Для Андрея же все произошло как при резкой смене кадров в синематографе, но удивительным образом это окончательно прочистило ему мозги. Никакой слезливой жалости к себе не осталось в душе, – только зрелая ледяная обида на весь мир. Он приподнял гудящую голову и на секунду обомлел. Показалось, это родитель, будь он неладен, размеренно движется к нему в золотистом вечернем воздухе. Возник даже порыв вскочить и немедленно убежать, но, к огромному облегчению, Андрей вовремя сообразил, что неприятно обознался.

Водитель тем временем приблизился и выглядел изрядно взволнованным. Он всплескивал пухлыми руками, открывал широкий рот, обильно потел.

– Ах! – суетился он. – Вы целы? Я тотчас же вызову неотложку. Как глупо, как неосторожно!

Андрей сел, потом встал, утвердился на ногах.

– Не стоит беспокоиться, – сказал он, видя, что водитель потянулся к телефону во внутреннем кармане пиджака. – Я в порядке. Более-менее. Разве только… до дому не подбросите?

– Конечно! – Шофер, похоже, испытал немалое облегчение. – О чем разговор! Всенепременно!

Он попытался поддержать Андрея под локоть, но тот героически, с некоторым даже презрением, отверг помощь и самостоятельно дохромал до машины.

– Прошу вас! – довольно услужливо распахнул водитель перед ним дверцу. – Устраивайтесь поудобней.

Несколько помятый студент расположился на удобном кожаном диване позади водительского кресла, чувствуя себя нахально и зло, но при этом почти радуясь.

– Ну-с? Куда прикажете доставить? – спросил шофер, не без труда заняв свое место.

– Вы езжайте. Я покажу. Что-то мне… не совсем хорошо…

Водитель тревожно глянул в зеркальце.

– Понимаю. Может быть, все-таки?..

– Нет-нет, не переживайте. Поезжайте. Прямо пока что.

На удивление улица была пустынна в этот час, и маленькое неприятное происшествие оказалось никем или почти никем незамеченным. Об этом запоздало и с облегчением подумал водитель, руки которого заметно дрожали на руле, когда он трогался с места. Какой мог бы быть скандал!

Какое-то время ехали в тягостном молчании, каждый переживая свои думы. Выехали на широкий проспект, миновали величественную арку входа на Выставку Достижений, где возносилась высоко в небо рельсовая дорога знаменитой лунной пушки, поехали вдоль речного канала с его легкими прогулочными лодочками. Студент молча, взмахами руки, показывал направление, а потом вдруг подал свой язвительный голос, заставив водителя слегка вздрогнуть:

– На папеньку моего вы очень похожи.

– Что? – откровенно изумился водитель.

– Да я говорю, на папеньку моего вы очень похожи. Вот так вот рядом поставить… Я было подумал, что это он и есть. Нарисовался, понимаете ли. Ан-нет, гляжу – не он.

Шофер, видимо не счел это за комплимент.

– Ну так… и что… гм… папенька? – спросил он только чтобы поддержать обременительную беседу.

В этот момент Андрей, к удивлению, даже своему собственному, буквально взорвался.

– Редкостный! Редкостный пройдоха! Сами понимаете, отношений у нас с ним никаких. Да и откуда бы им взяться? Знали бы вы его характер, всю его натуру, верно, согласились бы со мной. А эти его вечные ухмылочки, его непомерная жадность, глазки эти заплывшие, бегающие! Рожа эта плешивая, лоснящаяся! Вы поймите меня правильно… Нет, ну вы очень похожи, одно лицо, если не сильно приглядываться!

Водитель после этой тирады крайне помрачнел и немедленно повредился умом- как странно и неожиданно это порой бывает, да еще и после пережитого немалого стресса.

Андрей продолжал вещать развязным тоном, не замечая очередных скапливающихся над собой туч:

– Коммерсант он. Вы, полагаю, тоже? Вон машина какая у вас богатая. Да и телефон имеется, я заметил. Да уж. Родитель мой столько еще, пожалуй, не заработал. Возможно, вы сталкивались с ним по работе, нет?

