближайшем будущем ему доведётся выпить. Аромат табачного дыма и разлитого пива въедался в одежду и волосы. В последнее время Антон часто проводил вечера в различных дешёвых кабаках, и во всех пахло одинаково.

Дюран бездумно смотрел на выключенный телевизор с заляпанным экраном. Он уже не надеялся, что Херш пойдёт ему на встречу. Когда директор заговорил о том, что Антону придётся стать умалишённым, у него голове сразу замелькали слова: шоковая терапия, трепанация, лоботомия, – всё то, что на самом деле может сделать из здорового человека овоща, пускающего слюни. Но Херш, конечно, имел в виду не это.

***

– У вас есть спросил Херш.

– Нет, – ответил Антон, и это было чистой правдой.

– Даже девушки нет?

родственники или друзья, кто-нибудь, кто начнёт поиски, если вы пропадёте на длительное время? –

У него была девушка. Её звали Майя. Он даже собирался сделать ей предложение, но она бросила его около года назад. Уже тогда он был одержим идеей попасть в клинику. Тратил кучу денег на крупицы трудно доступной информации. Причём, трудно доступной она была не из-за того, что имела какую-то ценность, а скорей наоборот, потому что была никому не нужна. Антон часто уходил ночами, общался с бывшими заключёнными и людьми, официально выписавшимися из психбольниц.

Как-то Майя застала его дома, распивающим абсент с неприглядного вида бродягой, который ко всему прочему облапал её зад перед уходом. Это стало последней каплей. Майя предъявила чисто женский аргумент: или я, или твои безумства. Тем же вечером она ушла.

– Нет… Девушки нет.

– И вы никому не рассказывали о своей идее? – продолжал допрос Херш.

– Ни одной живой душе… Хотя нет, теперь вы в курсе.

Директор одобрительно хмыкнул.

– Похоже, вы скрытный человек.

– Возможно.

– Вы можете гарантировать, что наш разговор не уйдёт дальше стен этого кабинета?

– Да.

– Хорошо. Поверю вам на слово. Получается к нам вы пришли в первую очередь?

– Верно.

– Почему?

– Решил сразу попытать счастья в лучшей клиники области, – не моргнув глазом, соврал Антон.

– Может и не лучшей, но всё равно лестно слышать. Ну, что ж…

С директора сползла маска добродушия, за которой оказался серьёзный, жёсткий, расчётливый человек.

– Я готов положить вас в клинику с завтрашнего дня, но никто кроме нас с вами не будет знать об этом соглашении, в том числе персонал больницы. Для них вы будете очередным пациентом, требующим лечения. Вам придётся соблюдать режим, принимать лекарства, делать всё, что скажут доктора и медсёстры, и пробудете здесь до тех пор, пока ваш лечащий врач не решит, что вы готовы покинуть клинику. Вы добровольно пришли к нам, но уйти также, не получится.

Антон сглотнул. На такое он не рассчитывал, хотел просто панибратски побеседовать с пациентами, послушать разговоры сотрудников клиники, и уж точно не собирался принимать лекарства и вообще от чего-либо лечиться. Он планировал, что сможет в любой момент свободно покинуть клинику. Ситуация сильно осложнялась.

Дюран рассеяно потёр правую руку. Врачи говорили, что зуд пройдёт, как только нарастёт новая кожа, и сформируются рубцы. Они оказались не правы. Порой ему казалось, что под грубой белесой кожей ползают мелкие червячки, доводя его до исступления своим шевелением.

Директор заметил его движение, но не стал ничего спрашивать.

– Сегодня я видел, как санитары волоком тащили одного из пациентов, – Антон задумался. – Судя по всему, ему как-то удалось сбежать, пусть и ненадолго.

Херш сморщился на мгновение, будто ему ткнули иглой в кариозный зуб.

