— Графиню Потоцкую?
— Да, она вдова. Так что и с этой стороны все пристойно. Я не приглашаю к себе в имения чужих жен, если Вы об этом. Если Анна и узнает про адюльтеры, весьма распространенные в свете, то это случится точно не в моем доме.
— Как бы мне хотелось, чтоб Анна вообще не знала таких вещей…
— Мне тоже… Она слишком светлый человек, чтоб соприкасаться с такой грязью… Но, к сожалению, Петербург — это Мекка всех пороков. И мне очень жаль, что Анне придется столкнуться с проявлением некоторых из них…
— Но Вы ведь там… присмотрите за ней? Чтоб она была подальше от… этого зла?
— Даю Вам слово. Я сделаю все, чтоб оградить ее от подобного.
— Спасибо Вам заранее.
— Меня не за что благодарить. Я понимаю, что Вы очень беспокоитесь как отец. Я сам такой. Всегда переживал за Сашу. Да и до сих пор переживаю, хотя с ним всегда было гораздо меньше хлопот, чем обычно бывает с мальчишками. Дмитрий воспитал его прекрасным человеком. Очень прискорбно, что мой брат не смог быть таким же хорошим отцом Якову… что не смог быть ему отцом вообще… И тем не менее, Яков, при всех трудностях в его жизни, стал достойнейшим человеком. Я горжусь им, думаю, что и Дмитрий тоже им гордился, хоть и в тайне… И я очень рад, что ему повезло встретить Вашу дочь и связать с ней жизнь. Из всех нас троих — Дмитрия, меня и Якова только Яков смог вступить в законный брак с женщиной, которую он любит, и быть с ней счастлив. И спасибо Вам, что приняли его… такого, какой он есть… Виктор Иванович, если Вам нужно будет связаться со мной, лучше писать по этому адресу, — Ливен дал адвокату свою карточку, — туда же можете отправить телеграмму, если дело будет срочным. Мне доставят почту оттуда с нарочным… Через несколько минут мы уже поедем, так что, если Вы хотите, можем попрощаться прямо сейчас.
Новые родственники, князь и провинциальный адвокат, пожали друг другу руки.
На веранде никого не было. Ливен успел выйти из кабинета адвоката до того, как Яков и Анна вернулись из аллеи. Он присел за стол и стал ждать. Время еще терпело. Но через четверть часа уже лучше было бы тронуться в путь. Поезд не княжеская карета, ждать не будет…
Из дома вышла Мария Тимофеевна, в руках у нее была дорогая на вид шаль.
— А где Анна с Яковом Платоновичем?
— Прощаются… Первый раз ведь расстаются, пусть и на неделю…
— Павел Александрович, я хочу дать Анне свою шаль. Хоть и лето, а вечера могут быть прохладные. А Анна собиралась в спешке, могла ведь ничего кроме платьев и не прихватить… А шаль красивая, хорошая, мне ее Витя ее на годовщину свадьбы подарил…
Павел понял, что Мария Тимофеевна хотела позаботиться о дочери и в то же время переживала, чтоб Анна не выглядела бедно на фоне графини.
— Мария Тимофеевна, шаль просто замечательная. Я сам буду настаивать, чтоб Анна ее брала, если будет прохладно…
— Да, пожалуйста. Вы уж там за ней присмотрите, Павел Александрович… Девочка ведь еще, не важно что уже замужем…
— Непременно. Вы не беспокойтесь, с Анной ничего не случится. И я сам, и графия, мы оба будем за ней приглядывать.
Ливен видел, что Мария Тимофеевна любила дочь. Пусть была к ней не всегда справедлива, сердилась на нее, шпыняла… но любила.
Наконец появились Анна с Яковом, Мария Тимофеевна напомнила зятю об обещании остаться на ужин и бросилась давать дочери последние наставления, а князь Ливен сам не удержался от напутствий племяннику.
— Яков, не забудь надеть перстень, когда пойдешь в Дворянское собрание, а то ведь я тебя знаю, как только я уеду, ты будешь надевать его разве что, как говорится, по великим праздникам. Это не украшение, точнее не столько украшение, это — знак твоей принадлежности к князьям Ливенам, к твоей семье. Теперь все уже знают, что ты — из Ливенов, так что нет повода чувствовать неловкость, нося наше кольцо.
— Павел, мне больше неловко не от того, какое предназначение перстень имеет, а от того, какой он роскошный и баснословно дорогой… Было бы это какое-нибудь незаметное скромное кольцо…
Павел усмехнулся.
— Ну извини, не разорились твои предки, не заложили фамильные драгоценности, не докатились до того, чтоб носить, как ты сказал, незаметные скромные кольца, а то и вовсе дешевые подделки. Ливены, конечно, далеко не Крезы, но люди довольно состоятельные, и драгоценности у них соответствуют их положению и доходам. Так что уж изволь носить то, что тебе досталось… Ну, давайте, целуйтесь с Анной последний раз, и мы поедем.
Пока Штольманы обменивались прощальными поцелуями — легкими и почти невиннымы, ведь рядом была маменька, князь поцеловал руку Марии Тимофеевне:
— Дорогая Мария Тимофеевна, был безмерно счастлив познакомиться с Вами. Буду с нетерпением ждать новой встречи. И, пожалуйста, не стесняйтесь мне писать. Я, конечно, человек занятой из-за своей службы и, бывает, отвечаю с задержкой, но для Вас с Виктором Ивановичем всегда найду время, чтоб написать хоть несколько строк, — князь одарил госпожу Миронову своей неподражаемой улыбкой.
— Ах, Павел Александрович, Вы так добры…
— Ну что Вы, Мария Тимофеевна, это Вы ко мне более чем благосклонны, — Его Сиятельство поцеловал руку тещи племянника еще раз.
Все-таки какой мужчина! Какой мужчина!
Чтоб не расчувствоваться еще больше, Мария Тимофеевна обратила свой взор на дочь с зятем:
— Анна, Яков Платонович, будет вам уже… Павлу Александровичу, верно, уже давно ехать пора.
Князь сам помог Анне подняться в карету и приказал трогать. Не успели они проехать и нескольких минут, как у Анны начали дрожать губы. Павел взял руку Анны в свою:
— Аннушка, девочка моя, ну что ты в самом деле. Я ведь тебя от Якова не на конец света навечно увожу. Глазом не успеешь моргнуть, как снова увидитесь. И не думай о плохом, не расстраивайся, не нужно нам слезок на колесиках. Лучше покажись честному народу, а то вон как на карету пялятся. Можешь им платочком на прощание помахать. А если не хочешь, я сам могу, — второй рукой он достал из кармана такой же платок с вензелем, как давал ей, когда утешал ее, сидя вместе с ней на скамье у них во дворе. — Ну что, ты или я?
Анна представила, что за зрелище будет, если она или Павел высунутся из княжеской кареты и будут махать прохожим платком. И улыбнулась.
— Вот так-то лучше. Анечка, не волнуйся, все будет хорошо, — Павел чуть сжал ее руку и пристально посмотрел на нее.
Ей стало легче и… расхотелось плакать. Только от одного проникновенного взгляда зелено-голубых добрых, понимающих глаз. И тепла руки, дававшего чувство покоя и защищенности. Теперь она была уверена, что все и правда будет хорошо.
