– Они накачают твой живот воздухом, чтобы им было проще там перемещаться, а затем вставят инструмент во второе отверстие. Так они доберутся до твоего желудка.

– Так они накачают меня воздухом, как воздушный шарик? – Я пытаюсь отвлечь Рэта шуткой, но не получается.

– Только ты больше не будешь называть его желудком, – продолжает он. – Это скорее небольшая сумочка, мешочек.

– То есть я стану кенгуру? – бормочу я.

Но и это Рэта не останавливает. Он выезжает на стоянку и вертит головой в поисках свободного места для парковки.

– В этот мешочек помещается примерно одна столовая ложка твердой, непрожеванной пищи. Пища пережевывается зубами примерно за три-четыре раза.

– Восхитительно, – говорю я, указывая ему на парковочное место. – Вон там свободно.

– Таким образом, если ты будешь хорошо прожевывать пищу, в своем мешочке размером с мячик для гольфа или куриное яйцо ты сможешь хранить приблизительно три столовые ложки пищи.

Три столовые ложки пищи? И все? Такая информация должна напугать меня достаточно сильно, чтобы бежать отсюда куда глаза глядят, но этого почему-то не происходит.

Весы – первое, что я замечаю, когда захожу в медицинский центр.

Крошечная женщина в ореоле растрепанных белых волос измеряет мой рост и жизненные показатели. Рэт следует за нами и записывает каждое значение в свой зеленый блокнот. Я хмурюсь, чтобы он понял, насколько я серьезна, и велю ему сесть, но Рэт полностью игнорирует мои слова. Весы все ближе, а он не отходит от меня ни на шаг. Я начинаю паниковать и задыхаться. Не заставляйте меня это делать. Не заставляйте меня это делать. Не. Заставляйте. Меня. Это. Делать.

– Уйди, – говорю я, но Рэт уже ждет меня рядом с весами с блокнотом наготове.

– Мне нужно зафиксировать отправную точку, – говорит Рэт, переворачивая страницу в блокноте.

– Пожалуйста, – шепчу я, не готовая к такому. Я не хочу, чтобы Рэт это увидел. – Я сама скажу тебе, сколько вешу. Не обязательно записывать это сейчас.

– Вставай на весы, – говорит женщина. Она мило улыбается, но полностью игнорирует все мои просьбы. Скорее всего, от пациентов она уже слышала каждую существующую в мире отговорку, поэтому ее броню не пробьешь.

Я глубоко вздыхаю и встаю на ненавистную металлическую платформу. Женщина терпеливо катает грузик по шкале влево и вправо. Снова и снова. Снова и снова. Пока баланс наконец не восстановлен. Сто тридцать семь килограммов. Рэт заглядывает ей за плечо, и я жду выражения абсолютного ужаса на его лице.

– Боже мой! Поверить не могу, что человек может столько весить, – шепчет Скинни мысли Рэта прямо мне в ухо, и я сжимаюсь от смущения.

Я смотрю на Рэта, мои щеки пылают от стыда, но ему, похоже, удается скрыть свое отвращение. Он, не отрывая взгляда от блокнота, записывает в него результат.

После того как я отвечаю на все вопросы о своих предпочтениях в еде и заканчиваю процесс регистрации, я оглядываюсь в поисках Рэта, но его нигде не видно. Теперь, когда он действительно нужен мне, он исчез? Пробормотав в никуда слово «придурок», я ищу два свободных места. Сажусь с краю, чтобы не пришлось быть зажатой между другими людьми, и кладу сумку на соседнее свободное сиденье. Скорее всего, Рэт вот-вот вернется. От нечего делать осматриваю комнату. Здесь около десяти человек. Сразу ясно, кто тут для операции, а кто для поддержки. Я, определенно, самый молодой пациент из всех присутствующих.

Огромная женщина в фиолетовых стрейчевых штанах медленно садится передо мной. Пластиковые трубки вставлены в ее нос и ведут вниз, к кислородному баллону на колесиках. Она вовсе не стара, но дышит с таким трудом, что я слышу каждый ее вдох и выдох. Прыщавый подросток наклоняется к ней, чтобы спросить, все ли с ней в порядке. Она кивает, но ничего не может ответить. Усилия, потраченные на ходьбу, заставили ее задыхаться, и теперь она не в состоянии вымолвить ни слова.

– Ты тоже такой будешь. Скоро… очень скоро.

