========== Часть 12 ==========
Анна проснулась, когда Якова уже не было дома — он снова положил свою пижаму так, чтоб ей казалось, что она обнимает его — так же, как когда они заснули поздно ночью…
Она вышла на улицу и села на лавочку. Утренних разговоров с Павлом ей определенно не хватало. Ведь с ним можно было поговорить обо всем, в том числе и о них с Яковом… Она вздохнула. Ей снова сделалось грустно, и она, как и накануне, пошла к пианино и сыграла «К Анне». Как все же Павел умел передать музыкой свои чувства… Она была уверена, что помимо «К Элизе» и «К Анне» у него были и другие сочинения, но вряд ли он играл их для кого-то. Хотя для Лизы, возможно, и играл. Исполнит ли он для нее, если она попросит?
Она открыла один из нескольких нотных сборников, которые обнаружила под книгами на дне сундучка. В них были в основном сочинения композиторов-романтиков, какие и нравились Павлу. Конечно, такого мастерства, как у него, ей не добиться никогда, да и ноты ему не нужны — он почти все играл по памяти. Вот же память у человека — помнит столько музыкальных произведений и играет так, будто только этим постоянно и занимается. А ей хоть бы, глядя в ноты, без запинок сыграть что-нибудь…
Пролистав несколько страниц, она остановилась на сочинении Вивальди, рядом с названием «Лето» в скобках стояло «Шторм». Надо попробовать, возможно, Шторму или Павлу Ливену, как она его знала, это произведение итальянского композитора по вкусу. Она проиграла несколько тактов — не исключено, что эта экспрессивная пьеса Павлу и нравилась, но определенно он не был бы рад слышать ее в ее исполненин — сыграть ее с листа, да еще в таком темпе, что был указан, для нее было сложно, она лишь сбивалась… С «Маленькой ночной серенадой» Моцарта дело обстояло лучше, тем более, что она играла ее прежде. В этом же сборнике она нашла «Утро» Грига, которое Павел исполнял для нее в последний их вечер вместе. Ей захотелось сыграть его самой — так, как уж получится. Но у нее вышло довольно неплохо…
Анна закончила играть, закрыла крышку пианино и встала со стула. В дверном проеме, прислонившись к косяку, стояла Марфа.
— Марфа, ты давно тут стоишь?
— Не так чтобы давно. Самовар во дворе поставила и вернулась Вас послушать…
— А я и не слышала, как ты пришла.
— Я тихонечко, беспокоить Вас не хотела. Шибко уж мне Вашу игру послушать хотелось… Анна Викторовна, что же Вы у Павла Александровича не играли?
— Стеснялась, — призналась Анна. — Я неважно играю. Даже с Сашей не сравнить, а с Пал Санычем тем более…
— Да разве ж им было бы важно, как бегло Вы клавиши перебираете? Им было бы просто приятно, что Вы для них играете… Графиня, вон, вообще никакими талантами не блещет, кроме… определенных…
Анна ухмыльнулась:
— Ну, как мы видим, и такие ее таланты ценятся… Павел Александрович вон уже сколько времени с ней…
— Так оно, только скучно ему с ней… помимо того, как она эти свои таланты проявляет…
— А со мной не скучно?
— С Вами не скучно. Как и с Сашей. Они всегда найдут, чем себя вместе занять и от чего радость получить. Хоть на рояле поиграть или на бильярде, хоть на речку сходить искупаться или на лошадях вместе проехаться…
— Саша пытался учить меня кататься на лошади. А потом это как-то… сошло на нет…
— В следующий раз, значит, продолжит — или он, или Павел Александрович. В усадьбе-то прогулка на лошадях — одно из главных развлечений для многих помещиков. Помимо охоты…
— А Павел Саныч и Александр охотой увлекаются?
— Нет, ни тот, ни другой. Его Сиятельству, видать, стрельбы и на службе хватает. А Саше каждую зверушку жалко. Маленький был, так то котенка таскал, то кутенка… Павел Александрович тоже зверье любит.
— А почему тогда в доме хотя бы кошки нет?
— Думаю, из-за того, что у Его Сиятельства бумаги важные. А за животным не всегда и уследишь — мало ли что… У нас во флигеле кот живет, здоровенный, пушистый, рыжий с зелеными глазами. Его Павел Александрович сам откуда-то принес, когда тот размером с ладошку был, и Васькой назвал. Сказал, что у него в детстве такой же Васька был.
