Среди всех возможных бесконечных линий вероятностей,

Я родился в такой семье, чтобы стать космонавтом крайности.

Мои родители очень радовались выбору моей специальности

И так я стал выпускником Университета Мыслительной Дальности.

Проходя жёсткие тренировки вакуумного познания

Я должен был выдержать перегрузки космического сознания.

В моей юность мне некогда было быть беспечным,

Я должен был осознать для мира, что такое космос и вечность.

Как сейчас помню эту толпу людей на космодроме,

Крик детей, наставления тренеры в под-зоне.

Глаза мед-сестры Зои не подавая виду,

Что меня отправляют навечно на лунную орбиту.

Не было обиды, были лишь цветы и ленты,

С почестью увешанные на скафандр ассистентами.

Где-то за спиной закрылась дверь люка моих доспехов,

Я закрыл глаза и громко сказал: «Поехали!».

В космосе здорово,

Так тихо и холодно.

Я не чувствую жажды, я не испытываю голода.

Я хотел бы вернутся на землю, да нету повода.

Вдох, выдох. В космосе здорово

Гул системы охлаждения молиться монотонно,

Моя ракета медленно падает в высоту бездонную.

Мне кажется, или я слышу чьи-то стоны?

А нет, это я сам, размыкаю глаза сонные.

Идут двенадцатые сутки без движения,

Ног не чувствую, но это в принципе не вызывает раздражения.

Подобное должно было заставить мой мозг сломаться,

Мы называем это косметической медитацией.

Голоса в моей голове советуют мне сдаться,

Но я знаю их, они просто наблюдают за моей реакцией.

Кто-то называет их «лукавый», но это профанация,

Мы называем их «И.Л.И.» – источник ложной информации.

Я знаю, что у моего полёта нету конечного пункта назначения

И по факту я сам добровольно выбрал смерть в мучениях.

Я рос для этого, в моей юности мне некогда было быть беспечным,

Я должен был осознать для мира, что такое космос и вечность.

Как то стало больно так,

Под солнцем вижу мрак.

Парк,

прогулка, люди вокруг.

Я во вселенный ничтожный жук.

Стук

о сердце слов людских.

Когда сущность переходит в стих,

Таких

как я больных.

Их

можно не ругать за грусть.

Пусть

то, что с наружи сатана.

Та самая, оказалась не она.

И не одна,

таких будет много ещё, и в том есть моя вина.

Просто так

Мой язык, мой злостный враг.

Я стал несчастным, когда начал говорить.

Я так не хочу из-за этого начать пить.

Сколько оправданья не ищи,

все люди вокруг клещи.

У кого-то они вызывают мурашки, а у меня лишь прыщи.

Тащить

за собой жизнь,

удел тех кто один

Тех, у кого в груди нет витрин.

Блин,

У всех свой странный нрав. Не понять

Их с собою не сравнять.

Откуда знать,

От кого получишь наслаждение, а от кого мучение?

Для освобождения

от боли, оказывается нужно не много,

Только идти одиноко,

подобно носорогу.

Друзья прищемили хвост.

Не будет людей не будит и слёз

Волос,

если нет, то и не будет стрижки.

Не будет слишком длинно, или коротко слишком.

Исподтишка,

никто не ударит

И явной не станет твоя тайна.

Вымиранья

не достичь

Если вокруг тебя не живёт никакая дичь.

Я начал отращивать себе рог,

Престал ездить на метро.

Общий поток,

не деля на враг и друг,

Я освобождаюсь от всех вокруг.

Недуг,

от скуки оставляет меня.

Семья моя есть вся Земля,

Но на Земле есть только Я.

И некому меня обидеть.

Увидеть

некого мне, что бы возжелать.

Страдать

не оком мне, могу лишь есть и спать

Некого ждать,

не о чем мечтать,

нечего взять,

Некому отдать,

нет того, кем хотелось бы стать.

Почему я в такой жизни нашёл спасение?

Это заслуга тех кто семя

хотел убить закопав в землю.

Внемлю,

оказавшись в толпе шумной.

Люди назвали Буддой,

было трудно.

От природы Я родился с пустыми руками,

И у них в объятьях всегда были только они сами.

Потирая друг друга от холода в кармане, они не знали,

Что есть что-то за гранью этой джинсовой ткани.

Пустым ладоням было дано обнимать лишь грубо,

Нервно, с силой, так же как они прижимались друг к другу.

Только так они ощущали касаний наслаждение,

И так было всю жизнь, с самого рождения.

Сначала пустые ладошки сжимали мамин палец,

Потом игрушки, ветки, землю, школьный ранец.

И всё что к ним попадало, они сжимали очень крепко,

Боясь отпустить, как клетка, ведь в их объятьях так редко,

Попадалось что-то хорошее, наполняющее их светом,

И поэтому, они не понимали, как это – держать и не сжимать это.

И однажды моим ладоням приснился сон про мотыльков в поле,

Они кружили роем, не испытывая ни наслаждения, ни боли.

Они были совершенны, и поэтому ничего не желали,

И мои руки играли с ними, брали в ладони, но не сжимали.

Ночь прошла, прошли игры, сон растаял,

И только ощущение трепещущих крыльев в ладонях оставил.

И Я себя заставил разжать ладони по утру,

И этими же руками написать для себя самую важную сутру.

О том, что есть то, что для счастья не требует крепкого сжатия,

Где счастье есть, уже просто желать его.

И с тех пор, ничего не беря в свои пустые ладони,

Я мечтал собрать в горсть тех мотыльков с того поля.

И в длинных поисках, расслабив руки через волю,

Средь можжевел Я нашёл Тебя, ты оказалась тем полем.

А мотыльков роем оказались твои ресницы,

Которые, не прекращая, девица, Я прикрываю…

Так долго вместе прожили, что снег,

Коль выпадет, то думалось – навеки.

Что, дабы не зажмуривать ей век,

Ладонью прикрывал, и веки,

Не веря, что их пробуют спасти,

Метались там, как бабочки в горсти.