— Значит, теперь и у Вас перстень князей Ливенов, как и у Анны…
— Да, это так. Конечно, я не князь, как Вам бы этого, возможно, хотелось, — улыбнулся Штольман. — Но я безусловно связан с ними родственными узами. И перстень — тому доказательство.
Штольман понимал, что подобное очень важно для его тещи. Она увидела еще одно подтверждение того, что ее зять состоял в родстве с князьями. У него фамильный перстень. Но самое главное — реальный, а не мифический дядя князь. Дядя, который имел тот же титул, что и сосед Разумовский, за которого Мария Тимофеевна когда-то надеялась выдать Анну…
Мария Тимофеевна чуть задержалась на крыльце, переводя дух. Вот это действительно сюрприз! А Витя еще говорил, что князьям Ливенам в Затонске нечего делать…
Зайдя в гостиную, она увидела стоявших рядом Штольмана и князя и невольно сравнила мужчин. Увы, сравнение было не в пользу зятя… Яков Платоныч, конечно, недурен собой, но князь — какой мужчина! Штольман сказал, что между ними разница десять лет, но смотрится князь всего на пару лет старше. А какой красавец! И лицом пригож, и ростом вышел — на вершок выше Штольмана, а какая стать! Какая манера держаться — сразу видно, что голубых кровей… А выглядит словно сошел с картинок из Парижских журналов, какие Петр привозил для Анны — аристократ до кончиков ногтей, лощеный, элегантный, с безупречным вкусом… Вот бы такого мужа для Анны — и с титулом, и богат, и хорош собой… А что Штольман? Ни титула, ни богатства, ни особой красоты… только что любит ее… Но разве Анну не мог бы полюбить такой как князь Ливен?
Заметив тещу, Штольман решил ретироваться и оставить Павла на ее попечение, чем она не замедлила воспользоваться.
— Павел Александрович, как я рада, что Вы приехали! Надолго Вы к нам? Я Затонск имею ввиду.
— Нет, в этот раз всего на пару дней, больше не могу себе позволить из-за своей службы, — Ливен чуть пригубил коньяк, который ранее предложил ему хозяин дома.
— А где Вы служите?
— В охране Государя.
— Самого Государя?? — у Марии Тимофеевны округлились глаза.
— Да, я заместитель начальника охраны Его Императорского Величества, поэтому не могу надолго отлучаться по своим делам. Вот выбрался на конец недели, чтоб увидеться с Яковом и Анной и познакомиться с новыми родственниками.
Глаза у Марии Тимофеевна стали еще больше. Так вот как служба у князя! Не какой-нибудь там офицер в гарнизоне, а начальство в охране Императора!
— Это такая честь для нас! Такая честь!
— Да будет Вам, Мария Тимофеевна…
— А позвольте узнать, Павел Александрович, Вы были женаты?
— Нет, никогда не был.
— А что так? Достойной спутницы не нашлось, чтоб стать Вашей княгиней?
Опа! Госпожа Миронова не ходит вокруг да около… Вопрос, как говорится, не в бровь, а в глаз! И это человеку, которого она видит впервые в жизни… Если она так с князем, что же было при знакомстве со Штольманом?
— Почему же? Была такая женщина, я ее очень любил, но, к сожалению, ей не суждено было стать моей супругой, она умерла совсем молодой…
— Какое несчастье!.. А что же потом так никому свое сердце и не отдали? Никакой другой даме не благоволили?
Что же госпожа Миронова думает, что он ей всех своих любовниц будет перечислять? Он, конечно, мог бы, но тогда в ресторан они попадут только к закрытию…
— Нет, я — однолюб, как и многие мужчины в нашей семье, как, например, Яков. После той женщины я уже никого не смог полюбить. А брака без любви, заключенного по каким-то другим мотивам, я не приемлю… Я смотрю на своего племянника и радуюсь, что он нашел свою единственную и счастлив с ней в браке.
— Понимаю… А Ваш другой племянник, Александр Дмитриевич? Он жениться не собирается?
— Что Вы, он еще слишком молод для женитьбы, ему всего восемнадцать. Ливены обычно женятся поздно, годам к тридцати, а то и позже… Яков вон женился ближе к сорока. Мой брат Дмитрий, его отец, и вовсе почти в пятьдесят… — Павлу хотелось закончить эту тему, и он обратил внимание на рояль, — о, у вас неплохой инструмент. Вы играете, Мария Тимофеевна?
— Немного…, но не просите…
— Что ж, не буду… А он настроен? Мне можно? — Ливен поставил на стол рюмку с коньяком, который так и не успел допить, отвечая на вопросы тещи Якова.