– Куда теперь? – немного резковато спросил водитель, голова которого неожиданно разболелась самым диким образом, и вообще он начал весомо сожалеть обо всем прожитом сегодняшнем дне, о жестокой и нелепой случайности, что свела его с этим паясничающим студентишкой с его незримым облаком из смеси алкогольных паров и маринованного лука с селедочкой.

– Вот здесь поверните, – показал Андрей. – Ага… теперь прямо. Грушниковский.

– Что, простите?

– Мой папенька. Грушниковский. Аркадий Семенович. А я, стало быть, Андрей Аркадьевич, очень приятно. Я тут подумал, грешным делом… вы часом не родственники с моим папенькой? Ну знаете, как это бывает. Потерянная родня, все такое. Мой дед, припоминается мне из семейных преданий, тот еще был лихой кавалерист в свое время. Да и не в свое время тоже. Папенька, представляется мне, ровно такой же.

Водитель промолчал, но не потому что ему нечего было ответить – исковерканный разум его наливался темными, новыми и непривычными мыслями, к которым поневоле приходилось прислушиваться.

– Ненавижу! Ненавижу таких людей! – вдруг выкрикнул Андрей, совсем уже раздухарясь и тем самым выдернув водителя из некоторой прострации. – Все-то у них правильно, все хорошо! Сытые такие, самодовольныя, лощеныя!

Водитель посмотрел на свои пухлые ухоженные руки, потом на счетчик пара, потом на дорогу: сейчас как раз проезжали ИСС – Институт Священных Сплавов, – и уже во второй раз.

– Позвольте! – вознегодовал водитель. – Мы же кругами ездим!

Отражение студента в зеркальце заднего вида гаденько ухмылялось.

– Да ладно вам, папаша, вы же меня покалечили! Должен я немного развеяться?

Водитель вывернул руль, прижался к поребрику тротуара, затормозил. Голос его, когда он заговорил, слегка дрожал от возмущения и пару раз сорвался на визг.

– Я попрошу вас покинуть транспортное средство!

Студент продолжал ухмыляться.

– А-то я могу вас и по судам затаскать. Ну разве что у вас имеется при себе определенная сумма… конечно, имеется. Посильная, так сказать…

– Довольно! – Водитель развернулся всем туловищем – неожиданно резво. – Вон! Вон!

Андрей вдруг струхнул, поняв, что перегнул палку, да и на папеньку этот разъяренный шофер действительно был похож, а это оказалось пугающим.

– Да будет вам, – пролепетал он, спешно распахивая дверцу. – Могли бы и поблагодарить, что я не стал поднимать скандал. Ухожу!

И он удалился, почти убежал – жалкий и озлобленный.

Доктор Колокольников едва ли запомнил, как доехал до своего дома, погруженный в неистребимые алкогольные пары, витающие в роскошном салоне. Он весь пылал. В голове начинала ворочаться некая темная идея, которая настойчиво пыталась просверлить его черепную коробку и выбраться наружу.

Дома необоснованно наорал на горничную, попытался заниматься делами, бросил, посмотрел визор, бросил. Беспокойство, поселившееся внутри не проходило и даже нарастало. Склонный к рефлексии, но с налетом профессиональной скуки доктор попытался проанализировать, но соображалось этим вечером исключительно плохо. Таким образом, решил лечь спать пораньше, но долго ворочался, неосознанно скрипел зубами, а потом все-таки уснул, и когда пришла фаза сна, сопровождаемая быстрыми движениями глаз под опухшими веками, доктору привиделось, что он прячется от немцев, или французов, или англичан, в общем, от неведомых темных сил, сидя в огромном котле с похлебкой и выглядывает в щелочку из-под крышки, изнывая от страха, но успевает попутно хлебать бульон и жрать вареную морковку.

Доктор проснулся весь в поту посреди ночи.

«Господи, – подумал он, – это что еще такое? Ну допустим… похлебка или что там, это коллективное бессознательное – понятно. Морковка… гм… фаллический символ? Как неприятно.»

С такими тревожными мыслями доктор снова провалился в сон и на сей раз увидел перед собой зеркало в полный рост в массивной серебряной раме. И чей-то голос – селедочный, луковый, водочный – громогласно возвестил с небес:

– Да посмотри на себя! Ты же Грушниковский! Как есть, знаменитый негоциант Грушниковский! Сытый, самодовольный и лощеный!