— А Разумовского и вовсе убрали… — заметил Штольман.

— Да, отправили Его Сиятельство на тот свет.

— Виновным в убийстве Разумовского признали Лассаля… И это все, что я знаю по данному делу. Больше совершенно ничего.

— А большего тебе и знать было не положено. Ты же был подозреваемым.

— В связи с тем, что ты мне рассказал — что все было не так, как представлялось, у меня появились другие… сомнения насчет происходившего… Может, в Затонске все же были агенты, и это они убили князя?

— А какой смысл им подставлять тебя? — задал вопрос Павел Александрович. — Чтоб, будучи под подозрением, ты был отстранен от следствия и не смог вычислить их? Господин начальник сыскного отделения, такие люди при необходимости могут лишить человека жизни такими способами, что Вы бы никогда и не заподозрили, что это было убийство, а не несчастный случай или смерть от естественных причин. А смерть князя Разумовского от удара камнем по голове не спишешь на то, что в припадке эпилепсии или безумия, возможно, вызванных Затонским туманом, Его Сиятельство бился головой о то, что оказалось подле него… Я склоняюсь к тому, что его ликвидировали те, кто служил тем же благодетелям, что и князь. Стоявшие за спиной Разумовского боялись, что он выдаст их с потрохами в случае ареста, и решили избавиться от него… Для преступной группы, членами которого были Разумовский и Нежинская, идеальная кандидатурами на роль убийцы князя были следователь Штольман — по понятно какой причине, и Лассаль, поскольку мертвец, ну или человек, который хочет считаться покойником, уже ничего не скажет. Лассаля сделали козлом отпущения или иными словами повесили на него всех собак — и шпионаж, и похищение Брауна, и убийство князя и не только…

— Шпионаж, похищение Брауна и убийство горничной и лакея имели место.

— Безусловно, но убийство Разумовского приписали ему… до кучи… Как говорится, два раза не повесят и не расстреляют… Тем более якобы уже покойника.

— Почему якобы?

— Так тела не нашли. А нет тела, нет и подтверждения тому, что человек мертв… Я бы даже поверил в то, что Лассаль действительно убил Разумовского, если бы не способ убийства. Для человека, каким являлся Лассаль, он сомнителен — непрофессинальный, а главное ненадежный. Приложить камнем по голове — это несерьезно… Выстрелить в голову или сердце, а лучше и туда, и туда, или перерезать горло, даже свернуть голову, как он сделал это горничной — это другое дело… Хотя на месте Лассаля я бы сделал по-другому — выстрелил бы в Разумовского из дуэльного пистолета, что был при нем. И убил бы князя, и подставил бы Штольмана, которого Его Сиятельство вызвал на дуэль. И тому бы уже было не отвертеться…

— Ч-что?! — пробормотал Яков Платонович.

— Яков, это самый… подходящий вариант для убийства в той ситуации… Старанно, что им тогда не воспользовался член шайки — если это был он… Хотя и этому может быть объяснение — он просто не умел стрелять…

— Такого просто быть не может! Любой полицейский чин умеет стрелять!

— Если ты об одном из двух прибывших в Затонск с инспекцией из Департамента полиции Петербурга и наделенных чрезвычайными полномочиями, а на самом деле пытавшихся действовать в интересах своих хозяев, то доказательств, что кто-то из них совершил именно это преступление, нет. А на нет и суда нет — в прямом смысле этого слова. Хотя, конечно, под эти углом они рассматривались… негласно…

— А какие доказательства были против Лассаля?

— Свидетельские. Кучер князя видел француза возле дома в то утро, когда убили его хозяина. Тот не просто шел, а передвигался, как сказал слуга, крадучись, мол, чтоб его никто не заметил. А за несколько дней до этого Его Сиятельство и француз стояли около конюшни, и он слышал, как Лассаль возмущался, что его услуги недостаточно оплачиваются. Что за подобную работу вознаграждение должно быть более щедрым. И что он надеется получить часть той суммы, которую вскоре доставит. На что князь ответил французу, что тот разинул рот на чужой каравай, как бы не подавился, а то всякое случается. Француз ответил, мол, конечное, случается всякое, можно не только подавиться… но и упасть и голову расшибить…

— А потом князя нашли с пробитой камнем головой.

