Опять эти.
«Щучка» склонилась над кругленькой матерью Инги, которая вжалась в мягкий уголок и казалась теперь колобком перед волком. Ещё один оранжевый методично выворачивал ящики.
«Всего двое, а в парке четверо было, — соображала Инга. — Похоже, мои способности к каратэ проявляются в экстренной ситуации. Главное, застать злодеев врасплох».
Она ворвалась на кухню, пытаясь вспомнить какую-нибудь боевую стойку. Женщина крутанулась на шум. В её правой руке блестел полуметровый нож.
Вскочил и мужик, он сжимал разводной ключ. Мужик оказался вполне человеческого вида.
— Киай? — неуверенно произнесла Инга. Каратэ не включалось.
— Инга, — всхлипнула «колобок», — Я не виновата, они сказали, что счётчики надо поверить…
— Мама, их в прошлом году поверяли, — прошипела та, отступая к окну.
— Откуда мне знать, я в технике не разбираюсь!
— Явилась, дочка! — оскалилась инопланетянка. Под её длинными скулами виднелись жаберные щели. — Ну, показывай, где заначка?
Грабительница подходила. Жёлтую шею украшали две пёстрые раковины; они чуть заметно трепыхнулись — да это же не раковины, а плавники! Инга попыталась махнуть ногой… К её горлу приставили лезвие.
— Ладно, пошли — покажу, — просипела «Джеки Чан».
Мужик вдруг схватился за живот и перегнулся пополам. Разводной ключ ударил по кафелю. Оранжевый рванулся в туалет, оттуда донеслись душераздирающие звуки.
— Чем ты нас накормила? — «Щучка» с подозрением глянула на мать.
Интересно, зелёный цвет лица для неё естественный — или не очень?
Пришелицу скрутило прямо на кухне. Ничего себе у неё пасть раздвигается!
— Мама! — Укоризненно сморщила нос Инга. — Ты заставила их съесть всё, что было в холодильнике?
— Нет, только пирог, — не моргнув, ответствовала Екатерина Сергеевна. — Неделю назад пекла, сколько ему стоять-то? Сама понимаешь, люди пришли, о наших счётчиках беспокоятся, как не угостить?
— Мы не хотели никого грабить, — оправдывалась «щучка» в перерывах между извержениями. — Взяли бы пять тыщ, как обычно, и ушли. Она сама нас вынудила! «Ну давайте, ещё кусочек!» Я не могла не схватиться за нож! Оуп-лм.
— Етить твою!.. — донеслось из туалета. — Нас заставили смотреть семейный альбом!
— Все пять томов?! — ужаснулась Инга. — Как жестоко, мама.
— Это была самооборона, — стонала мошенница.
Полиция долго не могла оторвать лже-сантехников от их «рабочего места».
Когда все ушли, пришлось долго оттирать кухню. Покончив со шкафчиками, Екатерина Сергеевна села за стол, в изнеможении подпёрла голову. Долго молчала, потом проговорила:
— У тебя же отпуск начался, да?
— Да, ура. — Инга с облегчением кинула тряпку, тщательно вымыла руки и плюхнулась на диван. Он был мокрым, пришлось перебраться на табуретку. — Две недели без больницы! Наконец-то допишу автореферат, разберусь с препаратом от глиобластомы, который немцы изобрели. Ой, у меня столько статей отложено! Я ещё вчера в «Медкниге» Ленинджера купила, три тома.
— Ингушонок. — Мягкие пальцы легли на щеку дочери, голубые глаза в окружении морщинок смотрели с тревогой. — Хватит учиться, тебе отдохнуть надо. Маринка там, в Геленджике, устроилась на своей новой квартире, погостить зовёт. Поедешь? Она же от мужа ушла, помочь с детьми некому. Я вот тебе на завтра на утро билет взяла, полетишь?
— Нет, ну ма-ам, — сделала кислую мину Инга, — еле отпуска дождалась, тонна дел, какие полёты?! Сдавай билет.
— Я и Алексею взяла. Вместе бы…
— Нет, — отрезала помрачневшая девушка. — Забудь про Алексея.
— Как?!!
— Просто забудь.
— Так сдавать?
— Да.
Пальцы уже нащупали любимую серёжку, изогнутую капельку хвоста и колючие глазки-фианиты.
Екатерина Сергеевна сердито укуталась в пушистую оренбургскую шаль. Мама спорить не любила; ей было гораздо легче поступать по-своему молча. Всё равно ведь не сдаст билет. Выждет немного, а потом снова начнёт уговаривать.