Я не хочу смотреть на женщину в фиолетовых штанах. Мне становится слишком грустно. Отчаянно верчусь, в надежде обнаружить Рэта, и наконец замечаю его в уголке беседующим с моим врачом. Он что-то лихорадочно строчит в своем блокноте, кивая всему, что говорит доктор Вилкерсон. Пытаюсь поймать взгляд Рэта, но он, как всегда, не замечает ничего вокруг.

Взвешивавшая меня женщина поднимается на подиум и приветствует всех собравшихся. Комната заполняется аплодисментами, и Рэт наконец отрывается от своего блокнота. Я отчаянно сигнализирую ему сесть рядом. Он пишет что-то в блокноте, пока идет ко мне, но все-таки садится.

Растрепанная женщина представляет нам доктора Вилкерсона, он же Авраам Линкольн в моих мыслях, а затем занимает место рядом с проектором. Доктор поднимается на подиум и также всех приветствует, вежливые аплодисменты в ответ. На экране появляется первый слайд со схематическим изображением желудка, и доктор Вилкерсон сразу же переходит к делу, объясняя, зачем мы все здесь собрались.

Рэт безостановочно пишет что-то в своем блокноте. Иногда он срисовывает схемы со слайдов, а иногда издает какие-то неясные звуки, видимо выражающие согласие со словами доктора Вилкерсона. Я изо всех сил стараюсь его игнорировать.

Доктор продолжает рассказывать о тонком кишечнике и абсорбции[26]. Я уже второй раз слышу его пояснения, но по-прежнему не могу понять. Хмурюсь, упорно пытаясь разобраться в потоках медицинской терминологии. Биология никогда не была моим любимым предметом. Я с трудом отличаю желудок от почки, но главное я все же поняла мои внутренности никогда не будут прежними.

Никогда.

Рука Рэта взмывает вверх. Я закатываю глаза, съезжая по спинке стула. Серьезно?

– Так в чем преимущества операции шунтирования желудка? – спрашивает он, когда доктор жестом разрешает ему говорить.

– Ну, как вы можете видеть, – доктор Вилкерсон указывает на рисунок у себя за спиной, и Рэт кивает, – процедура приводит к потреблению меньшего количества пищи, что, в свою очередь, способствует значительному снижению веса в первые шесть месяцев после операции.

Несколько человек в зале кивают. Значительное снижение веса – слова, которые все мы хотим услышать, и это стоит всех затраченных усилий. Но надежда – это слишком хрупкий цветок в окаменелой почве моей души. Я не знаю, как его взрастить, и я потрясена его видом.

– Ты будешь единственной, кто не сбросит вес. Ты будешь следовать каждой их инструкции, но все останется по-прежнему. Ты не сможешь измениться, – шепчет она. Мне следовало догадаться, что Скинни такое не пропустит.

– Конечно, все также зависит и от качества пищи, которую пациент будет в дальнейшем потреблять. Высококалорийные сладости и жирная пища могут вызвать демпинг-синдром[27], – продолжает доктор Авраам Линкольн.

Что? Что он только что сказал? Никаких сладостей?

– Пища с высоким содержанием жира или сахара может вызвать тошноту и слабость, так как сладкое иногда слишком быстро попадает в кровь из-за изменений в желудке.

– Гм… – издает Рэт очередной непонятный мне звук. Он пишет «ничего сладкого» в своем блокноте и трижды подчеркивает.

Никаких M&M’s? Никакого мороженого? Эй, подождите-ка!

– А в чем недостатки? – спрашивает Рэт.

Я все еще скорблю о потере M&M’s, уже считая это достаточно большим недостатком. Естественно, Рэт не обратил внимания на такую незначительную деталь и теперь переходит к мрачным медицинским фактам.

Он записывает все перечисленные доктором риски, обозначая каждый из них звездочкой в начале строки. Все, о чем эти риски говорят, может привести либо к моей смерти, либо к различным болезням на всю оставшуюся жизнь. А среди всех пациентов, находящихся в этой комнате, у меня, по идее, жизни должно остаться больше всех. Готова ли я к этому?

Я на мгновение задумываюсь: все ли присутствующие здесь будут довольны принятым решением? А вдруг кто-то из нас не переживет эту операцию? Я почти слышу рулетку, крутящуюся над нашими головами, ожидая, кому же ее стрелка вынесет смертный приговор. Может быть, она выберет женщину в фиолетовых штанах? А может быть, похожего на «киндер-сюрприз» мужчину в еле застегивающихся на нем джинсах, сидящего в первом ряду? А может быть… меня?