– Понять, простить! – пожимал Орест плечами, широчайше улыбаясь, и исчезал за дверью.
Не сумев переубедить Лилю оставили в покое, в конце концов, девочка отличалась в учебе и уже этим красила школу. Однако в учительской иногда мелькало замечание в сторону Дубровской:
– Дух у нее какой-то буржуазный! Салонное мышление! Себя на первое место ставит, а не интересы коллектива. Откуда это? Вроде, родители коммунисты.
– Зато макулатуры больше всех с Поповым собирают и городскую олимпиаду по литературе выиграла.
– А ведь не рвалась ехать! Силком повезли!
– Ничего страшного, перерастет! Щепетильная очень. Жизнь побьет и сделает пробивной.
– Да хоть и такой останется! Все равно видно, что хороший человек. Люди разные должны быть. Кто-то знамена несет, кто-то под ними стоит, кто-то в это время сопли детям вытирает!
– Так-то оно так, только при учениках этого не говорите!
***
Орест учился с надрывом, словно бросал вызов сам себе, покоряя одну вершину за другой. Он был далеко неглупым мальчиком, но в нем не было широты и легкости восприятия, у него не возникало миллион ассоциаций по любому событию, как это было у Лили, в детстве его не развивали так, как ее. Большой трудяга, очень мотивированный, он самостоятельно наверстывал упущенное. Его поражало как много знает Лиля, ее начитанность вызывала у него почтение. Например, если кто-то принимался рассказывать о фильме, Лиля в первую очередь просила назвать страну, в которой разворачивались события, и время. Это были для нее отправные точки, она сразу представляла себе исторический фон и характер эпохи. Если говорили невразумительное: «Ой, да про старину фильм! Мужики в чулках ходили и с дурацкими воротниками! На костре еретиков жгли пачками!» Лиля сразу определялась: «Аутодафе! Европа? Колонии? Испания или Португалия, скорее всего» Орест только диву давался. Он, конечно, знал, что у Дубровских огромная библиотека, но одно дело иметь книги, и другое – их читать. Он тянулся за ней, как молодой побег к солнцу. Он много занимался, его планка и требования к себе были так высоки, что в старших классах Лиля лукаво интересовалась: «Какой Эверест ты себе наметил? В генсеки метишь?»
Он был отличником, спортсменом и участником всех школьных олимпиад и соревнований. При случае он не мог удержаться от того, чтобы не заглянуть в глаза Лили с немым вопросом, видит ли она, что лучше него никого нет? Она понимала и ласково хвалила: «Умничка! Молодец!» – и пламя обжигало его сердце.
Как он гордился ее дружбой! Самая красивая и лучшая девочка в школе и во всем мире – его подруга! Это причисляло его к когорте избранных. И как же он стеснялся своего отца! Алкоголик-отец оскорблял его достоинство, тем более, что с годами отец совсем спился. Орест любил и бесконечно уважал свою мать, понимал, что ее усилиями их дом и он сам имеют порядочный вид и держат репутацию приличного дома и хорошей семьи. И понимал, что для них с матерью фактором, держащим их на плаву, было то, что отец являлся тихим алкоголиком. Он никогда не буйствовал и не дебоширил, что было громадным облегчением. Жена и сын старались вовремя подобрать его на улице и привести домой. Тем не менее оба они чувствовали себя униженными; пил отец, а стыдно было им. Дома они с матерью раздевали отца, заносили в ванну и мыли под душем. Мать настаивала, чтобы отец был чистым и в свежей одежде, следила за этим фанатично. Как-то Орест воспротивился, ему было противно ухаживать за взрослым опустившимся человеком. Мать посмотрела сыну прямо в глаза и сказала простое: «Тогда это конец! Он потянет нас за собой. Неухоженный человек – не человек» Орест понял. Отец был самым чистым, постриженным и ухоженным пьяницей их района, и Оресту довелось услышать, как собутыльники отца называли того везунчиком, выражали уважение его жене и ставили ее в пример, честя своих бывших жен неблагодарными тварями. Орест зло сплюнул: за что их благодарить и кто здесь твари?