– Вы про Василькова? Наверное, со стороны выглядело, будто сбежавшего заключенного возвращают в тюрьму. Не так ли? Но на самом деле его побег был сфабрикован. У Василькова очень тяжёлая форма паранои. Я не буду вдаваться в его историю болезни – врачебная тайна, сами понимаете. Но он из тех, кто принимает окружающих, то за инопланетян, желающих покопаться в человеческих внутренностях, то за каких-то сумасшедших учёных вживляющих всем микрочипы, чтобы сделать из людей послушных рабов. Его больная, но, безусловно, богатая фантазия препятствует результативному консервативному лечению. В терапевтических целях мы позволили… даже помогли Василькову покинуть стены клиники, чтобы он понял – в открытом большом мире с его паранойей, ему будет хуже, чем в нашем тесном дружном коллективе. Естественно, он сразу потерял голову, шарахался от каждой тени, даже не смог набраться храбрости, чтобы купить себе еды. Наши ребята еле успели вытащить его из петли и привели обратно.

– Я бы не сказал, что он был рад вернуться.

– Васильков нуждается в долгом и серьёзном лечении. Не забывайте, что он душевнобольной. Обычной логикой нам его действия не объяснить.

– А то, что один из санитаров ударил его, такое в порядке вещей в вашей клинике?

Херш помрачнел.

– Конечно, нет! Я категорически запрещаю персоналу грубо обращаться с пациентами. Но сами понимаете, за всеми сразу уследить не получается. Я узнаю, кто позволил себе распустить руки и приму соответствующие меры.

По безразличному взгляду директора, Антон понял, что никакого наказания не последует. Херш даже искать провинившихся не станет. Скорее всего, он итак знает, кого следует поблагодарить за излишнюю пылкость в работе.

– А вы к чему завели разговор о Василькове? Уже планируете план побега? Начали жалеть, что пришли к нам? – едко спросил Херш.

Антон закусил до боли губу, лихорадочно соображая. Начал ли он жалеть? Ещё было не поздно отказаться. Стоит ли игра свеч или это заведомо провальный гамбит? Чёрт, другой возможности может и не представиться.

– Нет. Есть ещё какие-нибудь требования ко мне? – произнёс Дюран, надеясь, что его метания ускользнули от пытливого взгляда директора.

Херш отрицательно мотнул головой.

– Но с вами мы больше не увидимся, – директор ухмыльнулся. – По крайней мере, до вашего «выздоровления». Вы согласны на такие условия?

– Да, но можно устроить так, чтобы меня лечил доктор Кирцер? – предупреждая вопрос директора, Антон продолжил: – Я прочитал много специализированной литературы, и помнится, как-то мне попалась статья о его достижениях в области психиатрии. Если бы я на самом деле был болен, то хотелось бы, чтобы меня лечил именно он. Думаю, под его присмотром быстрей смогу, как вы выразились, «выздороветь».

С серьёзной миной на лице Антон выдержал повисшую паузу.

– Читали, говорите… – директор задумчиво рассматривал дно опустевшей чашки. – Доктор Кирцер заведует двумя отделениями, и у него остаётся не так много времени для работы в поле, но думаю, что по старой дружбе смогу уговорить его взять под своё крыло ещё одного пациента. И вы верно заметили, вряд ли ему понадобиться много времени, чтобы разобраться с вашим «недугом», поэтому…

Херш открыл ящик стола и достал салфетку.

– …долго разыгрывать комедию не удастся. Так что советую быстро и по-тихому собрать всю необходимую информацию. Тем более, вы должны понимать, что ваше положение будет здесь таким же крепким, как эта салфетка. Стоит вам, скажем так, подмочить свою репутацию… Что будет если намочить салфетку?

– Она станет хлипкой и порвётся.

– Именно. – Херш скомкал салфетку. – Если кто-нибудь попытается вас найти, или вы сами начнёте болтать, кем являетесь, я вышвырну вас из клиники и сделаю так, что вы больше не сможете опубликовать ни одной своей статьи.

Антон не отреагировал на угрозу, его интересовало другое.

– Могу я задать вам последний вопрос?

– Конечно.

– Почему вы всё-таки согласились положить меня в клинику?

Губы Херша медленно растянулись в улыбке.

– Я уже говорил, что любопытен. Соблюдайте наш договор. Мне интересно посмотреть, чем закончиться ваша авантюра.