Уже планируя превосходный утренний ужин, захожу в квартиру и первое, что замечаю, – запах. Такой женский… Пряный, как благовония, и цветочный.

Второе – горы хлама в гостиной. Огромная стопка книг у барной стойки. На диване – подушка-корова. Лавовая лампа на кофейном столике. Лавовая лампа! Что это? Эссекская женщина открыла тут лавку старьевщика?

В легком тумане собираюсь бросить ключи на обычное место – не считая корзины для белья – и вижу, что оно занято копилкой-собачкой. Невероятно! Как жуткий эпизод из телешоу «Поменяйся комнатой». Только тут поменялась вся квартира, и сильно к худшему. Единственно возможный вывод: эссекская женщина сделала это нарочно. Таких безвкусных людей просто не существует на свете.

Ломаю голову, вспоминая, что именно говорила Кей. Она редактор? Вроде профессия для человека не лишенного вкуса… Почти уверен, что Кей не упоминала про страсть к собирательству необычных вещей. И все-таки…

Падаю в кресло-мешок и некоторое время размышляю о трехстах пятидесяти фунтах, которые никак иначе не смогу уплатить в этом месяце Сэлу. Решаю, что все не так уж и плохо – кресло, например, великолепно: с узором «индийский огурец» и на удивление удобное. А лавовая лампа даже поднимает настроение. У кого сейчас встретишь такую?

Замечаю на сушилке в углу свои простыни, раздражаюсь, ибо специально их стирал и даже в результате опоздал на работу. Однако не будем забывать, что докучливая эссекская женщина меня совсем не знает. Не понимает, что я, естественно, перестелил бы постель, прежде чем кого-то в нее пригласить.

О! А что же в спальне?

Отважно открываю дверь и испускаю сдавленный вопль. Кого-то стошнило тут ситцем всех цветов радуги! Все поверхности застелены тканями несочетаемых оттенков. На кровати – ужасающее, побитое молью покрывало. Огромная бежевая швейная машинка заняла почти весь стол. И одежда… Повсюду одежда!

У этой женщины ее даже больше, чем в магазине. Не уместила в платяном шкафу, где я выделил ей половину, и развесила на двери, по всей стене, на старой рейке для картин – находчиво, надо отдать должное – и на спинке теперь почти невидимого кресла у окна.

Секунды три размышляю, не позвонить ли ей и не показать ли, кто в доме хозяин, однако затем прихожу к неизбежному выводу: будет неловко, да и все равно я через несколько дней привыкну. Даже, вероятно, перестану замечать. И все же в данный момент рейтинг эссекской женщины упал еще ниже. Я собираюсь вернуться в гостиную и вздремнуть в заманчивом кресле, как вдруг мне на глаза попадается мешок с шарфами, которые связал для меня мистер Прайор.

Совсем вылетело из головы. Если эссекская женщина найдет под кроватью четырнадцать шарфов ручной вязки, то подумает, что у меня не все дома. Сто лет собираюсь отнести их в благотворительный магазин. Как-то не хочется, чтобы она подумала, что я, ну… коллекционер шарфов или что-то подобное…

Хватаю ручку, царапаю на стикере для заметок «В благотворительный магазин» и прилепляю к мешку. Готово. Если вдруг забуду.

Теперь – в постель. Так вымотался, что даже ужасное покрывало с разводами начинает казаться привлекательным.

Вот я и здесь. На жутко холодном причале. В «нейтральной одежде, с которой можно работать», по просьбе Кэтрин. Сама она сияет дерзкой улыбкой, ветер треплет ее соломенные волосы. Мы ждем, пока круизный лайнер задраит люки, поставит паруса к ветру или что там еще делают на кораблях перед тем, как запустить пассажиров.

– У тебя идеальные пропорции, – сообщает мне Кэтрин. – Ты моя любимая модель, Тиффи! Правда. Это будет фурор!

Приподнимаю бровь, глядя на море. Не замечала, чтобы модели выстраивались к ней в очередь. А еще мне за долгие годы поднадоело выслушивать дифирамбы моим «пропорциям». Дело в том, что я – как квартира Герти и Мо, только наоборот: во всех направлениях процентов на двадцать крупнее, чем средняя женщина. Мама любит повторять, что у меня «широкая кость», потому что папа, мол, в юности работал дровосеком. Правда? Он, конечно, уже старенький, но дровосеки, по-моему, бывают только в сказках… Куда ни зайди, меня почти всегда услужливо информируют, что для женщины я очень высокая.