— А я его не видела.
— Он больше в людской обитает, а Вы туда и не заходили. Васька часто там на диване спит, как развалится, так и сесть места нет. А мурлычет так громко, что, бывает, в других комнатах слышно, особенно когда Его Сиятельство его на руки берет и гладит. Видно, помнит, кто его в дом принес…
— А кто за Васькой ухаживает?
— Глаша, он ее любимец, а Харитон кормит его. Только он не любит, когда Васька в кухню приходит. Он под ноги может попасть, а мяукает так, что хоть уши затыкай. Да еще с видом, будто неделю ничего не едал. Страсть, как любит покушать, а до остального ленив, даже до женского пола не охоч. Есть у нас в конюшне кошечка Муська, обычная правда, пятнистая. Так у нее котятки лет за пять только два раза и были — по котеночку. Первый пестренький, сильно пушистый, его Степка, сын управляющего взял. А второй раз рыженький с белым брюшком получился, но не пушистый, мастью в папашу, а короткой шерстью в мать. Его в деревне захотели взять, как же, кот из княжеского дома. Глаша перед тем как котейку в деревню снести, принесла его Ваське показать. Мол, смотри, какой у тебя сынок — на тебя похож. А Васька так мявкнул, будто недоумевал: «Это пищащее недоразумение мое? Да ты, верно, шутишь». Как же, барином, видать, себя мнит, раз в доме на диване спит, а не на сене. Милость простой оказал, удостоил, как сказать, своим вниманием, но потомство от простой иметь да еще такое неказистое, не уж, увольте…
Анна рассмеялась:
— Марфуша, ты так рассказываешь, что слезы из глаз.
— Ну вот и повеселели, Ваша Милость. А то грустная были, как я пришла…
— Грустная. Яков ушел, тебя нет, Павел Саныч далеко…
— Да уж, когда Вы с Его Сиятельством по утрам встречались, никогда Вас печальную после этого не видела. Может, конечно, и сервиз особенный в том роль играл… — чуть усмехнулась Марфа.
— Возможно, и это… Марфа, я сегодня хочу чай попить из той чашки, что Павел Александрович в дорогу дал.
— А отчего ж не попить? Вы ведь одна, не с господами какими из высшего света, чтоб на это криво посмотрели.
— Нет, не одна. С тобой.
— Ваша Милость, так я чай уж пила, в доме Ваших родителей.
— Ничего, еще чашку выпьешь. Как там, кстати, они?
— Оба в добром здравии, слава Богу. Мария Тимофеевна Вам записку отправила, я хотела Вам ее после чая дать. Она сказала, что неспешно…
— Давай уж сейчас прочитаю.
В записке мать просила Анну отпустить Марфу с ней к тете Липе, так как отец занят подготовкой к слушанию на следующей неделе. Там будет званый вечер со старыми знакомыми, а Марфа умеет преобразить даму. Она убедилась в этом накануне, когда городе в разных местах ей сделали несколько комплиментов по поводу ее новой прически.
— Марфа, ты знаешь, что в записке?
— Думаю, то, что Мария Тимофеевна хочет, чтоб я с ней к ее сестре Олимпиаде Тимофеевне поехала, у той именины, а Виктор Иванович компанию ей составить не может, занят.
— А сама ты как? Хочешь поехать?
— Как Вы, Ваша Милость, скажете.
— А на сколько мама ехать собирается?
— Дней на пять, не больше. Сказала, что в следующие выходные они с Виктором Ивановичем куда-то приглашены, здесь, в Затонске. Вроде к помещику какому-то, чьи дела Виктор Иванович ведет.
— Если так, то поезжай. Уж пять-то дней, надеюсь, выдержишь… Да и мама не все время будет тебя при себе держать. С тетей Липой будет время проводить, с гостями ее. Если совсем уж невмоготу будет, скажи, что я тебе какое-нибудь поручение дала. Например, кружев в магазине посмотреть или для Якова Платоныча что-нибудь. В общем, сама придумаешь…
— Тогда я поеду… Но я все по дому сделаю, полы помою, наготовлю разного, чтоб хоть пару дней у Вас что на обед и ужин было, и в подпол поставлю… А сейчас все к чаю соберу.