В детстве Орест никогда не спрашивал себя, почему мать не разведется с отцом. Он не помнил разговоров об этом или каких-то попыток со стороны мамы. Задумался над этим, когда отец умер, и не нашел ответа. Мама пожала плечом:
– Может быть, потому, что помнила, каким он был, когда еще не начал пить? У него ведь были золотые руки! Да добрый был как никто. Кого он когда обидел? Никого. Все наследственность проклятая! Отец у него запойный был. Возможно, если бы он дрался и скандалил, развелась, а так приладилась как-то. Да и замирала я всегда, когда приходилось всякие бумаги заполнять, знаешь, графа такая есть про семейное положение и социальный статус семьи. Не хотела, чтобы ты был сыном матери-одиночки. И зарплату его мне выдавали, а не ему, тоже важно, одной пойди, вырасти парня! А стыд что? Стыд перетерпели. И упрекнуть себя мне не в чем.
После смерти отца мать вышла замуж за инженера, хорошего человека, абсолютного трезвенника, переехала к нему, Орест был за нее спокоен.
***
В выпускном классе писали сочинение-размышление о смысле жизни или о будущем, на выбор. Писали два урока, русский и литературу, сосредоточенно сопя и хмуря юные лбы. Учительнице доставляла удовольствие рабочая тишина класса. Она посматривала на ребят, предугадывая, кто о чем напишет. Улыбалась. Предвкушала удовлетворение от предстоящей проверки – своих учеников она искренне любила и знала, что в работах будет сплошной позитив. Чистая юность! Мечты и уверенность в непременном счастье, как иначе?
Учительница взяла тетради домой и проверила уже двадцать пять работ. Ее взгляд привычно скользил по строчкам, она автоматически исправляла ошибки, почти не вникала, разве что следила за правильностью построения предложений. Дети как один писали то, что и следовало ожидать, что писали из года в год все ее ученики: как они благодарны Родине, народу, партии за бесплатное образование, медицину, жилье. Гордились, что наша страна догоняет и перегоняет Америку по производству стали, чугуна и бетона. Что именно их отцы и деды победили фашизм. Что советский гражданин первым побывал в космосе. Что будут пожарными, врачами, милиционерами, учителями, отдадут себя делу строительства коммунизма. Некоторые представляли страну в будущем, как реки будут повернуты вспять и даже не бесплодных землях потомки получат невиданный урожай. Что на Севере создадут искусственное лето и высадят бескрайние сады. Что советские граждане первыми освоят космос и встретят новые цивилизации. Что наука и медицина достигнут такого расцвета, что сначала в нашей стране не будет болезней, а потом этим благом СССР поделится со всем остальным миром. Что в нашей стране наступит эпоха благоденствия и советский народ не будет знать никакого горя и проблем. И все это возможно лет через пятьдесят.
Учительница кивала, мечты ей нравились. Только самой себе она признавалась, что не верит в скорое наступление эры благоденствия, считает, некому сейчас в ней жить. Она не верила в реальность утверждаемого образа простого советского человека, который создаст общество мечты, потому что не могла назвать и трех-четырех людей, соответствующих этому образу. Лет через пятьдесят – да, возможно, ведь сменятся два поколения, и каждое будет лучше предыдущего. Это хороший срок, учительница была с ним согласна; новое тысячелетие – дожить бы! Пока же у всех людей есть изъяны, с которыми, строго говоря, нечего делать в идеальном мире. Известные ей изъяны были связаны с половым инстинктом, слабостью плоти, а также духа и желанием жить хорошо и красиво прямо сейчас. Разве это по-советски, и, уж тем более, по идеальному? Что-то в людях не так, они слишком хотят индивидуального счастья и не слишком желают трудиться над собой. Поэтому мечтать, что в будущем возможны идеальные люди с возвышенными понятиями, учительница любила. Перед ее внутренним взором представали города советского грядущего: каждый город – город-сад, светлый, нарядный, чистый, безопасный. Над каждым непременно солнце и синее небо. Все граждане молоды, здоровы, счастливы, не знают никакого греха и заняты только прекрасным и здоровым, например, искусством или возделыванием своего огорода. Такое будущее оправдывало ее труд, жизнь, посвященную воспитанию детей. В детях все так, а во взрослых нет. Не верят они в то, что провозглашают и не могут соответствовать заявляемым лозунгам. По природе своей не могут. Пока. Она не слишком расстраивалась, давала людям время улучшить свое естество, главное, что уже начали пропаганду и воспитание детей в должном духе. Читая детские сочинения, она подзаряжалась их чистотой и энтузиазмом и возвращала себе улетучивающийся энтузиазм. Может быть, для этого она чаще других учителей давала свободные темы?