— Именно.

— И этого оказалось достаточно, чтоб считать Лассаля виновным?! Абсурд какой-то! — хмыкнул Яков Платонович.

— Этого оказалось достаточно, чтоб вместо Штольмана подозреваемым стал Лассаль… который, к тому же, в чем не было никаких сомнений, убил горничную и лакея князя… Варфоломеев и иже с ним были удовлетворены тем, что подозреваемый больше не ты… А заговорщики тем, что это Лассаль, а не кто-то другой из их шайки…

— Почему же тогда… все так долго тянулось?

— Ты про расследование? Так свидетель появился только через какое-то время. Сказал, что сбежал из усадьбы через пару дней после ужасных событий, сначала скрывался, боялся, что Лассаль найдет его и прикончит… Раз француз убил Его Сиятельство, лакея и горничную, то и его в живых не оставит.

— А как кучер вообще оказался в полиции? Неужели сам пришел?

— В деле говорится, что кучеру пришлось заняться извозом в одном уездном городе, когда его скудные сбережения закончились. Для своего промысла он хотел использовать коляску, которая была не новой, но показалась властям все же дорогой для извозчика, кроме того на ней, судя по всему, ранее был герб хозяина…

–То есть ему хотели предъявить обвинение в краже? — спросил Затонский следователь.

— Да. Задержанный сказал, что был ранее кучером у князя Разумовского, и что коляску ему якобы его ныне покойный хозяин и подарил. У нее как-то сломалась ось, она перевернулась, одна сторона поцарапалась, и верх порвался. Его Сиятельство даже чинить ее не приказывал, купил себе новую. А старая стояла в каретном сарае. Кучер сам ее со временем починил, покрасил заново и залатал — вдруг пригодится. А когда к Его Сиятельству приехал француз, ему понадобился экипаж. Вот Его Сиятельство и сказал, мол, пусть его гость пока той коляской пользуется, а потом кучер может ее себе забрать… Вот он ее и забрал…

— Какой щедрый хозяин был князь Разумовский, — ухмыльнулся Штольман. — А лошадь вместе с коляской он кучеру не пообещал? Или тот сам в экипаж впрягался?

— Про лошадь сказал, что Его Сиятельство отдавал ему только половину жалования, а половину оставлял у себя — на тот случай, если ему вдруг понадобятся деньги, или он захочет уйти. Вот он в счет тех денег лошадь и взял. Лошадь, кстати, взял так себе. Коляска, и правда, была когда-то поломана — ось заменена, царапины с одной стороны даже под краской видны, если присмотреться, и материя кривыми стежками зашита. Обыск провели у него в съемной комнате — нет ли еще какого имущества из владения князя. Ничего не нашли… Показания его проверили — подтвердилось, что лакей и горничная были убиты Лассалем. Князь Разумовский был убит камнем по голове, как и слышал кучер… Еще кучер сказал, что француз брал новый экипаж Его Сиятельства, а когда вернул его, там были пятна крови — их обнаружила барышня соседка, которая бывала в гостях у барина.

— Анна…

— Ну тебе лучше знать про барышень соседок Разумовского.

— Как считаешь, чья кровь была в экипаже? — поинтересовался Штольман.

— Полагаю, Брауна. Нос ему, к примеру, разбил… если тот сопротивлялся… Экипаж князя Лассаль вернул, так как он достаточно приметный.

— Зачем он его вообще брал? Мог бы взять тот, каким ранее пользовался.

— Может, хотел таким образом произвести впечатление на Брауна или сказать, что приехал к нему по просьбе Его Сиятельства… Увез его, спрятал где-то. Потом украл где-то коляску попроще и на ней двинулся в дальний путь вместе с Брауном. Она и провалилась под лед… Лассаль вроде как утонул, Браун, которого он, скорее всего, хотел продать заинтересованным лицам, повредился в уме.