Литмир - Электронная Библиотека
A
A

«Атлантический Океан»

Среди цветов тепличных,
Выросших вроде, как и все, в условиях приличных
Восходят побеги, которые ещё не раскрывшимися бутонами,
Но уже отличаются от цветков обычных.
Их привычки, поступки, стремление, да и личко,
Всё отражает упёртое нежелание смиряться с привычном.
Дитя моё, ты такая!
Не помню говорил ли я в лицо тебе это, не знаю,
Но за всем поведением твоим, наблюдая,
это Я замечаю
В твоём стане печальном,
скрытым за смехом чайки недалёкой,
Что является лишь предвкушением твоей жизни нелёгкой.
Твои пуанты,
валяются под столом. Без вариантов
Уроки не сделаны до конца, ну и ладно
Мятые постели,
сбегаешь в ночь из дома
Свет моего ночника на твоём спящем теле.
Твой отец опять мне звонит, да и от матери на утро получишь по шее
И ведь не только в моих волнах ты находишь утешение.
Других прибоев раскаты,
после заката,
ударяют тебе в уши
И почти всех их ты, через касания рук внимательно слушаешь.
И всё нормально, Я никогда от тебя не услышу не уместных нежностей
А ты от меня обещаний любви, семьи, и уж тем более верности.
Всей этой бренностью Я уже переболел, а ты ещё не заразилась
И все это для того что бы ты собою гордилась.
И Я вижу ка ты быстро живёшь, многое пробуешь рискую.
И у нас у обоих есть чувство, как будто тебя переживу Я.
Но тебя это не особо печалит,
лишь бы на похоронах не было ничего травильного:
кучи незнакомых родственников, надгробия каменного.
Тебе хотелось бы после смерти переродиться в большое дерево
Чтобы твои волосы стали раскатистой кроною ели, но
Это факт сильно бы твоих родных смущал.
И тогда Алекша тебе пообещал:
Когда ты умрёшь, Я посажу в тебя зёрнышко ели
Под голос мой оно прорастёт
Ты станешь большой разбрасывая кроною тени
Тени….
Я не хотел бы тебя задерживать
Ставить рамки океану безбрежному
Омывающему разные земли
И грубые как они, и как Я до тошноты вежливые.
Но Я стараюсь бережно
Тянуть твои воды в свои бухты
Где вместо кораблей и шлюх портовых
Стоят храмы и статуи Будды
С моих рек Я хочу влить в тебя самые чистые воды
Наполнить светлым, и по возможности продлить твои земные годы
Избавив от рвоты, скверны,
прорастив в тебе новых начинаний побеги
Но настоящий океан наполняют разные реки.
И твои веки до сих пор хлопают восхищённо
Когда тебя посещает корабль, или лодка ещё одна.
И неважно чем наполнена она,
ромом, табаком, или чумою
Ты позволяешь ей бороздить свои чистые воды, рядом с собою.
Душа моя, ты так юна, и своей свободы в предвкушение
Тебе сейчас всё равно на моего Бога разрушения
И все слова мои, философские аллегории, притчи и нравоучения,
Не дают всходов, как в высушенной солнцем земле семя,
И Я радуюсь этому! Твоим непокорным течениям!
Рождающим даже в самом Тихом Океане бурей пенье
И хоть убей меня,
но не было бы на свете этой песни
Если бы ты не была такой, какая есть ты.

«Ромашки»

Единственное, что я понял, что Солнце на вкус как заваренная ромашка,
Которую, разрывая по лепестку каждый цветок, я кидаю в чашку.
В надежде на то, что именно вот этот красивый окажется тем самым крайним,
Освободившим меня от моего безумного труда поисков давних.
Но нет. Я отрываю твоё последнее слово и кидаю его в кучу закрытых дел.
Ты была делом № 812, я этого не хотел.
Я правда не хотел этого, я надеялся что наконец-то всё получится,
Но теперь я завариваю прошлое кипятком, чтобы выпить его и не мучится.
И вот стоя у окна я делаю обжигающий глоток, из тех кто был моим Солнцем,
Ловя, как тысячи забытых поцелуев пар от чашки своим лицом.
Снова небо ясное, всё будет хорошо Сашка.
Как же забавно всё-таки, что Солнце на вкус как заваренная ромашка.
Единственное что я понял, что Солнце на вкус как заваренная ромашка
И совсем не тяжко
делать горячим обжигающим солнечным паром затяжку,
Выливать раскалённый кипяток полевых цветов себе на кожу
И смотреть, как она молодая осторожно сворачивается в морщины. Можно
я когда-нибудь перестану пить этот обжигающий моё эго напиток,
Сваренный из сшивших мои закрытые дела отношений ниток?
И я ведь не пью, и поэтому не утопить мне всё это в вина литре
И моему чистому разуму не скрыть это всё в амфитоминовом трипе.
И не липни
ко мне мысль о воде алой в моей горячей ванной.
Да я такой усталый,
но уйди-уйди, не шепчи мне лукавый.
Мама,
разве может быть на самом деле всё так странно.
Ладно,
пойду умоюсь. Закрываю окно. К осени становится прохладно.
И иногда мне кажется что это всё оставит меня только на балкончике где-нибудь в Париже,
Когда я выйду на него выпить не прокисший настой из ромашек, а чашку кофе. И чуть выше,
На соседний балкон выйдешь ты, не цветок, а измученный поисками человек.
Судорожно вспоминая свой корявый французский, я скажу тебе «Bonjur», а ты устало протянешь мне «Привет…»

Отче мой

Руку не отпуская крепко до хруста,
Через все толпы и искушения проведи.
Высокой родительской фигурой впереди,
Указывая пальцем где лож, а где искусство.
Буйствовать буду, в мокрой агонии вырываться,
За огрубевшую трудом ладонь укушу.
А ты стеной нерушимою,
Я тебя прошу
Не размыкай пальцы.
Надутого и красного в капризных визгах на плечи посади,
Дай за шею колючую обхватиться.
С высоты твоей, совсем как взрослому
Посмотреть, что впереди.
Я резко притихну, как кнопкой радио выключусь,
Глазёнками мокрыми запорхаю.
Ты непостижимо большой для меня,
Кроме твоей руки и плеча,
Я о тебе ничего не знаю.
4
{"b":"679158","o":1}