Иногда окружающих это раздражает, как будто я нарочно занимаю больше места. А иногда – смущает, особенно когда человек привык при разговоре с женщиной смотреть сверху вниз. Но чаще всего делают множество комплиментов по поводу «пропорций». Наверное, хотят сказать: «Господи, ну ты и каланча, и при этом не толстая!» или «Длинная, но не худосочная, молодец!»

– Таких женщин любили в Советском Союзе, – продолжает Кэтрин, не замечая моей приподнятой брови. – Знаешь, как на плакатах, где они трудятся на земле, пока мужчины воюют.

– Советские женщины ходили во всем вязаном? – язвительно осведомляюсь я.

Накрапывает дождик, и море с шумного причала смотрится иначе, чем с пляжа – гораздо менее красивое – большое холодное соленое корыто. Думаю о заведующей международным отделом, как тепло ей на совещании по продаже прав на наши весенние новинки.

– Может быть, может быть… – задумчиво произносит Кэтрин. – Да, отличная идея, Тиффи! Глава по истории вязания. Включу в следующую книгу! Как думаешь?

– Нет, – отвечаю я твердо. – Читателям не понравится.

С Кэтрин идеи надо пресекать в зародыше. В данном случае я стопроцентно права. История никому не интересна, всем нужны идеи для нового слюнявчика, который можно подарить внуку.

– Но…

– Пойми, Кэтрин, рынок очень жесток.

Одна из моих любимых фраз. Добрый старый рынок, всегда можно свалить на него.

– Людям не нужна история, им нужны красивые картинки и простые инструкции.

После проверки документов мы наконец-то поднимаемся на борт. Трудно сказать, где кончаются мостки и начинается корабль – как будто входишь в дом и чувствуешь легкое головокружение оттого, что пол под ногами покачивается. Я думала, нам, как почетным гостям, устроят радушный прием, а мы слоняемся по палубе с остальной публикой, которая минимум раз в двадцать богаче меня и гораздо лучше одета.

Для круизного лайнера посудина невелика – скажем, масштаб не Лондона, а Портсмута. Нас вежливо задвигают в дальний угол «зоны развлечений». Ждем своей очереди: должны начать, когда пассажиры отобедают.

Нас кормить никто не собирается. Кэтрин, конечно, принесла бутерброды с сардинами. Радушно предлагает их мне, что очень мило с ее стороны, и в конце концов урчание в животе становится таким громким, что я сдаюсь и беру бутерброд. Я вся на нервах. В последний раз я была в круизе, когда мы путешествовали с Джастином по греческим островам. Тогда я сияла от любви и гуляющих после секса в крови гормонов. Теперь, притулившись в углу с тремя сумками вязальных спиц, крючков и пряжи, в компании экс-хиппи и сэндвича с сардинами, я больше не могу отрицать тот факт, что моя жизнь изменилась к худшему.

– И какой у нас план? – спрашиваю я Кэтрин, вгрызаясь корочку – по краям не так воняет рыбой. – Что я должна делать?

– Сначала я покажу на тебе, как снимать мерки. Потом – простейшую вязку, для новичков, а потом на готовых образцах – как составить идеальный наряд! И, конечно, – мои пять главных правил для скоростного обмера.

«Скоростной обмер» – одна из модных фразочек Кэтрин.

Зрителей собирается приличная толпа. Кэтрин это умеет – в былые времена много репетировала на митингах. Среди публики в основном пожилые дамы с мужьями, но есть и несколько женщин помоложе, от двадцати до сорока, и даже парочка мужчин. Может, Кэтрин права, и вязание крючком становится популярным?

– Поприветствуем мою очаровательную помощницу! – просит Кэтрин, как будто мы собираемся показывать фокусы.

Все послушно хлопают. Я принимаю веселый заинтересованный вид, хотя мне по-прежнему холодно и грустно в «нейтральной одежде»: белых джинсах, светло-серой футболке и чудесном теплом розовом кардигане. Я думала, что продала его в прошлом году, а сегодня утром неожиданно обнаружила в шкафу. Это единственное цветное пятно во всем наряде, и я предчувствую, что Кэтрин сейчас его…