— Слушай, тут такое дело… — протянула она, теребя фартук. Глянула на дочь — и увидела, что та плачет. — Эй, что с тобой, Ингушонок?
Инга быстро вытерла щёки и отвернулась:
— Ничего. Просто сон один никак забыть не могу.
— Хорошо. Знаешь, я думала, ты уедешь, поэтому не стала тебя спрашивать…
— Год назад приснилось, а я помню каждую деталь, как будто наяву всё произошло. Там у меня были друзья, две девочки, бесстрашный Расни, охотник-даяк с острова Борнео, и Доктор, путешественник во времени. Ребята то ли погибли, то ли нет, а Доктору я даже не успела «до свидания» сказать…
— Да, бывает, слушай, ты помнишь тётю Олю, сестру папину?
— Глупо по ним скучать, правда? Сон ведь.
— Ну, которая в прошлом году приезжала, ты тогда ещё в больнице ночевала? Так она должна скоро быть, сегодня утром сообщила…
И тут дверь содрогнулась под ударами, как будто квартиру штурмовала сотня орков на мамонте. Когда Инга открыла, прихожую захватило полтонны возмущения в желтый цветочек.
О, только не тётя Оля! С мужем Екатерина Сергеевна рассталась пятнадцать лет назад, но его родственники считали двушку в Москве чем-то вроде мотеля с бесплатным питанием.
За горой жёлтых цветочков вкатился её благоверный, потом две дочки, которые догоняли мать по весу, рыжий шпиц и лавина чемоданов.
— Где Катерина?! Где? Чё мне, по три раза звонить, деньги в вашей Москве тратить? — гневно рокотала тётя, пытаясь снести «эту твою девку» (как она всегда говорила матери), чтобы прорваться к виновной. Собака вертелась под ногами и подлаивала. — Держать нас у двери подъезда, мы минут десять в неё барабанили!
— На шестом этаже не слышно, как стучат внизу, квартира с другой стороны дома, — оправдывалась Инга, возвращая сползшие очки на переносицу.
— Как вам махали перед окнами, вы тоже не видели? Да не делайте мне мозги!
— У нас нет привычки смотреть в окно…
— Скажете, чё за полчаса вы ни разу не посмотрели в окно? Бельё на уши мне тут не вешай! — разгромила аргументы москвички тётя Оля.
У себя дома она каждые пять минут выглядывала — вдруг сосед снова отважится выгулять свою собаку у неё в палисадничке?
Или эти молодки с детишками. Подбегает такой карапуз: «И-и, цветочек!» Сам же так и смотрит, зараза, как бы отодрать от забора консервную банку или кусок проволоки. А вы думаете — легко его, забор, делать? Попробуйте, найдите на помойке два десятка ржавых пружинных каркасов, да их же ещё и принести надо!
— Фу, как ты осветлилась. — Высунула язык тётя Оля. — Не люблю крашеных.
— Это мой естественный цвет!
Инга на самом деле никогда в жизни не красилась, однако её полудлинное каре лучилось солнцем.
Грозная гостья отодвинула «девку», прогромыхала на каблуках по паркету и кинулась обниматься к старой приятельнице.
— Могла бы и встретить, Катька! Так уж и быть, — вещала она снисходительно, — погощу у тебя недельки две. Думаю, мы с мумзиком расположимся в твоей комнате, только выбрось, ради бога, старый шифоньер, какая безвкусица! А Тамарочка с Раисочкой пойдут спать к этой твоей, девочкам интереснее друг с другом.
— Хорошо, конечно, — лепетала Екатерина Сергеевна, — но Инге надо работать, может здесь, на кухне…
— Ка-а-атя, чего с тобой произошло? — Отстранилась с брезгливым выражением тётя Оля. — Как ты можешь предлагать девочкам кухню?! Будь ты у меня в гостях, я бы сама с радостью легла хоть на коврике у порога, лишь бы обеспечить!
И тут раздалось тихое, мелодичное покашливание. Оно звучало слишком чуждо в общем гвалте. Все обернулись к Инге.
Девушка улыбалась настолько дружелюбно, настолько приветливо… Так улыбается сама Смерть. Или коллектор, который вас очень долго искал и наконец-то нашёл.
Инга сложила вместе ладони и согнулась в поясе перед разбушевавшейся родственницей. Голос, который вдруг зазвучал, был каким-то совсем незнакомым, словно не дочь Катерины говорила, да и вообще «не наша». Слова журчали ручьём, звенели колокольчиком, но в них угадывалась сталь:
