Как сын оказался в той комнате, он узнал позже. Няня собралась гулять с Сашей, но, приоткрыв входную дверь, почувствовала сильный порыв ветра и решила, что маленького князя лучше переодеть в пальтецо потеплее. Оставив Александра Павловича в комнате напротив библиотеки на несколько минут, как когда-то уже делала, она пошла наверх за его одеждой. Вот только раньше Саша ходить ещё не умел и терпеливо для своего возраста ждал в кресле. В этот раз он умудрился каким-то образом слезть с кресла и доковылять, держась за мебель и стены, до комнаты, где была его мама.

Няньку никак не наказали за то, что она оставила маленького князя без присмотра. Вскоре вместе со всеми остальными слугами она уехала в имение знакомого князя Ливена в далекую губернию, так как Его Сиятельство после смерти супруги решил более не жить в усадьбе. В комнаты, где умерла Лиза, он не позволял заходить никому кроме Демьяна, который убирал там время от времени. Анна попала туда, как она сказала, следуя за духом Дмитрия. И была единственной, кого он привел туда сам.

После того как перед смертью Дмитрий признался Саше, что его настоящий отец не он сам, а его младший брат, Павел не раз думал о том, не привести ли туда сына. Хотя бы затем, чтоб показать ему портрет его матери в юности. Но так и не решился на это. Он не представлял, могло ли что-то запечатлеться в памяти годовалого ребёнка, но не хотел рисковать. Он очень боялся, что, оказавшись снова в тех комнатах, сын мог вспомнить о том, как он стоял у кровати только что умершей матери. И что потом это видение будет преследовать Сашу во сне как его самого. Этого он не мог допустить ни в коем случае. Саша даже не знал, когда именно умерла его мать. На могильной плите Ее Сиятельства были только годы жизни, без дат. Это было сделано намеренно, чтоб ее сын не узнал, что она умерла меньше чем за неделю до того, как ему исполнился год. И чтоб это печальное событие не омрачало его именин…

Слава Богу, Саша не помнил той душераздирающей сцены. Он не помнил и матушки, поэтому не тосковал по ней. Он знал мать лишь по изображениям на портретах и скудным рассказам вырастившего его отца Дмитрия Александровича. Елизавета Алексеевна была для него чем-то эфемерным, поэтому боли от ее утраты он не чувствовал. Сашка вырос счастливым, будучи воспитан своим немолодым отцом и гораздо более молодым дядей, старавшихся дать ему как можно больше любви, тепла и внимания. Он был доброго и довольно покладистого нрава. В сыне Павел больше видел себя, чем Лизу. Иногда на лице Саши, с возрастом ставшего почти его копией, он замечал выражение печали или задумчивости, преобладавших у Лизы до того, как они сошлись. Когда они стали жить вместе, Лиза стала чаще улыбаться, а когда родился Саша, он узнал по-настоящему счастливую улыбку жены. Лизину улыбку, чуть грустную или, наоборот, необычайно светлую, он видел у сына гораздо реже своей собственной… и только тогда, когда Саша был с ним самим или с Дмитрием, а не с другими людьми… Александр был приветливым молодым человеком, пользовался успехом как приятель у мужчин и как кавалер у дам, это радовало. Однако немного расстраивало то, что в своих любовных похождениях сын больше напоминал не его самого, даже в юности имевшего более продолжительные романы и относившегося к ним более серьезно, а, возможно, умершего до его рождения деда Александра Николаевича, который имел множество связей. Все бы ничего, только, как понимал Павел, сын влюбился в молодую женщину, которая была очень дорога ему самому, и которая была замужем за их близким родственником. Саша воспринимал его в какой-то степени как соперника — это он мог принять и не особо переживал из-за этого. Но то, что сын собирался в будущем съездить в Затонск, и вовсе не как он, чтобы попытаться погасить возможные всплески ревности Якова, а чтобы увидеть предмет своей сердечной привязанности, его очень беспокоило. Как бы Саша не наделал глупостей… Однако сейчас он должен был больше думать о том, чтоб в Затонске не наделал глупостей он сам… Не сорвался, а держал себя в руках, даже когда Яков, возможно, будет предъявлять претензии, не имевшие под собой никаких оснований…

Со станции Ливен поехал в церковь, ту, где был в свой прошлый визит в Затонске. Отец Анисим был рад видеть его, но обеспокоен тем, что Его Сиятельство мог решить, что деньги, которые он оставил ему, могли быть использованы не по назначению. Он отчитался, что по просьбе доктора Милца сын аптекаря нарисовал эскизы надгробия и лютеранского креста, а сам он лично отвез их в Малиновск и заказал тамошнему мастеру оградку, надгробие и крест, и тот пообещал выполнить все в течение двух-трех недель, так как у него уже было несколько заказов. И что если останутся деньги, то их отдадут сторожу, чтоб присматривал за могилой, и они не пропадут.

— Ну что Вы, мне такое и в голову бы никогда не пришло… Я здесь по своей личной надобности. Просто зашел помолиться. Так как здесь у вас так спокойно.

Батюшка оставил его одного. Он молился о том, чтоб Яков воспринял привезенную им новость с пониманием, чтоб из-за этого не произошло ссоры, а главное, чтоб это не повлияло на отношения Анны и Якова. Он молился за их счастье… только за их… поскольку своего счастья… как у мужчины… у него быть не могло… Да что там, он не мог о нем даже мечтать… Еще он молился о том, чтоб Господь не отнимал у него Анну, чтоб она была в его жизни как можно дольше, так, как Всевышний мог это позволить…

Из церкви Павел пешком пошел в полицейское управление, из поклажи у него был только саквояж самым необходимым на пару дней поездки. Увидев князя Ливена, дежурный на входе вскочил со стула и вытянулся в струнку:

— Ваше Сиятельство!

Ливен махнул рукой, мол, вольно.

— Полковник у себя?

— У себя, один.

— Ваше Сиятельство, безмерно, безмерно рад видеть Вас! — поприветствовал полицмейстер посетителя.

— Господин полковник, я не отрываю Вас от дел насущных?

— Ну что Вы. Дела подождут, это неспешно. Я так, больше занять себя пытаюсь чем-нибудь… отвлечься от произошедшего на днях…

— А что случилось?

— В гарнизон приезжал проверяющий, полковник Дубельт. Весь гарнизон, весь город прошерстил вдоль и поперек, даже у нас в участке был — везде собирал сведения об офицерах, что и как… Дела запросил… Ходят слухи, что полковнику Симакову за его попустительство не поздоровится. Что, возможно, он попадет туда, откуда Затонск покажется ему… раем небесным… Переведут куда-нибудь уж совсем в тьмутаракань… и хорошо если в нынешнем чине оставят… Судя по тому, что полковник Дубельт — человек серьезный, обстоятельный, снисхождения от него ждать не придется.

— Ну такие вопросы не полковнику решать. Он только рапорт представит своему начальству, а какие меры оно примет, будет видно.

— Ваше Сиятельство, а Вы этого Дубельта знаете?

— Фамилию знаю, известная, конечно, фамилия… Но всех офицеров в Империи знать невозможно, — уклонился от ответа подполковник Ливен. — Вы ведь тоже не всех полицейских чинов знаете, даже в вашей губернии.

— О, далеко не всех… Ваше Сиятельство, я Вам так благодарен, что Вы тогда указали мне на мою оплошность — что я не отнесся с должной серьезностью к ситуации, когда горожане приходили ко мне с требованиям удалить Штольмана из Затонска… Вы как в воду глядели, что дело совершенно не в происхождении Штольмана, а в том, что некоторым гражданам он как полицейский чин из Петербурга с высоким уровнем профессионализма пришелся не ко двору… и они пытались воспользоваться возможностью, чтоб убрать его из города… Докладываю Вам, что один из зачинщиков этих… процессий арестован за кражу со взломом… Еще за одним мы присматриваем, как бы чего не натворил… Так что не извольте беспокоиться… Еще раз благодарю Вас, что поделились со мной тем, что могло стоять за теми хождениями…