— Да, да, пожалуйста.
Он сел за рояль и стал играть Лунную сонату Бетховена. На него нахлынули воспоминания… Он увидел Лизу, сидевшую в кресле, ее руки были на округлившемся животе и она поглаживала их еще неродившегося сына… и улыбалась своей теплой улыбкой: «Павлуша, как же я счастлива с тобой… Как я люблю, когда ты дома… и мы вот так вдвоем…» Лизе нравилось, когда он играл для нее, особенно она любила Лунную сонату… Он играл ее для Лизы множество раз — и до рождения Саши, и после… И уже когда она была настолько слаба, что было ясно, что ей оставались считанные дни… Накануне того дня, когда Господь забрал ее, он тоже играл… играл, до крови закусив губу, чтоб не разреветься… и не показать ей своего отчаяния, когда позже он заглянет к ней в комнату… После смерти Лизы он не играл Лунную сонату ни для кого… кроме самого себя… И вот сейчас, столько лет спустя, ему впервые захотелось сыграть эту вещь для кого-то кроме Лизы — для людей, которые стали ему дороги и которые, как он видел, любили друг друга так же трепетно, как он любил Лизу… Для Якова и Анны…
Во время игры Павла Яков держал руку Анны в своей и гладил ее. Нежность заполнила его сердце… Ему хотелось оказаться с Анной наедине и дарить ей эту нежность… так долго, как только было возможно…
В гостиной стояла такая тишина, что когда Ливен плавно закрыл крышку рояля, было впечатление, будто ударил гром.
— Павел, ты играешь так, словно перебираешь струны души… Я никогда не слышал столь… чувственного исполнения… — чуть дрожащим голосом сказал Штольман.
— Павел Александрович, это бесподобно… — встряла Мария Тимофеевна. — Может, Вы еще и поете?
— Пою, но посредственно в сравнении с тем, как играю. Я очень люблю музыку, но пение — моя слабая сторона. Думаю, Яков должен хорошо петь, если он пошел в Дмитрия, у того был прекрасный голос. Яков, не так ли?
Штольман недовольно посмотрел на Павла — ну кто его просил? Ведь так хорошо все было…
— Что для тебя сыграть? Какой-нибудь романс?
Павел ведь даже не спрашивает, хочет ли он петь… при людях… Знает, что отказаться нельзя, иначе это будет выглядеть, что он рисуется. Он думал, какой романс выбрать…
— Может, Вам нужны ноты? — спросила Анна, видя замешательство мужа и желая заполнить неловкую паузу.
— Смотря что выберет Яков. Если романс известный, ноты мне не нужны.
— «Жаворонок» Глинки? Сыграешь?
— С превеликим удовольствием, — Павел понял выбор племянника, тот он не стал бы исполнять романсов с признаниями в любви прилюдно, это могло быть только для Анны. А «Жаворонок» — почему бы нет?
У Якова был красивый голос, но не такой сильный, как у Дмитрия. Но ему вряд ли давали уроки, чтоб этот голос развить, и он в любом случае заслуживал похвалы:
— Ну вот, я же говорил, что у Якова должен быть дивный голос. Истинный сын Дмитрия, такой же талант. Сегодня я будто бы вернулся на много лет назад, когда мы с братом музицировали вместе…
Он вспомнил, как однажды Дмитрий решил спеть пару новых романсов для Катеньки, но не хотел испортить впечатление своей неуверенной игрой и попросил аккомпанировать ему. Павлу польстило, что его, мальчишку, брат попросил играть для его дамы сердца. Катеньке тогда очень понравилось их исполнение, и он получил свой первый в жизни поцелуй от девушки — в щеку, от Кати. Дмитрий тогда пошутил, что если так пойдет и дальше, то у него появится повод для ревности. А Павел подумал, что когда Димий женится на Кате, у него появится настоящая семья — с обоими… родителями? Ну если не с родителями, то с братом и невесткой, которая уже тогда относилась к нему лучше, чем его родная мать… которой он никогда не был нужен… Да, он очень надеялся, что Катя станет его близкой родственницей. И он был абсолютно раздавлен, когда через некоторое время узнал, что отец не разрешил Димию и Кате пожениться… Ведь у Дмитрия потом могла появиться жена, которая вовсе не будет его жаловать. А он очень хотел, чтоб жена Дмитрия его полюбила. Но он никогда не мог предположить, что супруга брата не только полюбит его, но и станет его невенчанной женой и матерью его единственного сына…
